Эххх...
Впрочем, долго грустить боярину не пришлось. И месяца не прошло, как под стены Азова явились долгожданные гости — татарва с турками!
* * *
Иван Сирко хищным взглядом смотрел вперед. На Перекоп. На крепость.
С севера это был большой участок Перекопского вала между двумя круглыми бастионами. В центральной части бастионов на юго-западном и юго-восточном углах крепости находились круглые многоярусные башни. Над крепостью также вздымались две большие башни, а за ними краем глаза виднелся палисад с маленькими прямоугольными башнями. С запада, юга и востока крепость защищали рвы и валы с каменной облицовкой и зубчатыми парапетами. В центральной части куртин располагались башенные ворота, на крепостных валах возвышались небольшие прямоугольные башни. С юга к крепости и к большому Перекопскому валу примыкал прямоугольный форштадт, защищенный рвом и валом с крупными и малыми строениями внутри укрепленной территории и весьма далеко продвинувшийся за пределы рва и вала.
Одним словом — неприступно.
Было.
Сейчас в крепости тысячи три янычар. А у него более семи тысяч воинов. И словно мало им такого перевеса, есть и кое-что еще...
Иван пристально поглядел на отирающегося рядом с ним паренька.
— Говоришь, гореть будет?
— Так точно, гореть! Ничем не потушат.
'Троянский конек' Семен смотрел прямо и открыто. Да уж... греческий огонь водой не зальешь. Сами попробовали, потом таких... лещей от сэра Исаака получили, что неделю ухи красные были. И царевич не заступился, куда там! Ругался на чем свет стоит, объясняя, что это для них же опасно. И нечего свою жизнь так бездарно класть! Коли уж так хочется — разбегайтесь, да башкой об дерево, авось, его не попортите!
Ребята не обижались, царевича можно было понять. За них же беспокоился.
— Ну, тогда показывай, что да как!
Показать было несложно. Кувшин удобной формы с ручкой и фитилем, внутри адская смесь. Специально двух видов делали. Есть те, что для моря — там фитиль и не надобен, на воде само полыхнет. Есть те, что для суши. Вот там — да. Поджечь — и кинуть. Как разобьется — так и разольется, и вспыхнет...
А что?
Делать несложно, сырья хватает...
Иван Сирко оглядел своих ребят. Да и не только своих. Три тысячи казаков, четыре русских... с такими ребятами да не взять тот Перекоп? Они сейчас так турок напугают — те еще год штаны не отстирают!
В первых рядах пустим своих казаков, в которых уверен, за ними пойдут 'огнеметы', а за ними и русские. Но не все.
Иван кивнул капитану Семенову, который находился рядом.
— Капитан, на тебе задача взять человек с пятьсот — и пошуметь на правом фланге. Орите, стреляйте, на укрепления лезьте, но шибко не подставляйтесь. Пусть думают, что мы там штурм начнем.
Капитан кивнул. Попробовал бы он не согласиться! Командует Иван Сирко? Вот он и командует! Царевич приказал. Да и сам атаман... поди, не послушайся такого, рубанет от плеча до пояса... волчара желтоглазый.
На рассвете начался штурм Перекопа.
На правом фланге русские под командованием капитана устроили зверский шум. Было полное ощущение, что там собираются ворваться в крепость. Иван Сирко наблюдал за турками и когда те сгрудились на правом фланге, якобы для отражения русской агрессии, м ахнул рукой.
— Па-ашли!!!
Казаки ринулись вперед, как голодные волки. Серыми страшноватыми тенями они мчались ко рву, который, на их счастье, оказался сухим, перекидывали заранее приготовленные доски, бросали фашины, протягивали друг другу руки... ров был форсирован так быстро, что Семен только что рот открыл. Иван Сирко сжал кулаки.
Эх, ему бы сейчас туда, рвануться в первых рядах... да нельзя.
Командир не рубит, командир командует.
Пушки, хоть и было их не слишком много, вели уверенный огонь по противнику. Да противник был такой...
