Тринадцатая звезда (Возвращение Звёздного Волка)

Только спросил:

— А за Стену вы тоже летаете?

Ответ прозвучал по-армейски лаконично:

— Никак нет! Стена — табу, и не только для драконов. И не только Стена.

Решив немножечко поиграть в искусителя, я рискованно рассмеялся:

— Да разве ж табу существуют не для того, чтобы их нарушали?

Глаза Артемона начали сердито чернеть.

— Это худшие из пришельцев учат местных, что табу соблюдать не обязательно! И некоторые глупцы верят, но только не я, кадровый офицер и ветеран Военно-Воздушных Сил планеты Земля! — Помолчал и негромко, но веско добавил: — Да и ПВО спецобъекта под кодовым названием "Блэквуд", братишка, не дремлет, понятно?

— Понятно-понятно! — мигом дернул я на попятную, кстати, вспомнив вдруг и тотчас озвучив вопрос, мучительно интересовавший с детства.

Мучительно-заинтересованно вопросил:

— А правда, товарищ капитан второго ранга, что вы, драконы, умеете дышать настоящим-пренастоящим огнем?

Самый большой друг Эсмеральды хмыкнул так, что с меня чуть не сдуло панамку.

— "Дыша-ать"?! Да я, коль надо, своей пастью могу зараз гектара три лесу спалить! Нет, не по собственной инициативе либо дурацкой прихоти, конечно, а ежели, допустим, завтра война и поступит соответствующий приказ свыше.

— Но как?! Как вы это делаете? — воскликнул я.

Дракон жутковато улыбнулся:

— Элементарно, майор! У нашего брата и сестры очень сложная и специфическая система пищеварения. Не вдаваясь особо в детали, скажу лишь, что всё, что, и все, кого мы потребляем, в шестикамерных желудках превращается не только в твердые, но и газообразные вещества. С твердыми отходами проблема решается обыденно, как у, допустим, людей, а вот фактически образующиеся в наших внутренних полостях месторождения азота, метана, пропана, водорода, гелия и углекислого газа в любой момент (но снова повторюсь: лишь при наличии служебной надобности или политической воли) можно использовать как прекрасный огнемет.

В мирное время излишки газов сбрасываются в атмосферу без особого пафоса, самым тривиальнейшим способом. Но коли уж вам, то бишь мне, приспичит открыть, прости, огонь, рассматриваем, исходя из конкретной оперативно-тактической обстановки, два варианта. Первый — щадящий. — Дракон, разинув пасть, шамкнул: — Видишь левые верхний и нижний металлические клыки?

— Вижу, — пробормотал я. — Нержавейка?

Артемон захлопнул пасть.

— Титан. Легким сокращением сфинктеров, которое можно регулировать в широчайшем диапазоне, я направляю под давлением триста атмосфер газовую смесь из области таза в горло и в момент поступления этой адской смеси в рот клацаю именно титановыми клыками. Всё. Дело сделано. Из искры от клацанья возгорается пламя и устремляется наружу, на нужный объект. Понятно?

— П-п-понятно... — ошалело протянул я. — Но... это, вы сказали, щадящий вариант?

— Однозначно щадящий, — подтвердил отставной ас. — Бьет метров на пятнадцать — двадцать, не дальше. А вот коли надобно шарахнуть со всей дуќри, — кидаешь в рот глыбку селитры либо серы, хотя лучше по глыбке того и другого, да с опилками магния. В варварском варианте огнеметания сокращение всех главных сфинктеров должно быть уже не легким, а максимально жестким и энергичным при давлении аж в тысячу атмосфер. Зубами клацать надо тоже гораздо сильнее. В общем...

В общем, товарищ майор, дозволь уж без обиняков, по-армейски, по-мужски. Произведение такого залпа — просто-напросто пуканье в другую сторону, сторону, противоположную предназначенной для этого дела Матерью-Природой. — Горделиво постучал когтистым кулаком себя в блестящую бронированную грудь: — Да я, коль нужно, могу отсюда огнем до самого Лимеса допукать, ясно?

