Оленьи тропы

"Да ладно, комплимент с понижением? Серьёзно? Не думала, что такое до сих пор в моде".

"Нет, это просто моё мнение. Ты с самого начала выстраиваешь разговор так, что делаешь меня ведущим, а себя ведомой. Либо просто отвечаешь на то, что пишу я, либо минимально и очень аккуратно сдвигаешь тему в сторону. Осторожничаешь, чтобы понять, как себя со мной вести. Это очень заметно".

Улыбка медленно сползает с моего лица, сменяясь заинтригованной серьёзностью; уже полтретьего ночи, но душ не грех и отложить ещё чуть-чуть. Далеко не все люди хотят и могут вот так быстро анализировать собеседника — улавливать нюансы с чуткостью манипуляторского сенсора. Он действительно так легко понял, чем меня зацепить, — или это тоже блеф и прощупывание, подстройка?

"Может быть. Я не слишком-то доверяю новым людям. Сижу в засаде, наблюдаю, — полусерьёзно отшучиваюсь я. Особенно если "люди" — это брат-близнец одного из лучших манипуляторов в моей жизни, женатый мужчина, с которым я переписываюсь ночью, голой, из душа. Женатый мужчина, который всю жизнь изменяет своей благоверной. Космическое комбо и тотальный сюр, как выразился бы Даниэль. — Но вообще-то это ещё и рамки банальной вежливости. Любому важно произвести хорошее впечатление".

"На меня не надо производить хорошее впечатление, — резко отсекает Матвей. Кажется, я задела нечто важное для него; чуть напрягаюсь. — Со мной надо быть такой, какая ты есть. Если мы продолжим общаться, предупреждаю сразу: больше всего я не люблю недомолвки и лицемерие. Если ты что-то думаешь, чувствуешь — просто говори как есть. Если тебе хочется о чём-то поговорить или спросить — говори о чём хочешь. Вот и всё".

"Ну, степень доверия и откровенности я всё же позволю себе выбирать сама. Я ведь пока совсем тебя не знаю, — подумав, отвечаю я. — Но учту, что тебе важна откровенность. Обычно это так подчёркивают те люди, доверие которых было обмануто".

"Во-о-от, теперь уже решительнее давишь, умница! — с какой-то горькой радостью пишет Матвей. — Видимо, потому что наконец-то хочешь вывести всё на собственные переживания?"

"Нет, это просто моё мнение", — мстительно цитирую я его ускользающую фразу. Почему-то мне кажется, что на другом конце города он сдавленно хохочет в темноте.

"Зачётно, зачётно! Учишься стремительно, я бы сказал".

"Мне тут нечему учиться. Твои ходы достаточно прозрачны".

"Да ну?"

"Ну да. Вот сейчас, например, ты хочешь меня слегка разозлить, чтобы я стала более откровенной. Со мной это действительно так работает — нужно просто довести мой протест до нужного градуса".

"До нужного градуса. Забавно и странно от тебя это слышать, когда я и правда сам тебя к этому веду — а ты всё понимаешь... Ты, наверное, и в жизни так делаешь — выбираешь роль ведомой, а другого делаешь ведущим. Выбираешь жертву, чтобы быть жертвой. Сразу скажу — я не жертва. Не хочу потом разочаровывать твои образы".

Всё бы хорошо — вот только "не-жертва" никогда не будет с таким подростковым отчаянием всем своим видом кричать: "Я не жертва!" Вздыхаю. Строптивый котёнок — то и дело выпускает коготки.

"Это не совсем так. В прошлом что-то похожее на комплекс жертвы у меня правда было, но теперь, по большому счёту, прошло. Теперь я просто вольный странник, ни к кому и ни к чему плотно не привязанный".

"Вот я и говорю — драма упивания собственными страданиями. Аж попахивает синдромом подростка, прости".

Предсказуемо. Улыбаюсь.

"Может, и так, но не сказала бы. Всё, что я делаю, я делаю вполне честно и осознанно — и несу ответственность за свои поступки. Это не подростковая импульсивность, а мой выбор. Ну, а упивание страданиями есть в любом творчестве".

