Песня намекает на один из самых страшных обетов веры. Сохранились предания, что обитель Победителей находится на высокой горе на Северном Полюсе, там, где год равен дню (эту гору мы назвали именем из нашего мира, из индийской мифологии: Махамеру). Паломники отправляются на Северный полюс через ледники Северного Материка. Ещё никто не вернулся из такого паломничества.
Эстайор вдруг бросился к Толтиссе, обхватил её колени и зарыдал:
— Любовь моя, я не ревную тебя к Мастеру! Он достоин тебя. Не то, что многие другие твои любовники! Но я ревную тебя к стихам и песням! Ты победила меня в последнем, где я был сильнее!
— Неправда, Клин! — ответила Толтисса, гладя его по голове. — У тебя столько прекрасных песен, а у меня лишь одна, которую я сочинила для своего возлюбленного. И ты найди себе достойную возлюбленную. Столько моих клиенток и учениц вздыхают о тебе! Ты — Великий Мастер своего дела, как признал и Мастер Тор. Поднимись и иди создавай достойное себя. Я отказывала и отказываю тебе в любви не потому, что презираю тебя. Я не могу дать тебе такой любви, которой ты достоин. А теперь я уже всем говорю, что моя любовь отдана другому.
Эстайор с бледным лицом вышел. А компания перешла вновь к светскому разговору, и к шутливому состязанию: стихи в честь Толтиссы. И Тор вынужден был тоже высказать своё неуклюжее стихотворение.
Страстью распят, от муки крича, я.
Вот теперь бы сказать себе: "Врёшь"
Но ведь на колу — не на мочале.
Раз посажен — не упадёшь!
Тор был немало удивлён, когда венок за лучшие стихи Толтисса поднесла ему со словами: "За искреннюю страсть". А затем выступили танцовщицы, и короли поднялись со своих мест. Приём был окончен. Но перед концом приёма Тор получил неприятный сюрприз. Король Красгор подошёл к гетере, поклонился ей и сказал:
— Несравненная императрица красоты и любви, Толтисса! Жалкий королишко ничтожной Старквайи падает к твоим ногам, поскольку у него остался последний шанс. Скоро ты, о великая и прелестная, станешь женой и будешь нам всем недоступна. Пока не поздно, я прошу у тебя хотя бы единственной ночи. Я приготовил королевские подарки для тебя. Прошу тебя, не отказывай мне, от этого зависит судьба целого королевства! Ведь если монарх его умрёт от неразделенной страсти, то могут быть в нём великие потрясения.
И неожиданно для Тора, Толтисса назначила королю свидание через день после конца праздника.
* * *
Тор и Толтисса направились к гетере в паланкине, приветствуя по дороге празднующий народ. У Толтиссы на сей раз никого не было, кроме слуг. Словом, наконец-то вечер принадлежал им двоим. Они спокойно ужинали, наслаждаясь обществом друг друга. И вдруг Тор вспомнил, что через три ночи уже не будет её любовником, она отдастся королю. Тор спросил:
— Нам осталось двое суток?
— Думаю, что значительно больше. Наша песня только началась. Ещё до первого припева не дошли.
— А как же король Красгор?
— Я вижу, что ты наивный человек, Тор. Но не представляла себе, как можно быть настолько бесхитростным, вращаясь в высшем обществе. Ведь сегодня с королями ты вёл себя выше всех похвал. Я думала, тебе придется подсказывать, что делать, а ты и ответы прекрасные вначале нашёл, и верный тон выдерживал, который показывал всем, что ты не из их среды, но понимаешь правила вежливости и этикета и в данном случае ведёшь себя как равный, — Толтисса мельком огляделась, и продолжала, увидев, что слуг рядом нет. — Король хочет с тобой увидеться тайно и наедине. Для этого ему нужен предлог, который бы ни у кого вопросов не вызвал. Но, впрочем, он сыграл так тонко, что, наверно, лишь я и Император это поняли. Остальные все думают, что он на самом деле страдает недержанием семени. Ведь он, пока здесь, делает вид, что гуляет, вырвавшись из-под надзора. Уже практически всех известных гетер перепробовал, кроме меня. Все думают, что он просто пресытился своими тремя жёнушками, которых притащил с собой и теперь чуть не ежедневно с ними скандалит. Жёны, конечно же, недовольны, что их муж вовсю гуляет с дамами и гетерами. Я-то вижу: здесь что-то не так. А по намёкам поняла, что Император нечто знает про короля. Могу только посоветовать тебе: не лезь ты в игры политиков! Не для тебя всё это! Ты достиг высших почестей и славы, которые ты можешь достичь, не потеряв себя, своё мастерство, свои лучшие качества. А дальше зияет пропасть.
