Турнир

Неуверенная в том, что эти эликсиры ей помогут, Габи, тем не менее, была благодарна Зандеру за его участие в ее судьбе и, если бы не тотальная слабость, подумала бы даже о возможности превратить дружбу в близость, но, увы, не в ее состоянии было мечтать о плотских утехах. Впрочем, зелья она у князя взяла и даже начала их употреблять. Однако сейчас был всего лишь третий прием этих снадобий, а скорого эффекта Габи от них никак не ожидала, поскольку остальные "лекарские штучки" в ее случае не работали вовсе. И тут, как показали дальнейшие события, она ошибалась, серьезно недооценив научную компетенцию своего нового "более чем друга".

Прежде всего, этим вечером она впервые после "событий" испытала нешуточный голод. Выбралась из ванны, добралась, поддерживая служанкой под локоток до кровати, легла и неожиданно поняла, что не уснет, поскольку ужасно голодна. Тогда, позвонив в электрический звонок, заменявший ей сонетку, Габи вызвала ушедшую было служанку и приказала принести ей что-нибудь поесть.

— Легкое, — не преминула она напомнить о своем жалком состоянии, — но сытное...

В заказе содержалось противоречие, но на замковой кухне работали весьма опытные и уж тем более изобретательные люди. В результате, — и разумеется, не без помощи магии, — уже через четверть часа Габи получила чашечку замечательного куриного бульона, оставшегося, на ее счастье, с недавно закончившегося обеда, и два крошечных слоеных пирожка с мясом, полученных из того же источника. На десерт ей предложили воздушное пирожное со взбитыми сливками запредельной жирности, а запивать все это пришлось сильно разбавленным красным вином, в котором мед, специи и настойка шиповника компенсировали нехватку алкоголя. Вот после всего этого она и заснула. Положила голову на подушку и тут же отключилась, чтобы проснуться на утро в гораздо лучшем состоянии, чем накануне. У нее даже настроение поднялось, и подумалось, что надо бы поблагодарить Зандера, потому что его снадобья, и в самом деле, действовали и при том действовали отлично.

За следующие десять дней Габи не то, чтобы вернула себе прежнюю форму, но значительно окрепла и, вообще, стала выглядеть почти так же хорошо, как это было до инцидента. В таком состоянии она уже могла выйти в свет, и, разумеется, так она и поступила. Однако, в действительности, ее дела обстояли отнюдь не так хорошо, как она пыталась представить окружающим. Все, что еще недавно давалось ей легко и, по видимости, просто, теперь требовало от Габи невероятной концентрации внимания и воли, а еще — тяжелого мучительного труда. Тренировки, без которых она не могла вернуть себе необходимую в ее положении форму, отнимали у нее гораздо больше времени и сил, чем всего лишь пару недель назад. Восстановление шло медленно и трудно, и не было рядом с ней Золотого человека, чтобы помочь и унять боль. И все-таки она не сдавалась.

Ощущение было такое, словно, она сама участвует в турнире. Впрочем, ее приз был ничуть не менее ценным, чем рука — если уж не сердце, — принцессы Эвы Сабинии. Габи знала за что сражается и готова была ко многому, в том числе и к многодневному истощающему силы и выматывающему душу марафону, который с каждым днем становился только тяжелее. Три-четыре часа сна, тренировки до седьмого пота, до головной боли, до крови, текущей из носа и выступающей в уголках глаз. Светская жизнь, в которой смешались блеск и грязь, ложь, зависть и ненависть, сдобренные жемчужным сиянием и сверканием драгоценных камней. Необходимость выглядеть и держать лицо. Говорить не то, что думаешь, а то, что должно. Следить не только за словами, но и за взглядами, движениями лицевых мышц и дыханием случайных и неслучайных собеседников. Огромное, ни на мгновение, не оставляющее напряжение: сегодня, как вчера, и завтра точно так же, как сегодня. И так день за днем, минута за минутой, вздох за выдохом и выдох за вздохом. Но, если и этого мало, у нее снова стали болеть мышцы. Крутило суставы, ныли кости и кружилась голова. Ухудшился аппетит, и желчь то и дело подступала к горлу, готовая — дай ей только повод, — двинуться дальше. И ведь не объявишь себя больной, не останешься в постели, никому не пожалуешься, не всплакнешь и не разрыдаешься на чужом плече. Э клана Мишильер никогда не болеет, не устает и не печалиться. Не отступает и не показывает слабости. Никогда, нигде и ни в чем.

