Цивилизация страуса. Общий файл

— Видимо, так, — согласился Гусев. — Каковы наши дальнейшие действия?

— Поедем в контору, подпишем документы, после чего вы переведете деньги на счет продавца, а я вручу вам ключи и внесу в реестр. После этого вы можете въехать в квартиру. Свидетельство о собственности я принесу вам через пару дней.

— То есть, сначала деньги, а потом стулья? А если сделка сорвется?

— Почему она должна сорваться?

— Ну, мало ли. У продавца окажется муж, несогласный с продажей, или дети, или еще какие-нибудь обстоятельства, — в свое время Гусев слышал много ужасов о квартирном рынке. Люди отдавали все свои деньги, влезали в долги, а потом внезапно оказывались на улице без каких-либо перспектив.

— Все квартиры, стоящие на продаже в нашем агентстве, юридически чисти и проверены, — сказала Марина. — Кроме того, транзакцию в случае форс-мажора, хотя я и не представляю себе такой случай, можно отменить, а все сделки по недвижимости застрахованы государством. В случае мошенничества продавец и его агент попадут под суд. А вы знаете, какие у нас суды.

— Суды у вас суровые, — согласился Гусев. — Тогда давайте вернемся в вашу контору и закончим с этим.

На обратном пути они разговорились на отвлеченные темы. Марина рассуждала о кинематографе и литературе, а Гусев крутил руль, давил на педали, следил за потоком и изредка поддакивал. Разговор о классике он еще мог поддержать, а вот современные творения либо проходили мимо него, либо не оставляли следа в памяти.

— Вы читали Граблина? — поинтересовалась Марина, когда они уже подъезжали к агентству. — Очень модный сейчас писатель, а мне не нравится. Читать, вроде бы, интересно, только мрачный он какой-то, и все время все плохо заканчивается, даже если весело начиналось.

— Не читал, — сказал Гусев.

— Если любите хэппи-энды, то и не читайте.

— Я не люблю хэппи-энды, — сказал Гусев.

— Предпочитаете открытые финалы?

— Я предпочитаю финалы в стиле 'все умерли', — сказал Гусев. — Потому что тогда уж точно никто не напишет продолжения или не снимет следующую серию.

— Чем плохи продолжения?

— Истории должны заканчиваться, — сказал Гусев. — Все эти сиквелы, приквелы и вбоквелы нравятся зрителям и читателям, привыкшим видеть одно и то же, но это не по мне.

— Но разве вам не интересно, что будет с героями дальше?

— Жизнь с ними будет, — сказал Гусев. — Они женятся, нарожают детей, разведутся, дети вырастут и сдадут их в дом престарелых, а в конце концов все умрут. Но это уже за кадром.

— Это как-то... несправедливо.

— Как раз справедливо, — не согласился Гусев. — Даже если ты спас мир, никто не гарантирует, что в этом самом мире тебе будет комфортно жить.

— А я люблю, когда все хорошо заканчивается, — сказала Марина.

— И много вы знаете таких историй?

— Довольно много.

— Из жизни или придуманных?

— Придуманных, конечно, но...

— Так это не они хорошо заканчиваются, — сказал Гусев. — Это рассказчик прерывает свое повествование в тот миг, когда у героев все идет более-менее неплохо. И истинно мудрый рассказчик не будет распространяться о том, что было дальше.

— Но разве дальше обязательно будет что-то плохое?

— Необязательно, — Гусев уже зарулил на парковку и втиснулся в ряд между двумя внедорожниками. — И не сразу. Но чаще всего так и бывает.

— Возьмем архетипичную историю, принц спас принцессу от дракона, — сказала Марина. — Что же там дальше может быть плохого?

— О, целая куча всего. Тут целый непочатый край неприятных возможностей, — Гусев закурил. — Итак, принц спас принцессу от участи, которая хуже смерти, они поженились, принцессин папаша отвалил ему приданого и вскорости помер, чтобы не мешать молодым. Тут обычно и ставят точку, не так ли? Типа, жили они долго и счастливо и черт бы с ними со всеми.

— Примерно так.

— А на самом деле уже через полгода принцесса родила мальчика, не слишком похожего на принца, зато подозрительно смахивающего на придворного шута. После родов принцесса располнела, а принц запил и принялся волочиться за фрейлинами. Потом случилась война, и принц отправился убивать людей, а принцессе дико натирал ее пояс верности. На войне принца покалечили, и когда он вернулся домой, то пил еще больше, по ночам его мучили кошмары, а днем с ним случались приступы паники, во время которых он себя вообще не контролировал. Посттравматический синдром потому что. А принцесса жрала все больше и больше, так, что даже придворный портной жаловался, что иногда не понимает, платье для женщины он шьет или попону для слона.

Марина хихикнула.