Сотни лет никто на тот Перекоп как надобно войной не хаживал, откель же им привыкнуть было?
Казаки, тем временем, форсировали ров и взлетели на насыпь. И уже оттуда принялись швырять во двор крепости глиняные кувшины.
И вот тут понесся такой вой, что мальчишка зажал уши, а Иван Сирко, напротив оскалился, усмехнулся зло и хищно...
Жалеть турок?
Татар?
Смеетесь вы, что ли, над честным казаком?
Ударяясь о землю, кувшины разбивались, содержимое их вытекало, разливалось горящими лужами, цепко хватало за ноги, взбиралось по одежде, перепрыгивало на других людей — и скоро во дворе крепости метались несколько живых костров, вызывавших безмерный ужас у обороняющихся...
Не так много было тех кувшинов, менее сотни, но эффект был... страшный.
Не привыкли турки к такому — вот и защититься не смогли.
Страшно...
А казаки прыгали вниз — и шла жестокая сеча, в которой не щадили никого. Блестели хищно сабли, лилась кровь на камни... и турки быстро начали отступать к крепости, где и забаррикадировались.
Казаки же занимали брошенные укрепления, добивая тех, кто пытался сопротивляться. Наконец турки остались только в одном месте — в крепости. И тут уж переговоры взялся вести атаман.
На турецком Иван Сирко говорил вполне неплохо, да и понимал, а потому в толмаче не нуждался.
— Эй вы, шакалы, — загремел его голос. — Либо вы выходите и сдаетесь в плен, либо я возьму вашу башню, а всяк, кто поднимет оружие, будет уничтожен.
— ты кто таков будешь чтобы Арслану-паше условия ставить?!
— Казачий атаман Иван Сирко!
Судя по молчанию, имя вызвало страх среди обитателей крепости.
— Мы здесь долго просидеть можем, — крикнул чей-то голос из башни. — припасов хватит.
Иван хищно ухмыльнулся.
— А у нас огня хватит. Да такого, в котором и камни горят. Обстреляем, да и стены ваши долго не простоят! Хоть и крепки они, да мы покрепче!
— Мы сдадимся, а вы всех перебьете!
Иван усмехнулся.
Ну все, считай, как только допустили мысль о сдаче — так точно сдадутся. Это уже торг, не оборона...
И ведь пушки у них есть, хоть бы что попробовали сделать...
Тьфу, нехристи!
Он ведь бывал здесь, и десяти лет не прошло, а вот довелось вернуться. Да по такому радостному поводу! Давно пора Крым своим сделать!
К вечеру были обговорены условия сдачи. Около двух тысяч турок выходят, а казаки честь по чести отпускают их. Но без пушек и огнестрельного оружия. Сабли и кинжалы — пусть оставляют, но не более того. Куда идти?
Иван сказал бы, но... не стоило унижать себя руганью.
Так что дадим вам корабли — и катитесь себе к чертовой бабушке на потребу! Не поместитесь?
Так вы ж пленных гребцов оставите, сами на весла сядете — и будет сплошное благолепие.
А иначе никак! Никто вам души христианские не оставит, скажите спасибо, что корабли даем!
Конечно, условия были не царские, но вполне приемлемые — и турки согласились на них. Тем паче, что слово и имя Ивана Сирко им хорошо известно было. Равно как и то, что слово свое старый характерник не нарушал никогда.
С рассветом начался их исход из крепости. Они выходили из крепости, проходили мимо казаков, которые стояли с оружием наизготовку, грузились на корабли, на которых уже расковали всех гребцов и даже (а чего оставлять?) сняли пушки, потом один из кораблей отплывал — и принимались загружать следующий.
Четко, спокойно, без суеты...
Когда все турки отчалили, отряд казаков в две сотни человек направился осматривать крепость — мало ли какой сюрприз устроили подлые нехристи?
Но все было чисто и тихо. Видимо, турки просто не сочли это достаточно серьезным захватом. Доходили ведь сюда уже казаки, и Ивана Сирко тут с прошлого раза помнили... и что?
Огневается султан — и отдадут все обратно христианские свиньи, еще и кланяться будут! Так чего свое имущество портить?
У казаков было иное мнение, но турок они просвещать не торопились. Перебьются.
Оставив в крепости полторы тысячи человек и почти тысячу бывших пленных под командованием своего сына Романа — и наказав ему держаться и держать всех в строгости, что казак и обещал, Иван Сирко отправился к Кафе, которую уже брал.
Настало время повторить веселье. Интересно, кто первый доберется до Бахчисарая? Он — или Алексей Алексеевич?
Ивану было искренне интересно! В кои-то веки он воевал, будучи уверен в своих победах. Их не пустят по ветру!
* * *
Григорий Ромодановский смотрел со стены на татарское войско, но тоски не испытывал.
Явились?
Ну, так здесь и поляжете! Сколько их здесь вприглядку? Тысяч десять турок да двадцать — татар. Много ли? Может, и много, но не когда у тебя пятнадцать тысяч в крепости сидит! И так бы отбиться хватило чай, отражать — не захватывать, а ведь и кое-какие козыри есть!
А еще, судя по символике, здесь сам хан. Ну... тем лучше! Обезглавленное войско — хорошо, обезглавленная страна — еще лучше. А пара сюрпризов у них есть, спасибо царевичу. На татар хватит.
Он ждал.
Ждал, пока к стенам не подъехал какой-то татарский мурза, ждал, пока не протрубили трубы, вызывая на переговоры. И только тогда кивнул. Теперь затрубили уже и на стене. Заплескались по ветру знамена.
Вперед выехало около десятка татар в раззолоченных одеждах, на горячих красивых конях, с драгоценным оружием...
— Эй, русский, с тобой желает поговорить великий хан!
Григорий молча ждал, пока не огласили титулы великого хана и не огласили предложение.
Русским вменялось сдать крепость и выйти без оружия, после чего быстро убраться к себе и не показываться тут. Все, что в крепости — в ней же и останется. Надо бы их вообще в рабство оборотить за коварные нападения на стойбища, но хан милостив. Так что проваливайте, пока вас палками не погнали!
Ромодановский молчал еще несколько минут. А потом издевательски рассмеялся.
— А у меня свое предложение! Мой государь предлагает крымскому хану сдаться! В этом случае он будет доставлен прямиком к своему владыке-султану. В противном случае, мы пройдем по вашим землям огнем и мечом за те века, которые вы разоряли наши земли! И пощады не будет!
Закричал что-то угрожающее переводчик. Но Ромодановский не слушал. Неинтересно.
— У вас три дня. Потом мы уничтожим ваше войско!
Хан что-то промолвил. Тихо, но было видно, что он в ярости. Отлично, этого Григорий и добивался.
— Через три дня вас погонят плетками на рабские рынки Кафы!!!
Ромодановский сплюнул вниз со стены и ушел. Чего с татарами разговаривать? Их бить надобно!
* * *
Штурм начался на рассвете. Татары ожесточенно стреляли из пушек. Но кто бы подставлялся?
Азов покамест не отвечал, хотя мог, еще как мог. Но — зачем?
Все было задумано интереснее.
И вот наконец татары бросились на приступ. Вот и ров... сухой? Валяются внизу какие-то деревяшки... к чему?
Татары закидывали его фашинами, и вот, уже, еще...
Во рву взметнулось пламя.
Яростное, бешеное, жестокое, в единый миг охватившее все фашины и тех татар, которые не успели отскочить. Ничего сложного тут не было. Просто продукты перегонки нефти были в большом количестве. Вот их и налили на дно рва чуть загодя. Прикрыли, чтобы не размыло, добавили промасленных тряпок, хвороста... а загорается это все в единый миг!
И ведь не потушишь просто так...
Почти сотня живых факелов с диким воем каталась по земле, поджигая тех, кто рисковали приблизиться, в воздухе запахло паленым мясом... и вот тут-то вступили пушки Ромодановского.