"Выбирать абьюз? Егор вроде что-то такое упоминал — ты писала какой-то роман про отношения то ли с наркоманом, то ли с алкоголиком..." — небрежно вкидывает Матвей — так небрежно и якобы случайно, будто пост об издании "какого-то романа" не висит закреплённым у меня на стене с сотней с лишним лайков. Ничто не заставит меня поверить, что он его ещё не просмотрел. Неуклюжий ход.

"С алкоголиком. Но и наркоман да, был. У меня много всякого дерьма было — но больше я на алкоголиках и психопатах специализируюсь, — со спокойной самоиронией отвечаю я. — А с абьюзом у меня сложные отношения. Не могу сказать, что я именно его "выбираю". Так сказать, люблю, но странною любовью, не победит её рассудок мой!.. Я сама наркоман с неудачными попытками реабилитаций".

"Да потому что ты на самом деле жаждешь, чтобы что-то делали для тебя, жаждешь больше не быть жертвой! Просто ты уже опустила руки".

"Да откуда опять такие выводы? Не опускала я никакие руки. Вот они, руки, на месте!" — хихикаю я. Почему так горит лицо?..

С ним совсем не так, как с тобой. Больше агрессии, больше грубовато-прямолинейной борьбы; шахматы или изнуряющее фехтование. Не моё — но тоже затягивает; затягивает так, что я уже совсем не слежу за временем — хотя завтра мне рано вставать.

"Ты знаешь, что я имею в виду. Ты отчаялась — из отчаяния и пишешь. Это красиво, но это вечное падение. Ты снова и снова становишься жертвой, потому что проще дарить заботу, чем её принимать".

"Пусть так. Может, так я ощущаю жизнь?"

"Нет уж, такое может быть только вынужденным. Иначе в тебе не было бы силы и охотничьей жадности".

"В охоте на "пробирки"?"

"Именно. Всё потому, что ты любишь не его, а то, что ты из него придумала".

Вздрагиваю.

"Может, я никого не люблю", — с непринуждённым смайликом. Да, вот так. Судя по его помешательству на супруге — кто бы говорил, вообще-то?..

"Может. Может, и я. Хрен его знает, сам пытаюсь в этом разобраться, — с внезапным серьёзным трагизмом отвечает Матвей. — Егор-балабол, наверное, уже всё растрепал, да?"

Растрепал, что жена Матвея летом призналась ему, что не любит его и хочет уйти, — и с тех пор он не отпускает её, удерживая, как птичку в клетке, то шантажом, то давлением на вину и жалость, то банальными угрозами. А ещё — тем, что та зависит от него во всех смыслах и не зарабатывает столько, чтобы жить самостоятельно. Ребёнок, которого он когда-то — в пятнадцать лет — забрал из отчего дома и которому не дал вырасти.

Галатея, медленно уничтожающая своего Пигмалиона.

"О чём речь?" — спокойно спрашиваю я. Лучше всего сблефовать — я ничего не знаю.

"Оставлю вопрос без ответа".

А тебе больно. Очень больно — это не напускное.

Такое знакомое мне переживание-изживание зависимости; знакомое до жгучего, саднящего чувства где-то внутри.

"Хорошо", — просто отвечаю я.

"И всё-таки в тебе много от подростка, — продолжает он, быстро и легко покинув уязвимую для открытого огня позицию. — Лермонтовский парус. "А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!"

"Для меня действительно в бурях есть покой, мне тяжело на суше. Покой и стабильность — просто не моё. С годами я, к сожалению, к этому пришла".

"На "подростка" можешь обижаться, но я правда так считаю", — милостиво разрешает Матвей.

"Вот после такого я точно не стану обижаться", — строптиво цокаю языком.

"Конечно. Это простейший приём — сказать человеку обратное тому, что он хочет услышать, чтобы в ответ услышать противоположное!"

"Хм, интересная штука, надо будет взять на заметку. Спасибо за пополнение манипуляторского арсенала, — подумав пару секунд, весело добавляю: — (Мне кажется, после этого диалога ты обратно удалишь меня из друзей)".

"Вот видишь, ты применила тот же приём! Быстро учишься... Нет, не удалю. С тобой интересно. Но только ты не такая, какой тебя преподносил Егор. Из его рассказов выходило, что ты активный манипулятор. А ты — адаптивный манипулятор".

"В этой терминологии "активный", наоборот, ты, — подхватываю я. — Тебе нравится вести в диалоге и чувствовать себя правым. А ещё — уверенно вкидывать своё мнение и потом смотреть на реакцию собеседника. Как он теряется, или спорит, или злится. Ты часто давишь и провоцируешь, устанавливаешь свои границы".

Получи, фашист, гранату. Не только ему самодовольно выкатывать непрошенные резюме.

"А зачем вообще какие-то границы? — философски спрашивает Матвей. — Всё относительно. Даже мораль".

"Спорный вопрос. Есть какие-то нерушимые вещи — например, "не убий", "не предай". Если, конечно, речь не идёт об убийстве на войне или из самообороны".

"А если речь о ребёнке, которого с детства приучили убивать и который вырос в социуме, где это нормально?"

"В абсолюте сложно представить. Какое-то, извини, анимешное клише".

"Может, и клише. Но любые границы можно легко сдвинуть и разрушить. Например, я сейчас могу сбить тон этого разговора, задав тебе какой-нибудь вопрос, на который ты не станешь отвечать, потому что смутишься или испугаешься".

"Берёшь меня на слабо? Ну-ка, и какой же вопрос?" — уже смутно догадываясь, к чему всё идёт, уточняю я.

"Какое на тебе сейчас бельё?"

Закатываю глаза. О боже, ну серьёзно?.. Твой брат меня чудовищно разочаровывает. Это даже не уровень типичных обитателей Tinder'а и Badoo.

"Знаешь, на самом деле ситуация смешная — я шла в душ, когда ты написал, и уже разделась, а потом заболталась с тобой и отвлеклась. Так и сижу уже час голая на свёрнутой одежде. Так что на вопрос "в каком?" можно ответить "в отсутствующем", — безмятежно улыбаясь, пишу я.

Шах. Отвечаю спокойно, не ломаюсь, не возмущаюсь — но и не реагирую на флирт. Надпись "печатает" не появляется чуть дольше обычного; кажется, я впервые поставила его в лёгкий ступор.

"Что ж, неплохо, неплохо! Но всё равно я уже добился своей цели и сдвинул границы — только раньше. Мы оба в итоге получили от разговора то, что хотели: ты — изучение очередной пробирки, а я — более честного собеседника".

"Да, но, если ты опять ведёшь к тому, что вообще любые границы относительны, я всё равно не соглашусь. Для меня сильны категории "нельзя" и "надо".

"А для меня сильна категория "хочу". Я всегда делаю то, что хочу! — наверняка чванливо усмехаясь, парирует Матвей. Морщусь; ты часто цитировал это его кредо. М-да. Сложная жизненная философия — примерно на уровне трёхлетнего ребёнка. — Кстати, ты на каком берегу Невы?"

А вот и переход к лобовой атаке и выводу на встречу. Почему-то я предполагала — даже нет, знала, — что это случится в первом же диалоге, что мы оба дольше не вытерпим. На секунду задумываюсь.

"Я в центре живу. На Чернышевской. Ты на Октябрьской набережной, Егор упоминал... Недавно проезжала твои места — после того, как его в аэропорт проводила".

"Ага. Как смотришь на прогулку сегодня?"

"Ты имел в виду завтра — то есть, сегодня днём? Не прямо сейчас ведь? Хотя я, конечно, уже ничему не удивляюсь".

Сама уже не знаю, пишу это в шутку или всерьёз; и — не знаю, что буду делать, если он ответит "сейчас". Чёртов цыганский гипноз. Видимо, это у вас в крови.

"Нет, сегодня / завтра. Днём или вечером. Сейчас уже мосты развели, — пишет Матвей — и я вздыхаю с облегчением. Пишет, уже явно по-деловому что-то прикидывая и просчитывая. Для него рискованные свидания тайком от жены — привычное мероприятие. — Как завтра со временем?"

"Днём веду подругу в Эрмитаж, она у меня гостит. А вечером, часов с шести, свободна. Завтра у меня выходной".