— Ребенком, ясное дело, никто не занимался, — продолжал Гусев. За последние дни он привык давать интервью, и монолог изливался из него легко и непринужденно. — И вырос он вздорным, избалованным и высокомерным, и за несколько лет правления довел свою страну до революции. Народу полегло немало, и в результате к власти пришел романтичный благонамеренный болван, который думал, что знает, как сделать лучше для всех и чтоб никто не ушел обиженным. Но проблема романтичных благонамеренных болванов в том, что они умеют вдохновлять своими речами народ, а вот что с этим народом делать дальше и как им управлять, они понятия не имеют. Уже через полгода один из ближайших соратников отравил романтичного благонамеренного болвана, сел на трон и объявил себя диктатором. После чего навел порядок железной рукой, а на любую критику партийной линии отвечал огнем и сталью.

— Это все слишком надуманно.

— А когда тиран умер, в стране случилась очередная смута, — распаленный Гусев не давал сбить себя с толку. — Потом была засуха, неурожай, голод и бубонная чума. И хотя в засухе и бубонной чуме диктатор был вроде не виноват, обвинили все равно его. Ну потому что кто-то же должен быть виноват и сколько можно вообще все это терпеть. Об этом можно написать сотню романов и снять десяток фильмов, но истинная мудрость рассказчика заключается в том, чтобы вовремя заткнуться.

— Но ведь все могло быть совсем не так.

— Как бы там ни было, в жизни все равно не бывает хэппи-энда, — сказал Гусев. — Потому что за успехом всегда следует провал, за удачей — разочарование, победы растворяются, их плоды идут прахом. И так по кругу или по спирали, или еще как-нибудь, но до самой смерти. Люди умирают, это вот самый правдивый конец.

— И вы хотели бы быть героем такой истории? — спросила Марина.

— Мы все герои такой истории, — сказал Гусев. — Даже если сами этого не осознаем.

Он затушил сигарету в пепельнице, и они пошли подписывать документы.

Следующим утром Гусеву позвонил Макс.

— Раздобыл я медкарту твоего Виленского, — сообщил он. — Ложная тревога.

— В каком смысле ложная? — не понял Гусев.

— Не клон и не родственник, — сказал Макс. — У вас даже группы крови разные.

— Понятно, — сказал Гусев. Видимо, информацию о втором клоне, Макс не нашел. — Пришлешь результат?

— Уже отправил. Могу еще чем-нибудь помочь?

— Пока нет.

У файла, присланного Максом, и файла, раздобытого Хомяком, было только одно общее место — имя и фамилия пациента. Видимо, кто-то из заинтересованных лиц уже успел подчистить информацию в сети. Как бы они и второго клона не подчистили, подумал Гусев. Но уже в реальности.

Уже через час Гусев нажимал указательным пальцем на кнопку звонка и надеялся на то, что этим субботним утром Борис Березкин окажется дома.

Дверь открылась.

— Привет, — сказал Гусев.

— Привет, — машинально сказал Борис. Сходство было поразительное, у Гусева на мгновение поплыло перед глазами. Не каждый день человек встречает свою полную копию. — А я вас знаю?

— Нет, — честно сказал Гусев. — Могу я войти?

— Вы хотите мне что-то продать?

— Нет.

— Зазываете в секту?

— Нет.

— Вам плохо?

— Нет.

— Тогда зачем вам входить?

— Чтобы поговорить.

— Но о чем нам с вами разговаривать?

— Ты не замечаешь во мне ничего странного, Борис? — спросил Гусев. Похоже, эффект узнавания работал только в одну сторону.

— Вы знаете мое имя и хотите войти в мою квартиру непонятно зачем, — сказал Борис. — Это достаточно странно?

Гусев снял бейсболку.

— А так?

— Э... ну...

— Принести тебе зеркало для сравнения? — спросил Гусев.

— Вы — мой родственник? — спросил Борис.

— Брат-близнец, с которым тебя разлучили в детстве. Я воспитывался в стае диких волков, а потом путешествовал с бродячим цирком и не переставал тебя разыскивать. Жил одной лишь надеждой снова тебя обнять. Не веришь, так давай будем родинки сверять.

— У меня не было никакого брата... Или был?

— Так я могу войти?

— Пожалуй, да.

Березкин проводил Гусева ну кухню. Вся необходимая техника на кухне наличествовала, но мебель была скорее функциональная, чем комфортная. Оно и понятно, мужчине для отдыха нужно удобное кресло и большой телевизор. А уж пожрать он себе и в спартанских условиях приготовит.

— Итак, в чем ваша история? — спросил Борис. — Вы на самом деле мой брат? Я вырос в детдоме, о родственниках ничего не слышал...

Гусеву стало стыдно. Мог бы понять, что у детдомовских это больная мозоль, и лучше бы на нее не наступать.

— Нет, извини, — сказал Гусев. — Не брат я тебе. Это я пошутил неудачно.

— Тогда кто вы?

— Тридцать семь лет назад я умер и меня заморозили в криокамере, — сказал Гусев. — А теперь меня разморозили. Ты что-нибудь слышал об этой истории?

— Может быть, — сказал Борис. — Это не вас вчера по телевизору показывали?

— Меня.

— Я смотрел краем глаза, наверное, поэтому сходства не заметил, — сказал Борис. — Так вы мой предок? Отец? Нет, отец вряд ли. Дед?

