Роман Злотников Генерал-адмирал Война

Мы начали подготовку к этому этапу войны (а я воспринимал мирную конференцию как заключительный, но едва ли не наиболее важный этап именно войны) еще в 1916 году, во время президентских выборов в САСШ, когда Вудро Вильсон выставил свою кандидатуру на второй срок. Ибо я считал жизненно важным для России не только максимально ограничить влияние САСШ на европейские дела, но еще и постараться не допустить либо отдалить создание устойчивого альянса Великобритания — САСШ. Противодействие этому альянсу вообще было ключевой задачей и являлось целью любых моих усилий как в области внешней политики, так и во многих других. Еще во времена "большой пирамиды" я нарочно так выстроил систему подбора персонала, чтобы в Великобритании Германо-американское общество промышленности и судостроения ассоциировалось в первую очередь с американцами (оно там даже именовалось чуть по другому — Американо-германским), а затем и основательно вложился в английскую прессу, чтобы в газетах специально выпятили этот факт... Причем вот что удивительно — это было в интересах и самой Великобритании. Ведь создание альянса привело к тому, что, вроде как поддерживая англичан во всех их войнах, САСШ тихой сапой вытянули из-под них и подгребли под себя всю морскую мировую торговлю, отобрали у них контроль над самыми значимыми регионами мира и превратили Великобританию в своего послушного сателлита. Господи, да если все посчитать, никакое поражение Великобритании ни в одной войне не нанесло ей таких потерь, как поддержка этого "союзника". И одним из способов моего противодействия американцам являлось именно раскрытие англичанам глаз на то, во что им обходится "союз" с САСШ и к чему он может привести в дальнейшем. Причем, как ни странно, большую помощь в этом мне оказали сами американцы.

Итак, все началось еще осенью 1916-го, во время предвыборной кампании Вудро Вильсона. Кампания проходила под лозунгом "Он уберег нас от войны!" — поэтому всякие исследования, аналитические справки и биржевые сводки, показывающие, сколь многого добилась администрация Вильсона за два года бушующей в Европе войны, но без непосредственного участия в ней, оказались очень востребованы. Эти успехи, как и это самое неучастие, везде и всюду поднимались на щит, ведь конкурент действующего президента — кандидат от республиканцев Чарльз Эванс Хьюз — ратовал за вступление САСШ в войну. Никто и не подозревал, что существенная часть аналитических обзоров, направо и налево цитировавшихся сторонниками господина Вильсона, многие из которых в настоящий момент занимали ключевые посты в его администрации, была заказана на наши деньги. Да и сам Вудро Вильсон с удовольствием использовал громкие цифры из этих документов. Ну и естественно, он старательно подчеркивал, что "это не наша война, мы не имеем к ней никакого отношения", и обещал, что "ни один американский солдат не сделает в этой войне ни единого выстрела ни на одной стороне".

Уже в январе 1917-го, еще до окончания перемирия, кое-какие из этих справок, докладов и аналитических отчетов начали появляться и в европейской прессе, потихоньку формируя общественное мнение. Кроме того, подобные исследования были заказаны и европейским экономистам (ну, надо ведь было выяснить, действительно ли все обстоит таким образом или американцы преувеличивают) с некими "финансовыми намеками" на то, какой результат щедрые заказчики считают предпочтительным...

Так что к началу дебатов об участии САСШ в конференции все влиятельные экономисты Великобритании и Франции уже успели не только полностью сформулировать, но и обнародовать свое отношение к этому вопросу. И к тому моменту, когда господа американцы заявили претензии на участие в разделе европейского "пирога", общественное мнение в Европе, в первую очередь, естественно, в Великобритании и во Франции, уже было на грани возмущения. Ну как же, страна, помогающая врагу и, как выяснилось, тихой сапой грабящая их самих, отчего-то считает, что она вполне достойна встать в ряд победителей! Проамериканское лобби, готовое поддерживать и проталкивать идею дележки с американцами результатов европейской бойни (естественно, имея тут собственный интерес), которое, чего уж скрывать, не просто существовало в высших кругах европейских государств, но и было весьма влиятельным, оказалось крайне ограничено в действиях, а когда в прессе развернулась антиамериканская кампания, и вовсе затаилось. Ибо после того как в Европе начали публиковаться прямые цитаты из речей американских политиков самого высшего ранга — от министра торговли Уильяма Редфилда и госсекретаря Роберта Лансинга до самого президента Вильсона, — во время предвыборной кампании растиражированные американскими газетами, любой европейский политик, заикнувшийся о положительной роли САСШ и их заслугах в победе над Германией, был бы немедленно заклеймен как антипатриот и предатель. Наше же участие в этом этапе кампании ограничилось тем, что мы цитаты отследили, задокументировали и предоставили в распоряжение ведущих европейских журналистов. Ну и в некотором финансовом поощрении наиболее активных из них, конечно. А куда деваться — "свободная" пресса любит деньги. Недаром журналисты гордо именуют себя "древнейшей профессией", деля этот статус с проституцией...

Все попытки американцев втиснуться в ряды победителей удалось отразить. Лидерство в этом процессе "европейской самообороны" мы скромно отдали англичанам и французам, сделав вид, что всего лишь вежливо поддерживаем союзников. Николай даже разок вызвал в Зимний главных редакторов, известных журналистов и эдак по-отечески пожурил их — мол, негоже идти на поводу у эмоций и так беспардонно наезжать на "одного из наших союзников в закончившейся войне". Ну да мы-то торговали с американцами довольно активно, закупили у них во время войны много чего — от элитного скота до станков и оборудования. Так что американская пресса нас даже, можно сказать, похвалила, обгавкав англичан и французов и сухо заметив, что из трех великих держав-победительниц только Россия "заняла наиболее взвешенную позицию", но "была принуждена уступить давлению". Прочитав это в "Нью-Йорк Таймс", я, помнится, облегченно вздохнул. Открыто портить отношения с САСШ было еще рановато. Да я бы вообще с ними портить отношения не стал, если честно, но, скорее всего, придется. Больно наглые ребята, а уж амбиции у них...

Попытка англичан протащить на конференцию лимитрофы, дабы организовать из них крупный пул "заднескамеечников"[44], в состав которых они пропихнули все пять своих доминионов, а также кучу непонятно с какого боку причастных к войне государств типа Либерии, удалась. Но не бесплатно. Англичанам пришлось согласиться с участием в конференции и наших протеже — от новых балканских государств до семи новых государственных образований, возникших на месте аравийских и междуреченских вилайетов бывшей Османской империи. По итогам череды восстаний, прокатившихся по тому региону в 1916 году, мы с помощью двусторонних торгово-экономических договоров могли, по первым прикидкам, претендовать там на половину, а то и на две трети всей нефти Персидского залива. Основным аргументом, перетянувшим на нашу сторону так много новообразованных государств, оказались отнюдь не наши агенты влияния, хотя и они, конечно, помогли. Основным аргументом стало то, что мы имели общую границу с Турцией и после Босфорской операции и подавления Царьградского мятежа выглядели в глазах турок самыми опасными противниками и вообще силой, которой они просто не способны были противостоять. Вследствие чего те новообразованные государства, которые не только были признаны Российской империей, но и сумели заключить с ней хотя бы один договор, мгновенно становились табу для турецкой армии, кое-как пытавшейся справиться с тем, что турки все еще считали мятежом в своих провинциях. Ибо Россия в ноте, направленной в адрес турецкого правительства, прямо заявила, что готова отстаивать свои интересы в районе Персидского залива, основывающиеся на заключенных торговых и иных соглашениях, всеми возможными способами. То есть и военной силой. А для воздействия на Турцию военной силой нам, в отличие от англичан, не требовалось куда-то везти войска — достаточно было пешком перейти границу... Иначе бы нам там пришлось куда труднее. Все-таки у англичан там тоже были довольно сильные позиции.

В самой конференции я лично не участвовал, только в заключительной части. Но ее итоги, зафиксированные в мирных договорах, счел вполне приемлемыми. Конечно, не всего, чего хотелось, удалось достигнуть, но, так сказать, по гамбургскому счету мы получили максимум возможного. Отдавая должное дипломатам, я, однако, был склонен объяснить львиную долю успеха уникальной позицией России на этой конференции. Ибо, по сути, России здесь не нужно было ничего, потому что самые крупные трофеи войны уже были у нас в руках. Причем наши союзники их полностью одобрили... Нет, конечно, было что-то, чего мы желали бы получить еще, и за это наши дипломаты отчаянно сражались в словесных и бумажных битвах, но по сравнению с тем, что у нас уже имелось, либо с тем, что стремились получить остальные, это были жалкие крохи. Впрочем, мы и от них не отказались.

Первые тревожные звоночки для наших союзников прозвучали, когда русский представитель назвал финансовые требования англичан и французов к Германии, Австрии и Италии "неприемлемыми с точки зрения гуманизма", ибо исполнение этих требований "обрекает каждого подданного Германской империи от грудных детей до глубоких стариков взвалить на плечи неподъемное для простого человека — крестьянина, рабочего, сельского фельдшера, учителя — бремя долга: сумму в три тысячи золотых марок". Если честно, я здорово веселился, отслеживая развитие ситуации, при которой именно Россия выступала с позиции "гуманизма", которую так любят занимать наши западные друзья в покинутом мною будущем... Еще несколько оспоренных нашей делегацией предложений союзников привели к тому, что пресса в Германии начала называть Россию "заступницей немецкого народа", а русских — "давними и верными друзьями и союзниками немцев" и "самым близким немцам по духу и культуре европейским народом".

Все это обосновывалось множеством фактов и событий из истории со времен Петра I, а также экономическими выкладками и — вот ведь анекдот! — расологическими исследованиями. Как немедленно выяснилось из публикаций немецкой прессы, все исследования неопровержимо доказывали, что русские и немцы есть вершина развития "нордического человека". Причем в отличие от остальных европейских народов, имеющих право претендовать на место в "нордическом" пантеоне высшей расы, немцы и русские близки по духу и истокам, так как оба эти народа сформировались на одной расовой базе: и русские, и немцы являются результатом слияния двух самых жизнеспособных ветвей потомков нордической расы — славян и германцев, ибо в современном немце течет изрядная доля крови славянских полабских племен, то есть всяких там лютичей, бодричей, лужичан и так далее, ну а в Россию германцы и викинги устремлялись издревле, даже одна из императриц, и не какая-то, а сама Екатерина Великая, была германской крови...

Мне пришлось слегка понизить градус этого восторженного единения, опубликовав за своей подписью в "Берлинер Тагеблатт" статью, основная идея которой заключалась в том, что у нас-то в близости двух наших народов сомнений нет и никогда не было — недаром множество русских офицеров, настоящих героев Великой войны, носят немецкие фамилии, доставшиеся им от предков. Но вот ведь вопрос: если все те факты, на основании которых немцы сегодня делают подобные выводы, были известны задолго до начала Великой войны, то какого черта тогда Германия напала на Россию? И вообще подобные заявления в устах проигравшей стороны звучат очень неубедительно. Так что если немцы действительно так считают, им придется взять на себя труд доказать русским, что это не пустые слова, а непоколебимое убеждение. Причем сделать это предстоит в условиях, когда у каждого русского есть что поставить в вину любому немцу. Поэтому немцам сейчас надобно задать себе вопрос, готовы ли они к этому. И задать не кому-то в пространство, не всей нации, а каждый немец — самому себе. И если — да, готовы, то стиснуть зубы и начать доказывать. А пока подобные заявления выглядят всего лишь как попытка проигравшей стороны заискиванием перед победителем хоть как-то облегчить свою участь.

Союзники оценили мою статью положительно, углядев в ней неготовность России драться до конца за послабления для Германии. И в общем-то, были правы. Немцы же к этой статье отнеслись очень серьезно — как к призыву определиться, кто они, с кем они и как они собираются жить дальше. И тоже оказались правы. Вот только вариантов этого определения у них, как выяснилось, было не так уж много. Французы непоколебимо стояли на позиции "боши заплатят за всё", англичане же с присущей этой островной нации торговцев и пиратов методичностью старательно и безжалостно раздевали Германию, стараясь устранить малейшую возможность того, что она в будущем бросит им вызов. И только русские выглядели, с одной стороны, достаточно сильными, чтобы оказаться достойными немецкой дружбы, а с другой — достаточно великодушными, чтобы не ответить злом на немецкое покаяние.

Да, господа, предательский Брестский мир, заключенный в той истории, что здесь помнил только я, и часто преподносившийся там апологетами господина Ленина как гениальный тактический ход, на самом деле был чудовищной ошибкой. В первую очередь потому, что послужил веской причиной того презрительного отношения целого поколения немцев к русским как к недочеловекам и вынесения нас расологами за скобки при обсуждении вопроса о принадлежности того или иного народа к "высшей расе". Ибо если есть внутреннее убеждение, что дело обстоит именно таким образом, то логично объяснить это — не проблема. Объяснения всегда найдутся. На основании чего и появились впоследствии всякие там "планы Ост" и тому подобное... Ну еще бы, эти "неполноценные" сдались и разбежались, бросив фронт, несмотря на то что союз, к которому они принадлежали, постепенно выигрывал войну. Как еще к ним можно относиться? Только как к недочеловекам!.. А здесь у нас все было по-другому...

К февралю поделили флот. Из двадцати двух немецких, двух итальянских и одного австрийского дредноута, находившихся в более или менее боеготовом состоянии либо в достройке, но с девяностопятипроцентной готовностью, нам досталось не восемь, на которые мы имели право претендовать, а всего четыре. Зато это были новейшие немецкие корабли, два из них вступили в строй в 1915-м и 1916 годах, а еще два надо было достроить. По остальным типам надводных судов мы пошли англичанам навстречу, согласившись ограничиться денежными выплатами, хотя у немцев в конце войны появились вполне пристойные эсминцы, вооруженные уже шестидюймовыми орудиями. А вот подводные лодки мы выторговали — двадцать семь штук, одиннадцать из них тоже еще находились у достроечной стенки. После включения этих кораблей в состав нашего флота мы должны были выйти на второе место в мире по уровню военно-морской мощи или как минимум разделить его с американцами. С учетом трофеев у нас будет шестнадцать дредноутов против их двенадцати, но они заметно превосходят нас по числу крейсеров и эсминцев. Хотя по подводным лодкам мы опять их опережаем. А если еще принять во внимание боевой опыт... нет, однозначно — мы вторые!