"Отлично, тогда давай часов на семь и договоримся! Парень твой как, не будет против?"

"Парень отсутствует. В смысле, вообще отсутствует, не существует в природе", — на всякий случай уточняю я. А то вдруг он решит, что парень просто где-то в отъезде. Что я девушка дальнобойщика-абьюзера или жена капитана дальнего плавания с психопатическими наклонностями.

"О, да ну? Всё становится ещё интереснее!" — с кокетливым смайликом замечает Матвей.

"Ничего интересного. Я же без каких-то лишних поползновений, ты женатый человек..."

Чёрт, да кого ты хочешь убедить — себя? Мужчина-поэт, который вот так общается — и при этом самый близкий Егору человек, и физическая копия Егора? В какой из параллельных вселенных ты сможешь устоять?

В этой. Должна — в этой.

Должна?

"Ахахах, ну... Женатый — да, но порядочным себя никогда не называл! — легко отшучивается Матвей. — Куда пойдём? Выбор на твоё усмотрение. Ты явно лучше знаешь Питер — я в основном дома работаю. И меня больше прельщает его общая атмосфера. Зачем облизывать каждый дом, если можно просто наслаждаться общей атмосферой?"

Вздыхаю. Опять новый укол; до чего он неуёмный. "Облизывать каждый дом" — это, видимо, выпад в сторону моей страницы, которую от фотографий питерской архитектуры давно распирает по швам.

...Разговор льётся и льётся, бурлит горной рекой — пока я не начинаю понимать, что голова уже кружится от сонливой слабости, а время близится к шести утра. Какое-то безумие, лихорадка; почему он сам не прощается?..

"Жаль прерываться, но я, наверное, всё-таки пойду мыться и спать, — в какой-то момент решаюсь я. У меня уже есть пугающее чувство, что иначе это вообще не закончится — что он готов не ложиться, лишь бы и дальше переписываться со мной, жадно бросаясь на каждую реплику. — Уже утро".

"Да, хорошо, я тоже пойду. Всё ждал, когда ты это скажешь — не люблю прощаться первым", — задиристо ворчит Матвей. Это смешное противоречие слов и действий почти умиляет меня. Котёнок шипит, воображая себя тигром.

После душа зачем-то захожу на страницу к его жене и на всякий случай запоминаю её имя — Вика. Виктория. Матвей Викторович, Егор Викторович; забавно.

На следующий день, вечером

После Эрмитажа Эля отправляется с ночёвкой к очередной подруге — куда-то в Кудрово, — а я иду по Дворцовой, залитой золотыми вечерними лучами. Белая и янтарно-жёлтая лепнина Зимнего отливает густым перламутром, булыжники мостовой поэтично блестят, дама в платье с кринолином и высокий господин в костюме Петра Первого и ботфортах, как обычно, фотографируются с туристами, а лошадь с каретой таскает по кругу свою рабочую ношу. Дневные облака разошлись по небу лёгкими клочками, похожими на полупрозрачные перья, и теперь свет снисходит на площадь мерцающей золотой вуалью, лёгкой, медовой, оставляя посередине жирно-чёрную стрелку на циферблате — тень от Александровской колонны.

Уже почти шесть; время ещё есть, даже с запасом — и это хорошо, потому что желудок сводит от голода. Со слегка бьющимся сердцем я пишу Матвею, что уже освободилась; он был онлайн полчаса назад — наверное, работает. А что, если он в последний момент передумает (одумается?..) и всё отменит? Что, если просто по каким-то причинам сегодня не получится? Я ещё вчера сказала себе отдаться игре и ничего не загадывать — но вдруг понимаю, что это бы расстроило меня.

Вот только мне кажется, что ничего не сорвётся.

Что я почувствую, когда увижу его? Как он пахнет, как ходит, улыбается, наклоняет голову? Какой у него голос — похож ли на твой, и если нет, то насколько?.. Странные, сюрные мысли; если бы их кто-то подслушал — решил бы, что я слишком увлеклась ролью героини модного сериала от Netflix. Геи, близнецы, несчастные браки, абьюзивные отношения — чего ещё не хватает для сюжета?