Совсем небольшие, корабельные, большая их часть вообще стреляла картечью, но сила была в другом.
Пушки были установлены — и пристреляны именно в тех местах, на которых стояли. И палили они не куда понравится, а четко по квадратам. А что такое картечь...
Это раненые, убитые, это искалеченные люди, это стон и плач, тут и силы большой не надобно. Тем более, что глядя на сжигаемых заживо, замерла большая часть татарского войска. Лупи — не хочу. Чем пушкари и воспользовались.
Волна татар отхлынула, оставляя на земле убитых и раненых. И с новыми силами пошла на приступ. На этот раз во рву ничего не полыхнуло. Ромодановский подумал, что надобно бы ночью послать туда кого по потайному ходу. Пусть еще земляного маслица зальют, раз уж оно так татарам понравилось. Приветим гостей дорогих!
На этот раз пушки лупили с обоих сторон, но у осаждаемых было преимущество. Они знали — как, куда, они били почти вслепую, из-под прикрытия толстых зубчатых стен, им даже не надо было высовываться. Они знали — куда.
Татарам же требовалось пристреляться, а при точности их пушек ущерба они много не наносили. Так, в паре мест.
Но до стен они таки добрались — за что тут же и поплатились.
Ой, не просто так, ходили всю зиму ладьи, не просто так не останавливались кузницы. Не просто так тратились бешеные деньги...
Мало завоевать — ты еще удержи!
Наверное, Хан весьма удивился, когда его воины, то один, то другой принялись падать на колени, воя от боли. А объяснялось все очень просто.
Деревянные 'ежи' просто так и не увидишь. А вот ежели они заострены, ежели у них металлические наконечники — в ногу они вопьются очень даже запросто. Пробьют сапог и нанесут рану.
Не опасную?
Была б она не опасной! Но там же грязи будет! Считай — ногу человек потерял! Горячка, заражение крови, муки, боль... именно то, что пугает всех воинов больше смерти.
Конечно, штурм захлебнулся второй раз. Попробуй, подберись к стене не опрометью, а тщательно глядя под ноги, прикидывая, куда бы наступить, да еще со стены цинично кидаются камнями и стреляют из пушек. Картечью.
Хан отдал бы и еще приказ, но судя по всему, турки не собирались ему повиноваться. А татары...
Конница?
Почти без доспехов?
И штурмовать крепостные стены?
Дураком Селим Гирей не был никогда. Он отдал приказ остановить наступление и принялся подсчитывать потери. Ромодановский тоже подсчитывал их со стены и усмехался.
Более тысячи человек убитыми и ранеными. То есть убитыми не более сотни, но остальные-то тоже! Дай Бог, половина от ран оправится, а в строю и того не останется. Да и боевой дух упал ниже низкого.
Теперь они попробуют штурмовать иначе — копать рвы, подводить мины... так ведь и для этого способы есть!
Что ж мы, гостя не приветим?
Так отпотчуем, что на своих не уйдет!
Слова с делами у Ромодановского не расходились никогда. И в этом случае тоже.
Откуда берется вода для питья? В основном, из Дона, но из него так просто не попьешь, надо вином либо уксусом разводить.
А еще?
А колодцы...
Заботливо оставленные, по принципу — пейте, не подавитесь! Еще когда их перетравили!
Так что уже к утру Ромодановский наблюдал со стены первый результат — дикое количество мающихся болями в желудке лошадей и татар. И думал, что концентрация отравы таки слабовата...
Самое время ночью будет для вылазки.
* * *
— Присядь, старец, побеседуй со мной.
Симеон поклонился государю, послушно присел на стульчик из дорогого рыбьего зуба.
— Поздорову ли, государь?
— Да возраст уж... — Алексей Михайлович чуть смущенно улыбнулся. — Любавушка все ругается, чтобы я берег себя, а как тут обережешься? Когда сынок невесть где?