Я очумело кивнул:

— Ясно... — И почему-то вспомнил вдруг поговорку: "Если тебя выписали из психушки, это еще не означает, что ты выздоровел". — Ясно...

(А сообщу-ка, пожалуй, уважаемые читатели, что тогда я, конечно же, знать не знал и думать не думал, что спустя немало лет судьба снова сведет меня с драконами. Утверждать однозначно, были ли те, другие, драконы этими, блэквудскими, не стану, потому как, еще поймете, дельце вообще-то мутное, хотя... Хотя там тоже присутствовали командир Артемон и его "девушки". Те драконы также отлетали свое "в погонах" и всей крепкой, дружно спаянной и слётанной боевой семьей вышли на гражданку, передислоцировавшись на правый северный земной континент, где начали работать на местных, средне— и, по нужде, дальнемагистральных мирных авиалиниях и в частном секторе. Вот именно в этом-то секторе, друзья, по милости капризной иронии госпожи Фортуны мои с отставными драконами стёжки-дорожки впоследствии и пересеклись, но сие, как говорится, уже совсем другая история.)

К нам резво подбежала Эсмеральда и спросила у Артемона, можно ли девочкам сходить с ней искупаться на пруд.

— А где тут у вас пруд? — поинтересовался я.

— Да где пойма... этого, как его, Коцита, там и пруд, — пояснил командир эскадрильи и милостиво кивнул Эсмеральде: — Разрешаю, детка, разрешаю.

Нонна, Прозерпина и Матильда с Юдифью выстроились в шеренгу на брусчатке, служившей, похоже, и плацем, и взлетной полосой. Арина Родионовна натужно проскрипела:

— Рав-няйсь! Смир-р-р-на! Нале-ву!! Ша-а-гом арш!!! — И личный состав эскадрильи так чеканно затопал по брусчатке, что взлетная полоса задрожала, как при слабеньком землетрясении. Сбоку маленькой колонны гигантских рептилий четко маршировала в ногу с подружками Эсмеральда, держа в руке положенный в этих случаях по Уставу красный флажок. Через пару минут процессия двинулась под уклон и вскоре скрылась из виду.

Не стану, пожалуй, слишком уж детально описывать те полдня, что мы с Эсмеральдой провели у драконов. Она несколько часов была на пруду, я же за это время успешно вышел с Артемоном на совсем нормальный дружеский уровень.

А он, этот очень необычный капитан второго ранга и кавалер Лаврового Венца с нефритовыми кончиками, оказался философом! Вот что, к примеру, не помню уже, по какому конкретно поводу, Артемон тогда изрек:

— ...эх-х-х, жизнь прекрасна и удивительна, парень! Всё, что помогает тебе и мне, человеку и дракону, жить, — удивительно и прекрасно! Проблем в широком смысле слова вокруг, конечно, хватает, но это потому, что мы не сильно уважаем друг друга, согласен? А почему? Почему не сильно, коли живем и сосуществуем в одной, в общем-то, парадигме культурных координат? Мы же влияем друг на друга: то привлекая, то отталкивая, — люди драконов, драконы людей, люди людей, драконы драконов... И все совокупно находимся в постоянном контакте, ибо и вас, и нас манят высшие идеалы истинности, добра и красоты, хотя проявляются эти идеалы порой и по-своему в зависимости от родовой принадлежности и уровня комплиментарности межпопуляционных отношений.

Но это на уровне, повторюсь, популяций, а ведь мир...

А ведь мир каждого индивида — и человека, и дракона — столь же разнообразен, богат и широк, как твой и мой. Каждая особь живет своей жизнью, придерживаясь собственных взглядов и убеждений и обладая собственной, пускай порой далеко не идеальной, но всё же системой ценностей... Я, брат, конечно, еще не стар — пятьсот двадцать восемь ваших годков, — но когда-нибудь я сброшу, так сказать, этот бренный-пребренный шум, и ко мне тоже придет каюк. И я очень надеюсь встретить там, за этим каюком, души тех, с кем был близок при жизни, понять и прочувствовать исконно-глубинный смысл всеобщего и со-, и просто существования.