— Нет.

— Тогда почему мы так похожи?

— Я даже не знаю, как тебе сказать. Я, видимо, твой оригинал.

— В смысле?

— В том смысле, что ты — мой клон.

— Не слишком удачная шутка.

— Я не шучу. Хочешь, прямо сейчас съездим к врачу и анализы крови сдадим?

— Это какой-то розыгрыш?

— И снова нет. Так как насчет анализа?

— Зачем кому-то нас... вас клонировать?

— Именно это я и пытаюсь выяснить.

— И кто это сделал?

— Сей вопрос тоже в стадии выяснения.

— И чего вы от меня хотите?

— Говоря по правде, я и сам не знаю, — сказал Гусев. — Пару дней назад я совершенно случайно узнал, что у меня есть два клона. Один из них — ты.

— А второй?

— Второй мертв.

— Как он умер?

— Его убили, приняв за меня.

— За что вас хотят убить?

— Уже не хотят. Это было в рамках Черной Лотереи. Ты нормально в эти дни по улицам ходил?

— Я не ходил, я на этой неделе из дома работал.

— Повезло.

— Похоже, что так, — согласился Борис. — А дальше что?

— Я не знаю, — сказал Гусев. — Ты не помнишь, в твоем детстве не было ничего странного?

Клон пожал плечами.

— Детство как детство. Вполне обычное.

— Никто за тобой не наблюдал?

— Воспитатели.

Черт побери, подумал Гусев. Ну и зачем я сюда пришел? Что я ему скажу? Зачем я сказал ему то, что уже сказал? Зачем влез в его тихий уютный мирок и наследил там с изяществом гиппопотама? У меня ничего нет кроме подозрений, в которых я и сам-то не уверен.

Неловкое молчание нарушил Борис.

— Может, кофе выпьешь? — спросил он.

— Не откажусь, — сказал Гусев.

Клон включил кофеварку. Гусев наблюдал за ним, как завороженный. Смотреть на самого себя со стороны ему еще не доводилось.

Борис поставил перед ним чашку, взял вторую себе. Они сидели, молчали и смотрели друг на друга. Одинаковые и никогда не видевшие друг друга прежде.

— Значит, формально, я тоже Гусев? — спросил Борис. — Фамилию-то мне в детдоме придумали.

— Нужно больше Гусевых, — сказал Гусев. — Хороший и разных. Хотя вот с разными у нас здесь как раз и не очень.

— Есть вообще какие-нибудь идеи, кому и зачем это было надо?

— Нет, — сказал Гусев. Врать самому себе было несложно, в этом деле у него была огромная практика. — А вот скажи, ты мне веришь?

— Как самому себе.

— Я серьезно.

— Если серьезно, я тебя первый раз в жизни вижу, — сказал Березкин. — И вопрос моей веры твоим словам зависит исключительно от того, что ты собираешься мне сообщить.

— У меня есть нехорошее предчувствие, — сказал Гусев. — Тебе может угрожать опасность.

— Откуда?

— Тот, кто тебя создал... В общем, я думаю, он вряд ли будет рад нашему знакомству.

— Тогда зачем же ты пришел? — резонно осведомился Борис.

— Потому что если мои выводы верны, то этот кто-то уже знает о том, что я знаю о твоем существовании, — сказал Гусев. — Ты не можешь уехать из города на пару недель? Внеплановый отпуск, все такое? Билеты я оплачу, если что.

Борис покачал головой.

— Ты вот поставь себя на мое место, — сказал он. — Ты сидишь дома, к тебе приходит какой-то тип, заявляет, что ты его клон и тебе надо свалить из города, потому что у него нехорошее предчувствие. Ты бы свалил?

— Наверное, нет, — сказал Гусев.

— Ну и вот.

Гусев взял чайную ложечку, насыпал себе в чашку сахара, размешал. Березкин почесал ухо.

— Пистолет у тебя есть?

— Два.

— Не хочешь уезжать, поработай из дома еще хоть пару недель, — попросил Гусев. — И пистолет поблизости держи.

— Мне все-таки кажется, что ты меня...э...обманываешь.

— Ты не прав, Борис, — сказал Гусев. — Я не могу тебе ничего объяснить, потому что я сам этого не понимаю. Но один мой клон уже мертв...

— Это была случайность.

— Человек, который раскопал информацию о вашем существовании, тоже мертв, — сказал Гусев. — И да, возможно, это тоже была случайность. Но то место, где он добыл информацию, уже почистили, и вот это не случайность ни разу.

— Хорошо, — сказал Борис. — Я буду осторожен. На улицу не выйду без крайней необходимости. Это тебя успокоит?

— Лучше бы ты вообще уехал, но пусть хоть так, чем вообще никак.

— Как я могу уехать? У меня тут работа, друзья...

— Много у тебя друзей? — спросил Гусев. Сам-то он большим их количеством похвастаться не мог, ни в этой жизни, ни в предыдущей.

— Немного, — сказал Борис.