— Значит, ты не будешь любовницей короля?
— Ещё не знаю. Если он пожелает меня, то в ту ночь буду. А если пожелает одну из моих клиенток или учениц, то буду с тобой. Это моя работа, так же как ты должен выполнить заказ любого заказчика, у которого его принял. А ты проведёшь ту ночь со своей рабыней, ей тоже ласка нужна.
Тор улыбнулся столь железной и неопровержимой логике. Ему почему-то стало всё понятно и ничуть не обидно. Действительно, в каждом цехе свои законы, и, если от них отступать, весь мир развалится. А рабыня тоже живое существо.
— Если бы ты первая сказала "Да", я бы тоже сказал "Да".
Толтисса сразу поняла, о чем говорит Тор, и ответила в тон:
— Я тоже сказала бы "Да" в ответ на твое "Да".
— А почему же ты, вроде бы, совсем на меня не обиделась?
— Ты поступил по своим принципам. А у меня было три причины дать тебе сказать первому. Одна менее важная. А обе других гораздо более важные. Первая — в дальнейшем ты мог бы подумать, что я тебя на себе обженила.
— Не такой я дурак, чтобы так думать! — насупился Тор.
— Я же говорила, что причина менее важная. Более важная, что с момента заключения брака я перестаю быть гетерой. Так что мне надо было бы сначала разобраться со всем своим хозяйством. Да и свой дом я должна была бы не позже чем через месяц продать другой гетере, поскольку он зарезервирован за цехом гетер и приспособлен именно для дворца любви. И, наконец, неужели этот бородатый остолоп Патриарх не мог бы два дня подождать? Ведь если мы поженились бы сегодня, ты бы переехал ко мне вместе со всем своим имуществом. А за этой дурой, что тебе служит, ведь приползли бы два официала и торчали бы у меня в доме ещё двое суток. Вот этого мне совсем не хотелось.
— Ангтун, что, совсем тебя не волнует? — спросил Тор. Он представил реакцию Эссы на Ангтун и заранее содрогнулся.
— Почему должна волновать меня любимая сука хозяина, которая первая встречает его у дверей, облизывает ему руки и визжит от радости? Почему я должна ревновать к любимой кошке хозяина, которая по временам запрыгивает к нему в постель, свёртывается клубочком у его мощного тела и мурлычет что-то нежное и глупое ему на ухо, а он её гладит?
Тор расхохотался. Это была последовательная и гордая позиция уверенной в себе гражданки высшего ранга. В теории именно так надо было относиться к рабыне-наложнице, пока она не позволяет себе лишнего. На практике, конечно же, всё было по-другому. С Имир он никогда не спал с тех пор, как женился на Эссе, даже когда они с женой не могли быть вместе. Он знал, что Эсса такого не потерпит. Он, конечно, расплачивался за это приступами беспричинного гнева, как и предупреждал его учитель... Но ведь тогда ему внешне вроде бы совсем не хотелось близости с женщинами. А теперь, как понял Тор, его уже тянет к физической близости, он начал получать от неё наслаждение, а не просто разрядку. Конечно, с Толтиссой всё ясно — это ведь любовь, и Толтисса её Великий Мастер. А вот рабыня... С ней ведь тоже очень хорошо, хотя любви у Тора и в помине нет. Правда, рабыня, судя по всему, уже втюрилась выше ушей, но не говорит этого, как и положено рабыне.
