Как сейчас стреляла батарея лейтенанта Букейнина.
* * *
Симин Букейнин наблюдал за попаданием первых снарядов своей батареи. Они приземлились ближе, что было лучше, чем приземляться дальше, и он видел, как несколько из них ударились о землю и подпрыгнули. По крайней мере, два рикошета разорвались над линией огня противника, где их осколочные ядра должны были нанести потери, но это был неприемлемо низкий процент. Очевидно, они недооценили расстояние до орудийных ям, которые "храмовые мальчики" так тайно строили последнюю пятидневку или около того.
— Увеличьте дистанцию до тысячи двухсот метров! Отключите взрыватели на две секунды!
Пришло подтверждение, и он увидел, как командиры орудий склонились над своими тангенциальными прицелами, сдвинули планки вверх, прищурившись, чтобы убедиться, что градации правильно выровнены, в то время как номер два на каждом орудии устанавливал взрыватели. Они работали быстро, настойчиво, очевидно, не обращая внимания на вражеские снаряды, врезающиеся в их защитные земляные укрепления или свистящие над головой, и он почувствовал прилив гордости за них.
* * *
Граф Хэнт вздрогнул, когда первые снаряды доларских угловых орудий разорвались над редутом флота. Они были такими легкими, как он надеялся, но это не означало, что они не были опасны. Конусы шрапнели сыпались вниз от каждого белого и красного взрыва, обрушиваясь на позиции его людей, как свинцовый дождь. Он не мог слышать крики отсюда, но он знал, что они были там.
* * *
Симин Букейнин слышал крики, но их было немного. Стрельба из тридцатифунтового орудия под защитной крышей была... шумным занятием, но артиллеристы, обученные стрелять с верхней палубы галеона, не были непривычны к чему-то подобному, и настойчивость графа Хэнта в обеспечении прикрытия сверху — и решение коммандера Паркира не использовать угловые орудия, пока они не понадобятся — принесли солидные дивиденды, когда вниз полетела шрапнель. Выглянув через широкие огневые щели, которые служили орудийными портами его батареи, Букейнин увидел, как земля вздыбилась в облаке пыли и грязи, когда шрапнель ударила по всей позиции.
Он даже не слышал, как ядра ударялись о потолок.
Один из снарядов лоялистов Храма ударился о землю, покатился и, покачиваясь, остановился прямо перед тридцатифунтовым орудием номер пять. Запал снаряда был перерезан слишком долго или же он горел слишком медленно, но в любом случае это сработало для артиллеристов, которые его выпустили. Вместо того, чтобы взорваться над головой, как они планировали, злая тварь просто сидела там, раскачиваясь, извергая искры, шипя, а затем взорвалась, как сама Шан-вей. Трое из его людей упали, когда часть шрапнели попала в огневую щель. Один из раненых кричал, звук был высоким и пронзительным, когда он царапал окровавленные останки своего лица, и это был только вопрос времени, когда вражеские двенадцатифунтовые пушки тоже попадут в цель. Это может быть опаснее, чем угловые пушки. Если бы "храмовые мальчики" разобрались с собой и начали метко метать снаряды в эти огневые щели горизонтальными залпами, потери, вероятно, резко возросли бы.
При условии, конечно, что кто-то дал им на это время.
Глаза Букейнина были как кремень, когда приданные батарее санитары вытаскивали раненых, но он никогда не отводил взгляда от своей цели.
Орудия были перезаряжены и наведены, а его улыбка была такой же холодной, как и эти каменные глаза.
— Огонь!
* * *
Полковник Мэйкинтир пошатнулся, когда еретики обнаружили батарею.
В залпе было не более шести снарядов, но большая высота позиции еретиков на вершине холма давала им прямую линию огня вниз, в орудийные ямы Мэйкинтира. Хвала Чихиро, это был не вертикальный огонь его собственных угловых пушек, но и этого было достаточно. Мощные тридцатифунтовые снаряды разорвались не более чем в двадцати или тридцати ярдах от его позиций, и вылетевшие осколки разлетелись, как Ракураи самого Лэнгхорна. Орудия были искусно вкопаны, их дула почти лежали на низких земляных стенах, где для их защиты был набросан грунт из орудийных ям, но преимущество еретиков в высоте сводило на нет большую часть этой защиты. Раздались крики, когда шрапнель унесла свой урожай крови, разорванной плоти и раздробленных костей, а лица его орудийных расчетов были каменными, когда они перезаряжали оружие с отчаянной поспешностью.
* * *
И флотский редут, и редут номер 1 теперь были в действии. Артиллеристы армии Шайло стреляли так быстро, как только могли перезаряжать, поливая снарядами ряды союзников, но артиллеристы Хэнта вели ответный огонь гораздо медленнее. Не потому, что они не могли стрелять быстрее, а потому, что стреляли с холодной обдуманностью. Защищенные сверху слоями древесины и земли, они ответили на этот огненный торнадо с ледяным профессионализмом имперского чарисийского флота, посылая концентрированные удары молнии в своих врагов.
Наблюдая за тем, как огонь перемещается взад и вперед, как он видит взрывы, бьющие по орудиям противника, Хоуэрд Брейгарт знал, чем это закончится. Единственный вопрос заключался в том, как долго враг будет поддерживать огонь своих артиллеристов, прежде чем они начнут пытаться вытащить свои уцелевшие орудия из смертельной ловушки, в которую они их загнали.
* * *
Что ж, — с горечью подумал сэр Рейнос Алверез, — вот вам и блестящее вдохновение.
Непрерывные вспышки орудий еретиков были подобны углям, разгорающимся в ритме кузнечных мехов. Если их огонь и уменьшился, то он этого не видел. И что бы ни думал Харлесс, они стреляли так медленно не из-за неуклюжести своего оружия. Нет, они стреляли так медленно, потому что тщательно прицеливались и уничтожали артиллерию армии Шайло.
Это может быть другая история на открытой местности, где большее количество их более легкого оружия может быть использовано против орудий, которые не были вкопаны за стенами из твердой земли. Но они были не на открытой местности, и выставлять свое оружие против еретиков в такой дуэли, как эта, было проигрышным предложением.
Сэр Рейнос Алверез не собирался терять больше своих орудий — или своих людей — чем это было необходимо, и он повернулся к капитану Лэттимиру.
— Иди к полковнику Мэйкинтиру. Скажи ему, что от моего имени он должен начать вытаскивать...
Он недоверчиво вскинул голову и резко обернулся, когда золотой голос горна прорезал бедлам. Сначала это был всего лишь один звук, но его подхватили другие — десятки, а затем и еще больше, и сэр Рейнос Алверез грязно выругался, не веря сам себе, когда узнал зов.
Они озвучивали обвинение.
* * *
— Боже милостивый, — недоверчиво пробормотал Хэнт.
Видимость была настолько плохой в пропитанной дымом темноте, что он не мог убедить себя, что действительно видел это. Не сразу. Но затем молниеносный блеск дульных вспышек отразился от штандартов во главе ощетинившихся штыками и пиками колонн.
Даже деснейрец не поверит, что ему удалось подавить наши пушки! Что, во имя небес, это за идиоты?..
— Что, во имя всего святого, они думают, что делают, милорд?
Лейтенант Кармейкел, очевидно, видел то же самое, и Хэнт на мгновение посмотрел на своего помощника, пока его мозг боролся с этим. Затем его ноздри раздулись, и он резко покачал головой.
— Сомневаюсь, что они думают, — проскрежетал он, напрягая зрение, когда это смутно различимое движение снова скрылось дымом и темнотой. Его челюсти сжались, и он снова покачал головой, как человек, пытающийся стряхнуть сильный удар. — Однако, если за этим стоит что-то отдаленно похожее на реальную мысль, они должны надеяться, что достаточно массированная атака сможет уничтожить внешние сооружения за счет огромного количества людей, несмотря на наши батареи.
— Это... безумие, милорд, — медленно произнес Кармейкел, и в его голосе, возможно, прозвучал оттенок ужаса, несмотря на его горькую ненависть ко всему доларскому.
— Это или поступок человека, который не понял, насколько сильно изменились правила. Или, может быть, и то, и другое. — Хэнт резко фыркнул, и его голос был выкован из железа. — Есть термин, который сейджин Мерлин и император Кэйлеб привыкли использовать — они называют это "кривой обучения", исходя из графиков, которые барон Грин-Вэлли использует для измерения уровня подготовки молодежи. "Кривая обучения" того, кто, черт возьми, там командует, вот-вот станет чертовски круче.
Ветер отогнал в сторону стену дыма, отраженные выстрелы снова отразились от этих штандартов, и он повернулся к связисту, стоявшему рядом с ним.
— Подайте сигнал капитану Симпсину. Вражеская пехота продвигается вперед. Освещение через три минуты.
— Немедленно, милорд!
Связист повернулся к громоздкому, смонтированному на шарнирах хитроумному устройству на перилах смотровой вышки. Оно было почти три фута высотой и такой же ширины, с рычагом на боку, и связист осторожно приблизился к нему, несмотря на толстую перчатку на левой руке. От него исходил запах нагретого металла, потому что он был обжигающе горячим из-за пылающих внутри фонарей, и его рука в перчатке схватилась за ручку со стальной петлей сбоку, чтобы он мог взглянуть через кольцевой прицел на командный пункт у основания смотровой башни.
Он тщательно выровнял его, затем начал поворачивать рычаг на боку в отработанном ритме стаккато.
* * *
— Сигнал от графа Хэнта, сэр!
Капитан Ливис Симпсин обернулся, когда крик отвлек его внимание от дыма и ярости вулкана. Отсюда он не мог видеть настоящие вспышки выстрелов — на пути было слишком много земляных стен, — но он мог видеть, как их отражения освещали этот дым пламенем, когда орудия изрыгали гром.
Теперь он смотрел в другом направлении, на смотровую башню — более черную фигуру, возвышающуюся на фоне черного, как ночь, неба. Ярость артиллерийской перестрелки высветила решетку ее опорных лонжеронов в сиянии молнии, похожем на собственную корону Шан-вей, но что имело значение для Ливиса Симпсина в тот момент, так это мигающий свет с ее высокой платформы. Пламя масляной лампы было бы почти невидимым при дневном свете, несмотря на блестяще отполированный отражатель и линзу, которые королевский колледж спроектировал для концентрации света, но на фоне ночи оно горело с яркой, яростной четкостью. Дневной свет был прерогативой гелиографа или сигнального флажка; темнота требовала других средств, и он терпеливо ждал, пока сигнальщик зачитывал мигающее сообщение.
— Вражеская пехота продвигается, сэр. Освещение через три минуты.
* * *
Этот идиот! Этот проклятый Шан-вей, безмозглый, любящий мать, собачий гребаный деснейрский кусок дерьма! Это..!
Алверез с трудом остановился в своей раскаленной добела, содрогающейся ярости. Несмотря на то, что Харлесс заслуживал каждого слова, это не принесло бы никакой пользы... или не имело бы никакого значения.
Может быть, и нет. Но, может быть, если я избавлюсь хотя бы от части этого сейчас, я смогу встретиться с ним лицом к лицу позже, не перерезав ему горло в тот момент, когда окажусь в пределах досягаемости!
Он знал, что делает Харлесс, хотя до этого момента не поверил бы, что кто-то может быть настолько глуп, чтобы попробовать это. Деснейрец понял, что его пушки никак не смогут заставить замолчать эти "медленно стреляющие, неэффективные" морские орудия, поэтому вместо этого он бросил в бой пехотные колонны. Орудия армии Шайло будут вынуждены прекратить огонь, когда их собственная пехота преградит им линию огня; до тех пор они будут продолжать поливать еретиков снарядами, надеясь снизить оборонительный огонь. Это было частью плана, который Харлесс обсуждал со своими старшими офицерами, планируя разгром этой ночи. Но пехота не должна была вводиться в бой до тех пор, пока основная часть артиллерии еретиков не будет заглушена его собственными орудиями. Теперь, как игрок, не желающий признавать, что удача Андропова отвернулась от него, он бросал кости в последнем грандиозном жесте, чтобы выиграть или проиграть все.
Но это было пари, которое будет оплачено жизнями, а не марками, и в этот момент, сам того не желая, Алверез понял, что, должно быть, почувствовал граф Тирск, когда собственный кузен Алвереза проигнорировал его совет у рифа Армагеддон.
По крайней мере, у них есть прикрытие темноты и всего этого дыма, — сказал он себе, пытаясь притвориться, что не хватается за соломинку. — Еретики могут даже не осознавать, что они приближаются, пока наши пушки не замолчат. Даже тогда они не смогут видеть достаточно хорошо, чтобы прицелиться. Это будет слепой огонь с их стороны, и, может быть — только может быть — пехота сможет подобраться достаточно близко, чтобы броситься на брустверы.
* * *
Ливис Симпсин посмотрел на часы под фонарем своего командного пункта и вытащил "ударный огонь" из кобуры на поясе. Это было до абсурда простое устройство, о котором кто-то должен был подумать много лет назад: просто цилиндрическая стальная трубка около трех дюймов высотой и дюйм в диаметре с винтом, воткнутым в ее дно, и откидной, плотно прилегающей крышкой наверху.
Он поднял крышку большим пальцем, чтобы показались зубчатое стальное колесо и фитиль. Корпус факела был заполнен ватой, пропитанной дистиллированным маслом огненной лозы, которое можно было пополнить, сняв нижний винт. