Начало пути

— Защитить анирана своими телами! — в ответ приказал Каталам. Я успел бросить на него лишь взгляд. Заметил измождённое лицо и перепачканную кровью бороду.

А затем начался кошмар.

Не было никакой рубки. Никаких честных поединков один на один. Покаянный "ёж" просто врезался в мой щит и опрокинул тех ребят, кто стоял рядом. Никого не отогнала вонь плавящихся мечей. Никто не побежал искать воду, чтобы залить расплавленный металл, капавший на руки и ноги. Никто не стал сплёвывать попавшую в рот чужую кровь. Это был последний бой. Тот, что трудный самый.

Меня несколько раз ударили мечом. Чиркнули по ноге, по руке. Кому-то удалось даже порезать щеку. Я отмахивался как ненормальный. Махал щитом во все стороны, изредка пытаясь ткнуть в кого-нибудь энергетическими штырями. Мои атаки всегда находили цель. Всегда наносили какой-то урон. Но всё же "покаянникам" удалось рассеять мою охрану. Я даже не заметил, как остался один. Не понял, куда делись Иберик и другие. Я не видел, убили их или нет. Может, просто отогнали. Этого я не заметил. Но я заметил, когда всё такой же плотный клубок из выставленных перед собой клинков оказался на расстоянии вытянутой руки. Ещё мгновение — и этот клубок меня бы переехал.

Но опять случилось нечто непонятное. Я опять почувствовал радость и прилив сил. Вспомнил сладостный вкус чужой крови на своих губах.

Наверное, в этот момент моё лицо изменилось. Командир "покаянников", сражавшийся в первых рядах, это заметил. Он что-то пробормотал и сделал шаг навстречу. Оказался со мной практически нос к носу. Я увидел, как он занёс над головой длинный острый меч, чтобы в следующую секунду собственноручно завершить путь двенадцатого анирана.

Но у меня на самого себя были другие планы. Секундная слабость страха смерти исчезла практически мгновенно. Вернулась уверенность и осознание, что я — божество в этом мире. Божество не должно умереть вот так. Оно не может себе этого позволить. В прямом и переносном смысле слова, оно смотрит свысока на этих дикарей.

Описав дугу, меч опустился. Но меня он так и не поразил. Я выпрямился за долю секунды и перехватил меч. Рукой перехватил. Лезвие обрушилось на мою ладонь. Но отрубленные пальцы не полетели в разные стороны, кровь не хлынула, кости не хрустнули. Чудовищной силы удар не причинил мне никакого вреда. Я просто остановил его правой рукой.

С непередаваемым удовлетворением я заметил округлившиеся от ужаса командира "покаянников". Хоть шлем закрывал голову полностью, узенькая щель позволяла видеть его глаза. Испуганные округлившиеся глаза. Они говорили о том, что, нанося смертельный удар, он ожидал совершенно другого результата. Но рука не переломилась, аки тростинка. Не отделилась от тела. Вместо этого рука анирана выдержала удар.

А в следующее мгновение я сжал острое лезвие и с силой вырвал меч из рук опешившего врага. Про себя воздал хвалу меткам, делавшим мои руки неуязвимыми, и был готов наотмашь ударить щитом.

Но мне не дали. Хоть рог трубил не умолкая, я его не слышал. Как не слышал звук приближающихся копыт. И лишь когда я решил замахнуться, раздался предостерегающий крик Каталама:

— Берегись!!!

Правда, поберечься я тоже не успел.

Не разбирая где свой, а где чужой, конный отряд ударил в сплетившийся клубок выживших, как шар для боулинга бьёт в кегли. Как и все остальные, я полетел кувырком. Успел деактивировать щит и свернуться калачиком, надеясь, что меня не растопчут. Но чьё-то копыто всё же наступило на кисть. А затем сверху упало разрубленное, истекающее кровью тело. Я попытался его спихнуть, но мне не удалось — спину больно зацепила лошадиная нога.

— Лежать! Лежать! Лежать! — услышал я отчаянный вопль Каталама.

Я его послушался и прекратил подавать признаки жизни. Исподтишка наблюдал, как мимо пролетают конные воины, как перед лицом мелькают лошадиные копыта, как свистят лезвия мечей и летят стрелы. Названная Ибериком королевская гвардия плотным отрядом разбила сражавшийся клубок и теперь добивала тех, кто всё ещё оказывал сопротивление. Пытаясь вжаться в камень как можно сильнее, я видел, как конники рубили обнажённые торсы. Видел, как лысые люди бросали оружие и пытались укрыться в лесу. Видел, как двое из тех, кому посчастливилось пережить конную атаку, бросились к спасительным толстым стволам, но не успели до них даже добежать — каждого из них нашпиговали стрелами.

А затем всё как-то резко прекратилось. Боевой рог затих. Ржали лишь взволнованные кони и незнакомый голос отдавал отрывистые команды. Я убрал руки с головы и приподнялся. Пару десятков наездников с обнажёнными мечами кружили по тракту, кружили вокруг кареты, скакали вдоль линии леса. Выискивали "покаянников" и перекликались. А когда я услышал крик: "Больше никого нет!", осознал, что кровавая бойня завершилась. Ещё одна неожиданная помощь нагрянула весьма неожиданно.

Часть 3. Глава 17. Неожиданная встреча.

Я тяжко выдохнул и сел на колени. Моё первое массовое сражение вышло крайне изматывающим. Я был выжат и морально, и физически.

Затем я осмотрелся. Сквозь частокол лошадиных ног я увидел Каталама, который вскочил, размахивал руками и громко сообщал о своих регалиях, чтобы спасители не зарубили его ненароком. Немного поодаль поднялся Умтар — тот самый молодой десятник. Рядом с ним испуганно смотрели по сторонам ещё двое — Бенал и Авлед. Иберика я тоже заметил. Тот сидел в трёх метрах от меня, морщился и прикрывал ладонью рассечённый лоб. И это были все, кто смог пережить битву. Как не присматривался, как не вращал головой я не увидел больше никого, кто бы смог сам подняться на ноги. Раздавались лишь крики и стенания, сообщавшие о ранах и умолявшие о помощи.

Конная круговерть прекратилась, и только тогда я заметил тех, кого искал взглядом — примо Тантала и его верного блондина. Их зарубили вместе, как и их лошадей. Пронзили копьями и порубили мечами. Они сражались достойно, не отступили ни на шаг и пали рядом, как настоящие воины. Как воины, защищавшие того, кто пришёл спасти их мир.

Я скользил взглядом по телам, в хаотичном порядке лежавшим на тракте, и приходил к осознанию, что из "эстов" не выжил никто. Они долго шли за нами следом, долго не желали идти на контакт, пытались даже предложить свою опеку. И, в итоге, они этого добились. Без них, я уверен, шансов выстоять у нас не было никаких.

Но в то же время, испытывая лёгкую горечь потери, я ощущал себя художником, наблюдавшим прекрасную картину. Неописуемо красивую картину чудовищного поля брани, в создании которой я тоже принимал участие. Я смотрел по сторонам, видел изрубленные тела, видел лужи крови, перевёрнутую карету, пронзённых копьями лошадей, и не чувствовал отвращения. Да, картина действительно была отвратительна. Но она не вызывала у меня тех эмоций, которые, по идее, должна.

Я никогда не сталкивался с ужасами войны, никогда не видел ничего подобного. Белый камень ставший красно-бурым. Покрасневшую молодую травку у опушки, ещё недавно бывшей зелёной. Мертвые люди, вперемешку лежавшие в лужах собственной крови. Всё это было ужасно. Но я не чувствовал страха или ужаса. Мне нравилось то, что я видел. Я ощущал острое желание вновь испытать это чувство. Я хотел упиваться битвой, давать волю ярости и смотреть, как брызжет кровь поверженных врагов.

Но так же я понимал, что сейчас мыслю абсолютно свободно. Что не нахожусь под действием дыма забытья, что не нахожусь в трансе, что голос мне не нашёптывает. Я мог анализировать происходящее и делать выводы. И впервые я сделал вывод, что, испытывая ярость, я теряю над собой контроль. Не просто как самый обычный человек в состоянии аффекта. А происходит нечто другое. Словно я — не я. Та самая ярость, которую я испытал к мерзавцам в далёкой деревне в окрестностях Равенфира, излилась и сегодня. Как и тогда, я хотел лишь убивать. Видеть чужую смерть и наслаждаться ею. И мне это совершенно не понравилось. Я бы не хотел терять над собой контроль. И, уж конечно, не хотел бы орать чужим голосом. Голосом, будто исходящим из самых недр моего разума.

— Остановитесь! Опустите мечи! — выбил меня из состояния задумчивости голос Каталама. Он всё так же стоял в поднятыми руками и из раза в раз повторял, кто он такой. — Я — сотник Каталам. Сотник из гарнизона города Равенфир! Я много лет верой и правдой служу короне! Меня знает в лицо сам принц Тревин и его отец — Его Величество король Анфудан Третий! Спрячьте оружие, гессеры!

На конный отряд его воззвания не сразу произвели впечатление. Подгоняемые командами крепкого человека с красным пером на шлеме, конники, не особо заботясь, что лошади топчутся по трупам и раненным, окружили выживших. На нас наставили острые мечи и наконечники стрел.

Командир вернул меч в ножны и поднял забрало, обнажая прилипший ко лбу потный чуб.

— Я сотник королевской гвардии — Бертрам, — представился он. — Моё почтение, сотник Каталам. Я узнал тебя. Я имел честь обучаться у тебя в далёком прошлом.

— Отрадно слышать, — облегчённо вздохнул Каталам. Затем осмотрел поле битвы и судорожно сглотнул. — Если бы не ты, Бертрам, если бы не твои люди... Как вы здесь очутились так вовремя?

— Заводчик Его Величества прибыл с важной вестью. К нему прилетел сирей с посланием, что по тракту движется аниран. И что ему нужна помощь. Мы вышли навстречу сразу, как только смогли.

Тут уже шумно выдохнул я. Всё же не зря я решил, что отправлять в Равенфир птицу неразумно. Всё же я принял верное решение.

Бертрам бросил на меня быстрый взгляд, а затем приказал своим людям опустить оружие.

— Послание отправлено тобой, сотник? — обратился он к Каталаму.

— Нет, — тот кивком головы указал на меня. — Отправлял сам аниран.

В туже секунду на меня уставились двадцать пар глаз — уставились все гессеры. Их командир недоверчиво посмотрел, будто аниран, по его пониманию, должен выглядеть совсем иначе — могучим великаном, убивающим своих врагов лишь щелчком пальцев.

Я сразу понял, что пришла пора для очередной демонстрации. Поэтому, не сомневаясь ни секунды, активировал весь свой арсенал.

Больше всего и коней, и их наездников испугала энергетическая нить. Она вновь закружилась вокруг моей талии, как хищная змея, а игла на конце следила за теми, на кого я направлял свой взор.

Быстрая боль заставила меня прикусить губу.

"Наблюдаются поверхностные повреждения"

"Кровопотеря не на критическом уровне"

"Для снижения болевых ощущений рекомендована инъекция синтезированного анальгетика"

"Энергия полна"

Я вытряхнул эти подсказки из головы, ведь не испытывал особой потребности в инъекции. Я знал, что регенерация справится. Надо лишь перетерпеть. Затем усмехнулся, когда увидел свалившегося с коня самого впечатлительного гессера.

— Сотник Каталам прав, — сказал я. — Я — аниран. И я просил помощи у короны. Вы прибыли как нельзя вовремя.

После моих слов ещё где-то пару минут были слышны лишь стоны раненных и умирающих. Никто из гессеров не проронил ни слова. А затем вновь произошло то, что уже происходило не раз — передо мной начали преклонять колени. Воины спешивались, обнажали головы и кланялись в своих очень дорогих по местным меркам доспехах.

Но я очень быстро прекратил это бессмысленное проявление уважения. Попросил не терять времени зря. Были куда более важные дела.

— Не стоит кланяться, сотник Бертрам. Если сможете, помогите раненным. Может, среди вас есть лекарь?

Мою просьбу не оставили без внимания. Хотя гессеры помогали раненным не совсем так, как я предполагал.

Все они принялись вместе с выжившими бродить по окровавленному тракту. В некоторых местах тела лежали вперемешку и их пришлось аккуратно растаскивать. Гессеры обнаружили нескольких тяжелораненых "покаянников" и не стали с ними церемониться — сразу добили. Как добили и нескольких "эстов". Я было поспешил на помощь, чтобы остановить добивающий меч. Но меня перехватил Каталам и намекнул, что медицина в их мире не на самом высоком уровне — выжить при таких ужасных ранах нереально.

Мы обыскали все тела, но живых солдат из гарнизона Равенфира не нашли. Они все пали от вражеского оружия. Сотник приказал сложить тела отдельно и вместе с ним мы вернулись к карете. Там уже хлопотал Иберик.

"Покаянники" убили лошадей и перевернули карету, когда наша маленькая армия вынуждена была отступить. Лучников тоже убили. Но Вилибальд выжил. Длинное копьё пробило борт кареты и насквозь пронзило бок бедняги. Его вместе с тяжелораненым Левентиром аккуратно разместили на невысоком пригорке у опушки. Подложили под голову скрученный плащ и попытались оказать первую помощь.

Левентир выглядел совсем худо. Парню распороли живот. Сейчас, смотря в небо глазами на обескровленном лице, он прижимал руки к животу и не давал внутренностям вывалиться наружу.

Картина была безрадостна. Хоть я не морщился от отвращения, хоть смотрел на умирающего с сожалением, понимал, что помочь ему ничем не могу. Каталам быстро шепнул мне на ухо, что Левентиру не выжить.

Я не знал, что делать. Впервые в жизни я столкнулся с подобным. Впервые на моих глазах умирал раненный в бою человек. Я бы хотел помочь, да не знал как. Я совсем не доктор и образования медицинского не имею. Да и не факт, что мои врачебные знания помогли бы парню. Его не смог бы спасти никто. Даже Бог.

Сил у Левентира почти не оставалось. Над ним склонился Каталам и тихо утешал. Тот сжал руку сотника и едва дышал.

— Не жилец, — бестактно произнёс командир гессеров, стоя рядом со мной и наблюдая ту же картину. — Ему надо помочь.

Каталам бросил на Бертрама быстрый взгляд. Кажется, он понял его лучше всех.

— Всё хорошо, сотник, — тихо прошептал Левентир. Видимо, он тоже что-то понял. — Мне не страшно. Сражаться за анирана было честью. Мне не страшно умирать. Я уверен, что займу достойное место в рядах армии Фласэза. А затем, я надеюсь, аниран не забудет про меня. Он призовёт меня, когда тот придёт. Ведь так?

Бедняга вопросительно посмотрел на меня. Хоть я не до конца понял, что он имеет в виду, уверенно кивнул головой. Что я ещё мог сделать? Я даже не сказал ничего, так как не находил в себе сил. Я с трудом держал себя в руках, наблюдая за последними мгновениями молодого парня, пожертвовавшего жизнью, защищая анирана.

— Отойдите все. Отойди, Иберик, — строго приказал помрачневший сотник и обнажил собственный меч. Эту работу он всё равно не доверил бы никому другому.

Левентир закрыл глаза, а в следующую секунду меч прекратил его страдания. На это я смотреть не стал. Инстинктивно отвернулся, мысленно упрекая себя, что и эта жизнь на моей совести.

И тут же встретился со взглядом Вилибальда. Он был без сознания, когда его выволокли из кареты и бегло осмотрели рану. Остановили кровь и перемотали. И только сейчас он пришёл в себя.

— Сын! — это заметил и Каталам. Он кинулся к нему вместе с младшим сыном. Они осторожно принялись осматривать рану и позвали Бертрама. Тот с одним из своих воинов, который, по его словам, умел зашивать раны, склонились над Вилибальдом.