Возвращение Габриэллы Мишильер в Свет наделало много шума. Кое-кто был этому искренно рад, зато другие демонстрировали плохо скрытое разочарование. Остальным, — а они, к счастью, составляли большинство, — было попросту любопытно. Никто ведь толком не знал, что приключилось с Э'Мишильер на самом деле. Даже официальное заявление, сделанное по этому поводу главой клана, ничего по сути не разъясняло. Коннетабль была атакована. Допустим, так все и обстоит, но спрашивается, кем атакована и как именно? Ответ — "Пока неизвестно. Ищем сильного колдуна, склонного к запретной темной магии, которую он или она использовали в качестве орудия нападения на сестру тана". Что за колдовство, тоже неизвестно. Не успели, де, пока разобраться. И все, собственно. Даже о том, какие такие раны нанес Габриэлле Мишильер этот ее неизвестный противник, — и от которых она, к слову, оправлялась почти полных две недели, — не сообщалось тоже. Понятное дело, что такая неопределенность пробуждала в людях нешуточный интерес и заставляла их "без необходимости множить сущее", воображая себе разные ужасы, и придумывать истории, одна увлекательнее другой. Впрочем, кое-кто все-таки знал правду, хотя и не всю.

Первым из этих немногих был князь Трентский, который, как выяснилось, мог почувствовать чужой Источник, если находился поблизости в момент, когда Небог творил свое особое, непохожее ни на что другое колдовство. Странный талант, хотя Трис и утверждал, что в прошлом такие колдуны уже рождались. Информации о них, как и следовало ожидать, до обидного мало, но факт, что такой талант существует, — и что это крайне редкая способность, — сомнений не вызывал. Поэтому, заинтересовавшись чувствительностью Зандера к магии Источников и понимая к тому же, что промолчать — означает сделать только хуже, Трис переговорил с князем Трентским тет-а-тет. Габи об этом разговоре знала, но сама с Зандером на эту тему еще не говорила. Она с ним, вообще, пока так и не объяснилась ни по поводу того, что за отношения возникли, — если, и в самом деле, возникли, — между ними двоими, ни относительно того, что с ней произошло на самом деле. Трис же, не вдаваясь, разумеется, в "не относящиеся к делу подробности", объяснил Зандеру, что Габи была атакована императорским Источником, получила тяжелейшие раны и выжила лишь благодаря своевременному вмешательству Источника клана Мишильер. Судя по всему, князь Трентский откровенность главы клана оценил по достоинству, предложив Трису свою искреннюю дружбу.

"Еще бы, — решила Габи, выслушав рассказ брата, — у Зандера теперь есть все основания дружить: Я сама, если верно то, что я думаю о его ко мне чувствах, конспект пятой главы "Трудов" Виглера и вдобавок откровенность Триса в таком деликатном вопросе, как истинная природа Источников. Наверное, мне тоже стоит с ним как-нибудь подружиться, а может быть, и что-нибудь еще..."

Чем может стать это "что-нибудь еще", Габи, разумеется, догадывалась, но ее физическое состояние по-прежнему оставляло желать лучшего и уж точно не позволяло пока пускаться во все тяжкие. Даже хотелось "чего-нибудь эдакого" как-то смутно и "без подробностей". То есть, теоретически она была уже готова к близости, но практически — все еще нет.

Вторым человеком, знавшим правду, — во всяком случае, известную ее часть, — являлась Эва Сабиния. Но тут все случилось несколько иначе, чем с Зандером, да и разговаривала с принцессой сама Габи. Встретившись с ней в первый раз после "выздоровления", Габи лишь поблагодарила принцессу за столь ярко выраженное участие в ее судьбе, но ничего особенно интересного о своем ранении не рассказала. Зато, когда, через неделю после этого, принцесса выразила удивление по поводу того, что Э клана Мишильер и, между прочим, ее "сердечная подруга" пропустила уже две подряд вечеринки во дворце, Габи вынуждена была попросить ее о разговоре с глазу на глаз. Эва Сабиния удивилась, но возражать не стала. Тогда они отошли в сторонку, где их никто не мог услышать, и Габи прямо спросила у своей венценосной подруги:

— Ты ведь знаешь об императорском Источнике?

— Разумеется, — ответила принцесса. — Я ведь наследница престола, и потому обязана знать о такого рода вещах. Но почему ты спрашиваешь?

— Ты с ней встречалась?

— С чего ты взяла, что наш Источник женщина? — нахмурилась Эва Сабиния. — Источник — это Источник.

— Но ваш источник — это женщина, окутанная жемчужным сиянием, — возразила Габи.

— Откуда ты знаешь?! — Похоже, слова Габи поразили Эву Сабинию до глубины души, и, пожалуй, даже испугали.

— Я с ней встречалась.

— Что?!

— Эва, это она на меня напала.

— Но почему? — еще больше удивилась встревоженная принцесса. — Как ты вообще могла ее видеть? И с чего бы ей на тебя нападать?

— Это ее решение, — пожала плечами Габи, которой совсем не хотелось "вдаваться в подробности". — Сама решила показаться, сама захотела убить. Я еле выжила и теперь просто боюсь появляться во дворце. Второй раз мне такую экзекуцию не пережить...

— Любопытно, — посмотрела ей в глаза принцесса, — и подозрительно, но так и быть, я не стану тебя спрашивать, что ты не поделила с нашим Источником. Я спрошу ее.

— Спроси, — кивнула Габи. — И попроси ее оставить меня в покое. Тогда я снова смогу приходить во дворец.

На том разговор и закончился, а через два дня Габи получила от Эвы Сабинии коротенькую записку:

"Здравствуй, Габи!

Как мы и договаривались, я встретилась с Ней и спросила о тебе, — писала принцесса, — но Она наотрез отказалась отвечать на мои вопросы. Сказала только, что у нее на то есть веские причины. На то, чтобы желать твоей смерти, и на то, чтобы никому ничего на этот счет не объяснять, ни мне, ни моему отцу. Тогда я настоятельно попросила оставить тебя в покое, поскольку ты моя подруга и коннетабль влиятельного клана и просто обязана бывать во дворце. Похоже, что мои доводы оказались достаточно основательными, потому что Она обещала с сего дня соблюдать в отношении тебя строгий нейтралитет. Так что можешь не бояться и приходить. Мы с Олимпией и Марией хотим сегодня вечером сыграть в вист, как тебе такая идея?

С улыбкой,

твоя Э".

4. Зандер

Так уж вышло, что, хотя Э'Мишильер оправилась наконец от "ран" и вернулась к светской жизни, Зандер с ней так и не объяснился. То ситуация не располагала, то настроение было неподходящее — чаще у Габи, чем у него, — то еще что, но поговорить нормально никак не получалось. И, возможно, это даже к лучшему, потому что чем больше проходило времени, тем меньше он понимал, о чем, собственно, идет речь. Во всяком случае, не имея опыта в оценке собственных чувств, Зандер в них не только не разобрался, но, напротив, запутался еще больше.