— Но вот про кошку или собаку ты бы, Мастер, наверно, не забыл, покидая дом, — с ехидством добавила гетера.
Тор вздрогнул. Удар был под ложечку. Вчера и сегодня он вообще забыл про еду для рабыни, но вчера ей хотя бы остался невостребованный ужин и остатки от обеда. А ведь сегодня праздник, и она тоже одна из героинь этого праздника!
— Кого бы послать в таверну? — вслух подумал Тор.
— Одного из охранников пошли, а второй понадобится нам: около полуночи мы должны будем выйти к народу. Не бойся, ненадолго, на пару часов.
"Ненадолго" не очень вдохновило Тора, но делать было нечего, положение обязывает. Не хотел такого, не надо было прославляться. Тор позвал охранников, посмотрел на них, выбрал Тука, который показался ему более симпатичным по поведению и на вид, дал пять золотых и сказал:
— Тук, сейчас иди в таверну "Императорский дельфин", закажешь праздничный ужин себе и рабыне. Сам поужинаешь в зале, рабыня наверху. — Тор ещё подумал и добавил пять золотых. — И потом вместе с рабыней можете выйти к народу и потанцевать.
Гетера незаметно для слуг удовлетворённо кивнула любовнику. А разочарованному Лингу пришлось тоже выделить пять золотых премии на праздник. И охранники пошли по своим делам. В столице Империи деньги летели, как солома на ветру...
* * *
Ночь прошла беспокойно. На улице всё время раздавались приветственные крики. В полночь, как и говорила гетера, они в мантиях и коронах вышли к поджидающей их толпе и два часа "веселились" с нею. Утром гетера разбудила Тора сразу после восхода солнца. Тор был доволен: лениться и расслабляться нельзя, особенно когда этого так хочется! Он проделал боевую гимнастику и, как на необходимую, но не очень желанную работу, отправился исполнять "приговор" над рабыней. Внизу ему сказали, что после полудня на главной площади города состоится большое праздничное представление и императору с императрицей нужно будет на нём председательствовать.
Рабыня тем временем готовилась к встрече с хозяином. После вчерашнего у неё немного кружилась голова, не столько от выпитого вина, сколько от сознания, как прекрасно она выступила перед таким громадным и высоким собранием и как хорошо, что она теперь и сама прославилась в тени славы хозяина. Она гнала от себя эти мысли, но они вновь возвращались в голову. А заодно она вспоминала вчерашний вечер. Это тоже было неожиданное счастье. Потанцевав пару часов, она, от непривычки ходить босиком, в кровь разбила ноги и почти не могла идти. Тук аккуратно и бережно донёс её до таверны, принёс горячей воды и дал ей мази, используемой солдатами, чтобы залечить разбитые ноги. Было так хорошо и так чисто! Ведь любой светский тип попытался бы воспользоваться её беспомощностью и наготой. А Тук только с улыбкой спросил: "Неужели ты меня совсем не поблагодаришь?" Она легонько поцеловала его в щеку, а Тук улыбнулся и сказал: "А что нужно было бы, чтобы заслужить твой горячий поцелуй?" Она ответила ему твёрдо и строго, так, как и должна отвечать добродетельная и послушная рабыня: "Если мой хозяин прикажет мне, я поцелую тебя и обниму". И сочла возможным чуть-чуть добавить с улыбкой: "И очень нежно!" Так странно, она попала в другой, намного более чистый, мир... И почему же ей так хорошо? Нет, нельзя сбиваться на такие мысли. Надо прибирать в комнате, а потом помолиться, если будет время...
Тор появился, велел рабыне заказать лёгкий завтрак, а потом заранее заказать себе праздничные обед и ужин. Позорная рабыня не имела права покупать что-либо и даже прикасаться к деньгам. Поэтому хозяин расплатился со служанкой, которая принесла завтрак, сразу за всё: ведь неизвестно, вернется ли он до утра. Служанка, пришедшая на сей раз, была в демонстративно скромном платье. Но её диалог с Тором покоробил и рабыню, и хозяина.
— Мастер, я покаялась в своей блудной жизни в таверне. Очисти меня своими объятьями, я очень хочу ребёнка от тебя. Эта шлюха Лукрисса хотела позабавиться с тобой. А я хочу очиститься и родить ребёнка. И хочу я именно тебя, Мастер.
Мастер вспомнил вчерашнюю проповедь, и понял, что придётся исполнять обязанности духовного наставника. Он даже мысленно ругнул Патриарха за те обязанности и права, которыми Пресветлый отец Тора вознаградил, но сразу же в этом покаялся.
— Дочь моя, не знаю твоего имени...
— Артасса, Великий Мастер.
— Так вот, Артасса. Одной мысли, что ты покаялась, не хватит. Нужно очиститься от всех дурных мыслей и от той гадости, что проникла в тебя из-за твоей блудной жизни. Только чистый сосуд можно благословить. Душу не очистишь одном телесным актом.
И Мастер вновь ругнулся и покаялся в мыслях, поскольку приходилось говорить так долго и витиевато.
А рабыня, потупив глаза, тихим голосом сказала:
— Я очищалась два месяца от своих грехов в муках в застенках Высокого Суда. Я очищалась от них своим падением из граждан, потерей всего, позорной дорогой на страшную казнь. И только когда я приняла всё это в душе и в мыслях, Победительница сочла возможным меня наградить. Часа чистых мыслей не хватит, чтобы очиститься от лет грешной жизни и пороков.
— Как ты смеешь указывать свободной женщине! — закричала служанка. — И чем ты, б... светская, лучше меня! Я хоть занималась этим, чтобы прожить! А у тебя и так всё было! За что же тебе выпало такое счастье?
Рабыня поняла, что пришло время молча скромно потупиться, а Мастер взревел:
— Хочешь, чтобы и тебя я выкинул на улицу? Иди и больше не смей подниматься в эту комнату!
Артасса, бурча себе что-то под нос, ретировалась, забилась в свою каморку и стала плакать. Душа её все больше и больше наливалась злобой к рабыне. А Тор с наложницей сразу же забыли о ней, как только закрылась дверь.
Потом Тор переоделся в лучшее платье и верхом направился в сопровождении охранников на главную площадь. Ему уже было подготовлено место на помосте, на котором стояли три трона. Тор уселся на указанный ему левый. Через некоторое время появился Император и сел на правый. Толтисса появилась последней, в роскошном платье, и воссела на центральный. Взревели трубы, прочёл молитву архиепископ островов (Патриарха не было), и Император объявил:
— Мы, короли Империи, коронуем сегодня Императора и Императрицу любви!
Император поднялся и возложил корону на голову сидящей Толтиссе. Затем поднялся Тор, склонил голову перед Императором, и его тоже короновали. Император произнёс:
— Сбросьте это недостойное вас платье! Наши добрые горожане подготовили для вас императорские облачения!
Тор и Толтисса сбросили одежду на руки слуг. Толпа бурно приветствовала их, стоящих как две скульптуры. Подошли ткачи, надели на них пурпурные туники. Подошли шелкомодельеры, накинули жёлтые мантии, украшенные золотом. Сапожники обули в пурпурные сапоги. И в таком виде они восседали вместе с Императором, наблюдая за праздничным представлением на городской площади. Потом они встали втроём на колесницу и объехали город, желая всем счастья и добра. А в полночь вновь пришлось выходить к бушующей карнавальной толпе для закрытия праздника.
Тор и Толтисса торжественно сложили с себя короны любви и вернули их императору, и начали сбрасывать мантии, чтобы вернуть их городу. Патриарха не было: стало известно, что на следующее же утро после проповеди он уплыл. Куда — никто не знал. Иерархи очень не любили объявлять свои планы, и часто даже потом нельзя было узнать, где они были и зачем. Значит, дело у Пресветлого отца очень срочное.