Твердо уверен: всё будет именно так и никак иначе. Пусть так будет! Однако я — личность толерантная в хорошем смысле этого, увы, давно испохабленного слова и не стану никого убеждать в непреложной истинности только своей позиции, так же как не собираюсь утверждать, что она единственно верная и незыблемая на Земле...

(Вот как! Поняли? Мудрец! Да ведь и это еще не всё!)

— ...Но мы, майор, живем в очень изменчивое и нестабильное время. И вот из-за этой изменчивости и нестабильности как-то размываются порой... внутриидентификационные индикаторы, что ли. Локальный примерчик: я вроде бы считаю себя умным, но почему-то не ощущаю. Во загогулина, да?

— Да... — ошарашенно промямлил я.

Артемон же Семнадцатый продолжил:

— Так это уровень особи, а если взглянуть на проблему в масштабах целого вида и рода? Сегодня, к примеру, вы, люди, — верхнее звено планетарного биоценоза, а некогда им были мы, драконы. Но мы, гадство, в какой-то момент свою пассионарность, уж извини, прокакали, проползя через безликую, бесхребетную энќтропию. А когда через нее, тварюку, ползешь, невольно становишься безразличным ко всему, апатичным и терпимым. Апатия же и терпимость, как сказал кто-то из ваших, — суть последние добродетели умирающего общества. И вот в итоге мы превратились в ничтожный реликт, когда от славного былинного прошлого остались лишь жалкие остывшие кристаллы и пепел...

Время, брат, страшно губительно, хотя мещанин, обыватель, филистер, даже и с аксельбантами и эполетами академика либо фельдмаршала, близоруко готов допустить, что исчезнет кто угодно, но только не он и его условная академия или генеральный штаб. Однако еще давно-предавно кто-то из людских умников сказал: "Лишь горы вечны, да Полярной звезды никому не сдвинуть". И вот... И вот чертовски интересно: что будет с вами, а?

Ведь вы же, майор, самонадеянно вырвались из-под давления естественного отбора и расслабились. Послушались тыщи лет назад какого-то дилетантишку, что, мол, человек создан для счастья. Ан нетушки, парень, эволюционно вы, разумники, создавались и программировались не под счастье, а под выживание, но об этом, главном, векторе своего развития и факторе своей стабильности легкомысленно позабыли. И потому повторюсь: очень любопытно было бы посмотреть, задержатся люди на вершине пирамиды или, окончательно растеряв всю инерцию, уступят дорогу новым, молодым суперэтносам?

— Каким это?.. — еще ошарашеннее пробормотал я.

Подполковник со звоном пожал плечами-латами:

— Сие пока тайна. Да, может, тем же Гансам.

Я совсем обалдел:

— Но они же искусственники!

— Искусственники, — подтвердил Артемон. — И что с того? Вона как прут! По крайней мере, в пределах "Блэквуда" без них никуда, и боюсь, уже далеко не только "Блэквуда".

Пожалуй, вам остается уповать лишь на мутации, хотя мутации, конечно, штука скользкая, ох, скользкая. Еще не известно, в кого в конечном итоге превратитесь... — Помолчал и невесело вздохнул: — Думаешь, мы, драконы, раньше такими были? — Покачал огромной головой: — Совсем не такими...

— А какими же? — робко пискнул я.

Командир эскадрильи вздохнул еще горше:

— А полагаешь, ангелов с кого лепили? То-то.

— К-к-кто — "л-л-лепили"?.. — Мозги мои словно начало окутывать туманом.

— "Кто-кто"! Знамо кто! — скрипнул титановыми клыками капитан ВВС второго ранга. — Эххх, были когда-то и мы Ариэлями!..

— Но почему, почему же вы... такими стали?! — возопил я.

Он жутковато ухмыльнулся:

— Да всё они, мать иху душу, майор, они, мутации... Пошел, брат, у нас из-за них, понимаешь, в какой-то момент совсем неестественный отбор...

От такого, друзья, ей-ей, ум окончательно завалился за разум, однако хозяин эскадрильи снова дружески похлопал меня по спине:

— Очнись, хлопче! Я ж не сказал сейчас ничего нового. Это просто диалектико-материалистическое толќкование эволюции и гиперэтнической истории. Хочешь предложить идеалистическую трактовку данных процессов? Предлагай. Выслушаю с огромным интересом.

