А так, наблюдая за округой, овеваемый всяческими прохладными бризами и прочими ветрами, я думал о ситуации с бриттами. В смысле, “пиздец иль не пиздец, вот в чём вопрос?” И выходило, к моему прискорбию, что скорее пиздец, нежели наоборот.
Впрочем, мои приступы полисного патриотизма это скорее оправдывает: ну реально, тут ежели ещё шут знает, каких богов, Мировая Война назревает, в теории, по крайней мере. И огрести, сидючи в далеко не последнем по влиянии Полисе, бонбой какой по маковке, шанс отнюдь не нулевой. Это не считая прочих моментов, так что лезу я в пасть бриттскому мопсу не по дури, а разумно, несколько по-дурному рассудил я, направляясь в каюту.
Леший с коллегами предавался мыслеблудию коллективному, чуя “локоть товарища”. Ну, пусть их, милостиво не стал я возражать, да и попробовал поспать. Что у меня с успехом получилось. Лужа ламаншевая пусть и была мала, но тихоходность утюга Погибели также была одним из его выдающихся качеств. Так что проснулся я уже в сумерках, поймал на своей персоне ехидный взор Лешего с плещущимся где-то совсем в глубинах лешей душонки уважением, задрал нос и проследовал на палубу.
Выплывавшие с нами военные суда в округе не наблюдались, да и плыли мы уже по реке. Очевидно, Тамесис, отметил я, орлиным взором обозревая округу. Невзирая на подступавшие сумерки, округа меня никак злобностью и коварством бриттов не радовала.
Ну реально, река как река, берега как берега. Даже полисишко какой бриттский проплыл мимо. Ни зарева какого жуткого, ни провалов в инферну какую, ни вообще ничего мистически устрашающего.
Точно заманивают и бдительность успокаивают, припечатал я гадких островитян. Да и стал от нечего делать припоминать “посольские заморочки” сих гадов.
Невзирая на весьма прохладные отношения с прочим Миром, бритты посольскую жизнь вели. Не в последнюю очередь вынужденную силой оружия, но тут уж как есть. Правда, своё гадкое злонравие проявившие и тут: все нормальные Полисы имели максимум гостиный двор, который, к слову, как обычная гостиница помимо приёма послатых использовался.
А вот гадкие островитяне в своём противном Лондиниуме отгрохали аж посольский квартал. Причём, отнюдь не из великого уважения: дюжина довольно небольших коттеджей располагались на пустыре, продуваемые всеми ветрами и просматриваемые всеми соглядатаями. В общем, была у меня надежда, что “протокол” будет послан в даль, а квартировать мы будем на Погибели. Как-то, могучая броня и лютые стреляла, внушали несколько большее спокойствие, нежели отгроханные чуть ли не пару сотен лет назад неприятными личностями хижины. Пусть не в “сердце” их злокозненности, но тоже плевком достать.
Впрочем, пока подобного вопроса в первую ночь не стояло: дотелепавшаяся уже в полной темноте до лондиниумного пирса Погибель была посещена неким гадким бриттом, расфуфыренным до неприличия, да и вообще, несомненно, отвратным. Хотя пребывал я далеко и деталей не разглядел, но качества эти были аксиомой, в доказательствах не нуждающихся.
И оповестил сей омерзительный тип, с грамотами ознакомившись, что раз уж ночь, то милостиво он против нашего пребывания на судне не возражает. А вот посольские обязанности и нужды отправлять чтоб мы изволили непременно согласно протоколу, с завтра.
Гад ведь какой отвратительный, посетовал я, ёжась, пока Леший с подельниками обговаривал тех представителей гадской унии, с которыми им увидеться непременно надо.
По отбытию гадкого бритта послы наши опять в кучку собрались, да удалились коллективно мыслеблудствовать. Конструктивного направления для столь похабного занятия в текущих реалиях я придумать не смог. Ну реально, ни лешего не знаем. Хотя, возможно, леший и обманул мое чистое и доверчивое сердце. Вряд ли, конечно, но его природу зная, исключать последнее также нельзя.