По его ощущениям, это было просто наваждение какое-то, проклятие, или порчу кто навел, но он твердо знал, что с некоторых пор Э клана Мишильер занимала его мысли никак не меньше, чем теория пространственно-временной мерности, и, что хуже всего, женщина эта довольно часто заставляла его сердце биться быстрее, чем следует. И это было странно, неожиданно и необъяснимо. Ведь не мог же он, в самом деле, в нее влюбиться! Любовь — это не про него, да и не про нее тоже. Холодная и временами даже равнодушная, не слишком красивая, если исходить из общепринятых стандартов женской красоты. Но зато слишком умная, рассудочная, что никак не подходит молоденькой девушке. Однако, если и этого мало, Габриэлла Э'Мишильер была смертельно опасна. Зандер видел ее невероятный "выстрел" из воображаемого лука. Необычайно зрелищный фокус — это так. Но скорость, с которой летела стрела, точность прицела и огромная сила, вложенная в "выстрел", заставляли задуматься о том, что еще припасено в арсенале девушки-коннетабля? Поэтому ни о каких чувствах речь идти просто не могла, и Зандер склонялся к мысли, что его реакция на нее является, прежде всего, выражением обычного для ученых мужей научного интереса. Любопытство естествоиспытателя, и ничего более.

"Я думаю о ней, потому что она выпадает из ряда, — решил он, рассматривая из-под ресниц императорскую ложу, в которой разместились сейчас принцесса Эва Сабиния и дамы ее круга. Габриэлла тоже была там, на нее Зандер и смотрел. — Она непохожа на других молодых дам. Это неоспоримый факт. А еще, наверное, я ее просто хочу, хотя и не знаю, с чего вдруг".

И в самом деле, половое влечение в их случае было более, чем очевидно, — во всяком случае, с его стороны, — хоть и неожиданно, однако, как говорили древние латиняне, "De gustibus non est disputandum".

Сейчас в ложе, она сидела в пол-оборота к Зандеру, положив ногу на ногу, — отчего подол короткого платья поднялся едва ли не до середины бедра, — и курила длинную сигарету, вставленную в еще более длинный костяной мундштук. Показалось ему или нет, но с некоторых пор, — а точнее, с того дня, как ее чуть не убил императорский источник, — окружавшее девушку золотое сияние стало темнее и гуще. Оно, словно бы, уплотнилось, превратившись в нечто, напоминающее прозрачный, но вполне материальный кокон червонного золота. Вообще, золото чудилось этим утром даже там, где его никогда не было и не должно было быть. Даже светло-русые волосы Габриэллы казались сейчас скорее золотистыми, чем серебристыми. Золотой оттенок приобрела и ее кожа.

"Потрясающе! — признал Зандер, любуясь необычным зрелищем. — Но, скорее всего, это чудо вижу один только я. И это более, чем любопытно, потому что вопрос-то, оказывается, не один. Их ровно два: что это такое, и почему это сияние вижу один лишь я?".

"Нет, — решил он еще через мгновение. — Вопросов не два, а три, и на один из них я уже знаю ответ. Нет, это — не любовь и не вожделение. Я просто хочу разгадать ее тайну. А значит, это всего лишь научный интерес, любопытство ученого и ничего другого!"

Вероятно, он еще долго продолжал бы рассуждать на эту многообещающую тему, но его прервали:

— Прошу вас пройти на позицию, ваша светлость.

Зандер кивнул мужчине в строгом костюме-тройке, — черная шерсть, черные лакированные штиблеты, белая манишка и атласный галстук-бабочка, — и, встав из кресла, неторопливо прошел к огневому рубежу. Здесь на столе справа от позиции его уже ожидал заявленный им для состязаний шестизарядный "колониальный" кольт. Сейчас Зандер действовал строго по протоколу. Вынуть оружие из кобуры и убедиться, не стоит ли курок на боевом взводе. Взять револьвер левой рукой в обхват за ствол, повернув дулом вниз, а рукояткой влево, и так далее, и так далее, пока не заполнил патронами все шесть камор. Все движения четкие, выверенные и доведенные до полного автоматизма, так что и думать ни о чем не надо.