Но я не то что чего-то там предлагать — рта от, простите, опупения не мог раскрыть, и великая хвала Абсолюту, что именно в тот миг из-под бугра на брусчатку взлетной полосы ступили наши купальщицы.

Эсмеральда с поручиком и лейтенантами-драконихами вернулись с пруда мокрые, усталые, но счастќливые, и мы с владычицей моего сердца засобирались домой, а точнее, увы, каждый по своим домам. Тепло обнялись с Артемоном, его "девочками" и ушли. Опасливо прошмыгнули мимо Иггдрасиля и других самых матёрых дубов Странствующего леса, потому что уже начинало темнеть.

А пылко прощаясь с Эсмеральдой, в тот вечер я впервые без конспирации жарко лобызал ее сахарные уста, знать не зная и ведать не ведая, что...

Но впрочем, каждой информации — свой новостной час.

Тогда же я радостно поспешил в Мусейон, задумчиво мурлыча под нос старую добрую песенку:

Поверь мне: всё, что я тебе сказал,

Лишь отраженье тайн в сознании моем...

...Господь-Абсолют! Да неужто знакомство с некоторыми гранями могучей личности бравого Артемона Мейстера Стурворма Семнадцатого оказалось заразно не только мировоззренчески, а еще и поэтичеќски, Рудольф меня подери?!

Глаголь восемнадцатая

Следующие пару дней с Эсмеральдою мы не виделись, и я посвятил их... ну, примерно тому же времяпрепровождению, о вариантах коего уже говорил: аккуратные беседы с интриганом-пинакотекарем; дозированное свободомыслие в компании ведущего экскурсовода; "очко" и "город Чмо" от завхоза.

А с верным чёртиком Рудольфом мы побывали в когда-то славном древнем поселке городского типа под чудќнПм названьем Париж, побродили по тихим, обрамленным пушистыми цветущими каштанами грязным бульварам и посетили засиженный плохими художниками, как навозными мухами, район-гетто Монмартр. Я предложил было Рудольфу сходить на экскурсию в некогда знаменитый величественный, из старинного гипсокартона собор Нотр Дам де Пари — Собор Парижской Богоматери, но он испуганно замотал чубчиком:

— Какой еще матери?! Ни в коем случае, сударь! Туда потусторонним вход воспрещен!

Ну, тогда из солидарности и я не пошел. Погуляли в итоге скучновато.

Зато на следующий день удачно нагрянули в приморскую рыбацкую деревушку, где нас угощали отменнейшим копченым электрическим скатом и почти чёрным густым божественным элем. Но дружок-то мой, как вы помните, человеческие продукты не употреблял, а посему жевал и хлебал из захваченного в дорогу мотузка что-то свое, нарезавшись в результате от души. Я ежели и отставал, то не сильно. Горячо обнимался и целовался с местными мужиками, даже сплясал с ними под волынку и банджо ядрёного рыќбацкого трепака. Единственное, о чем попросили новые приятели, — не тискать ихних девок, самим, мол, мало. Да я, в общем-то, как истинный влюбленный в Эсмеральду, и не собирался. Рудольф же, покуда мы куролесили, совсем потух, так что в тот раз домой тащил его я, перебросив хвостатого пьянчужку через плечо, точно мешок.

К слову, по вечерам и тем более ночам из Мусейона я практически не выходил, потому как до самого рассвета весь Лимес оккупировали слетавшиеся с окрестных лесов противные нетопыри. Зато баньши по ночам не вопила — и то хорошо.

Ах да, довелось еще пообщаться с почти забросившим меня Мартином. Бродяга, похоже, совсем запутался в своих новых девицах и требовал теперь разных полезных советов. Но помилуйте, что я, абсолютно качественный на данный отрезок времени однолюб, мог насоветовать этому вертопраху? Ничего полезного и не насоветовал. Хотя и, грешен, друзья, — сбегал на пару часиков (увы, опять под чутким конвоем ревнивого Ганса-администратора с его треќклятыми бубенчиками) в баньку в Аквариум. А вот на третий день...