Так что решил я той же похабностью не страдать, а немного позанимавшись, в каюте попробовал заснуть. Раздеваясь, наткнулся я на дар Аскульдра, в карман внутренний помещённый. Честно говоря, не до всякого дурацкого рубила было. Ну, дар, вообще-то, щедрый и даже в чём-то приятный. Кортик, короткий по-дански, скорее стилет тридцатисантиметровый длины. С двумя отделяемыми полосами, как придающими стилету лезвия, в сложенном положении, так и выстреливающие и управляемые одарённым в бою. Такое специфическое, не менее чем трёхсотлетние оружие времён “расцвета викинга”. Полюбовался я на антиквариат, да и схоронил его. Вряд ли использовать буду, хотя, возможно, потренируюсь когда. Если выживу, если не лень будет, много “если”, ехидно напомнил себе я.
Да и предпринял попытку поспать за номером два. Что, к моему искреннему удивлению, у меня с успехом получилось. Так что спал я не только сладко, но и удивлённо.
11. Невесомый ангел
С утреца, проснувшись, я еле успел позавтракать, да и то всухомятку. Бритты прислали центурию милитантов, кои “выделены для сопровождения лиц посольских во избежание непонимания”. Впрочем, в этом случае не было ничего странного, так что нагрузившись саквояжем сейфовым и своими довольно объёмными пожитками, я за Лешим (под его злодейски-ехидным взором) проследовал.
А вообще, островитяне эти — гады и варвары, злопыхал я, следуя в колонне, так и хотелось сказать — арестантов. Ну милитанты их расфуфыренные — так и леший с ними. Пусть пешим ходом топают. Но полномочным и послатым нам ноги ломать невместно, могли и самокатов подогнать, злодеи!
Но не прислали, так что ноги мы ломали, а я, не перестав, впрочем, злопыхать, вполглаза начал знакомиться с окружающим пейзажем.
Пейзаж начинался с центурии гадких бриттов. Довольно, нужно отметить, любопытно, но и комично выглядящих. А именно, сии ымперцы, будучи на Империю сориентированы, во многом ей обезьянничали. Что, учитывая разницу условий, да и материалов, смотрелось забавно.
Причём, если кираса типа “лорика мускулата”, в принципе и леший бы с ней. Как и со шлемом, плюмажем изукрашенным, с нащёчниками. Да и полосы, верхнюю часть бёдер прикрывающие — это терпимо. Но вот штаны(!) в обтяжку, под туникой из бархата(!), заправленные в сапоги(!), вызывали приступ стыда. Италийского, правда, а никак не гишпанского, но, тем не менее. Про цветовую гамму лучше промолчать, а уж всякие висюльки и цацки драгоценного типа (правда, нужно отметить, эфиром напитанные, так что не просто “висюльки”), создавали от центурии, нас сопровождающей, ощущение варваров-мародёров. Успешно ограбивших незадачливую центурию, и “улучшивших” награбленное на свой варварский вкус.
Заслуженно осудив сопровождающих, я перешел к освистанию, точнее осмотру, самого полисишки Лондиниум. Припортовые строения мы покинули довольно быстро, там обси… осматривать было особо-то и нечего, порт как порт, фортификация довольно разумная, скорее “безликая”, нежели стилизованная.
А вот сам город был, как с прискорбием отметил я, скорее пригляден, нежели как положено. Правда, с дурацкой застройкой: вместо пристойного привольного строительства вне Акрополя, ну и, соответственно, плотной и политической застройки Акрополя, бритты глупые лепили свои “коттеджи” (приглядные, но дурацкие!), чуть ли не в паре метров друг от друга.
Места им на островах, что ль, мало, ехидствовал я, обозревая жалкие огрызки вместо пристойных человекам участков. Ну и да, дерево. При такой застройке его обилие — признак явного скудоумия, это факт. Тут не Новоград, где камень набить реальная проблема, тут вокруг каменюк тьма. Да и ежели в Новограде между особняками не менее десятой версты, то тут всё это сгорит к бесам при пожаре приличном.
Или из-за каминов дурацких, задумался я, обозревая характерные трубы. Так тоже дурачьё выходят, варвары и недоумки, окончательно поставил справедливый я диагноз островитянам. Задрал нос и печально поперся в колонне, мысли свои мудрые думая.
Так мы и домаршировали до пустыря, бриттами обозванного “посольским кварталом”. Фото не соврали, печально обозревал я жалкие хижины, коттеджами называемыми. Реально, конуры, а не дома. Хотя поодиночке, точнее посол и помощник, втиснемся. Тем временем, послы и часть помощников двинули “напролом” сквозь ряды замерших милитантов. Причём, поделились мы автоматически и довольно забавно.
Вопрос в том, что вся десятка послов и их секретарей были ярко выраженными одарёнными, вот только, явно разного типа, в сфере помощников.
Четверка последних двинула, без особой оглядки, вместе с массой послов, а вот шестёрка, в которую входил и я, с открыто носимым оружием, без слов рассредоточилась, как “прикрывая тылы”, так и “контролируя возможного противника”.
Вот же служба бессердечная, не без иронии оценил я сей момент. Тщусь в учёные, а по факту милитантом становлюсь и прознатчиком. Ну, с другой стороны, коли выживу, то и ненадолго “милитантская ноша”, а ухватки и прочее мне скорее по сердцу, нежели наоборот. “Параноик и социопат”, вспомнились обзывательства Лешего. Такой и горжусь, мысленно покивал я.
Тем временем противный центурион бриттский на наши эволюции взором бесючим полюбовался, паскудно ухмыльнулся, да и раздвинул своих приспешников. Так что наша “посольская” часть, оберегаемая милитантской, беспрепятственно выдвинулась к коттеджам, окутываясь узорами эфира различной конфигурации и проходя между коттеджами. Временами происходили “вспышки” эфира, а после череды их, один из коттеджей просто натурально расплющило в блин.
— Обилие эфирных воздействий, не поддающихся устранению, — небрежно бросил Леший стоящему в сторонке центуриону, сделав жест на кучу стройматериала.
— Доложу, — с мерзкой рожей, но довольно равнодушно ответствовал бритт. — Мы вас покинем, — также равнодушно выдал он, после чего зарядил своей кирасе по левой сиське, да и рявкнул: — Нобикум Дьюс!
— Нобикум Дьюс! — также самоудоволетворили свои кирасы прочие бритты под соответствующее упоминание о компании.
— А мы и сами справляемся, — не выдержала душа виршеплёта в моём лице, отнюдь не тихо буркнув сие вслед марширующим бриттам.
Ряд из них с ноги сбились, но марш продолжили, ну а я ожидал кары. Как минимум — церебральной, от Лешего. Поскольку мой язык длинный в данном случае вроде и каноны и поконы протокола посольского не нарушал: бритт попрощался, топал по своим, бриттским делам. Оскорбления я не наносил, да и адресно не обращался, а “молчать как рыб” меня лишь протокол обязывал, в ситуациях, строго оговоренных.
Но с другой стороны — хулиганство, что я и сам понимал. Но уж очень ихнее “с нами бох!” меня раззадорило. Даже шутки из Мира Олега в памяти всплыли, на тему “трёхспального семейного ложа “С нами Ильич!” А вот мы и сами справляемся, что я и не преминул озвучить.
Однако взоры послов, да и коллег-помощников осуждения не содержали, частью даже были одобрительными. Да и Леший, око злокозненное на меня с полминуты попучив, клешнёй свой махнул, да и повелел за ним следовать.
— Раз уж вы, Ормонд Володимирович, столь самостоятельны, — заядоточил в коттедже Леший, — то отстоите первую смену караула, — а на мою вздёрнутую бровь, вздохнул и продолжил. — Сейчас к нам сюда будут являться политики Полисов Альбы и Эриннах, — начал он. — Причина, надеюсь, вам понятна, — на что я кивнул. — Так вот, охрана “посольского квартала” — дело тут обитающих. Что, к слову, в договорах оговорено. Помощников-телохранителей, ежели вы изволили обратить внимание, шесть человек. И вы в них входите, поскольку иными талантами, кроме противоестественной тяги к осадной мортире, не наделены. Так что сутки разбиты на трое, пойдёте дежурить, покой наш оберегая. В послов не стреляйте… Что это у вас? — заинтересовался он.
Дело том, что я развёрз, под его несправедливые и злонравные речи, свой багаж, да принялся собирать разобранный скорострельный эфирострел.
— Муспель, данский термический скорострельный эфирострел, — просветил я необразованное начальство, собирая стреляло. — Серонеб Васильевич чуть стёкла криком не побил, когда я из него сие добывал, — признал я, собрав стреляло и цепляя на себя панцирь.
— Бес с вами, — откомментировал Леший, с интересом наблюдая за моими сборами.
Я же добыл из сумы обвязку, разместив поверх панциря четвёрку ручных бонб. Подумал, разместил дар Аскульдра за спиной, рукоятью вниз, на пояснице. Напоследок, накинул длинный плащ, прихваченный из расчёта бриттских дождей, пристроив муспель под ним.
— Эфирная связь индивидуального типа недоступна, да и тонкое оперирование эфиром затруднено, — безэмоционально выдал Леший, постучав по серёжке-гвоздику, на что я понимающе кивнул. — Только не говорите, что вы мортиру… Хотя нет, даже в ваш баул она не влезет, — махнул клешней он.
— Не влезет. И страсть к ней не противоестественная, а весьма естественная, с жизнью связанная, — откомментировал я прошлый глумёж начальства. — И не бес, а леший. И… пойду я, — выдал собранный я.
— Ступайте, — ответствовал злонравный Добродум. — Только и вправду, посольских не удушегубьте! — не преминул поглумиться он мне в спину.
А я разглядывал место “караула”. Одиннадцать тесно поставленных коттеджей, пустырь и, через полверсты, застройка Полиса. С тылов река, тут всё понятно. В общем — сносно, время потянуть, ежели что, выйдет. Злодеев бриттских издалека видать (им тоже, но уж больно много их, притомлюсь атаковать).
Тем временем подошел коллега, молчаливо мне кивнуший. Этакий мужчина за тридцать, правда, в недальновидно кургузом пальтишке. Молчалив, очевидно, был сей тип патологически, потому как положив ладонь на кобуру “перуна”, вопросительно уставился на меня. На что я понятливо распахнул плащ. Ознакомившись с моим арсеналом, напарник хмыкнул, распахнул своё пальтишко, открыв всего лишь укороченного “гридя”, пулевой эфирострел славских милитантов. Ни бонб, да и гридь, в отличие от муспеля, ограничен боезапасом.
Дальнобойнее, безусловно, но для полисных боёв — к лешему эта дальнобойность не сдалась. А залить полсотни метров тепловыми лучами почти тысячи градусов — куда полезнее, чем стенки домов крошить. И бонб нет, в общем, дилетант, мысленно припечатал я лопушистого коллегу.
Хотя, конечно, прожорлив муспель безмерно, но и технику мне не тягать, а на него одного эфира с достатком хватит.
Тем временем на дороге, соединяющей “посольский пустырь” и лондиниумуевую застройку, показался мобиль, движущийся в нашем направлении. Выразив мордами суровость и непреклонность, мы дорогу заступили, и из мобиля выбрались два типа, политики из альбийского Полиса Киркуаа и эриннахского Полиса Дрохяд-Аха, согласно их грамотам. Направили мы с напарником в коттедж, ставший “штаб-квартирой” посольства, уж как все в курятнике сем поместились — леший знает.
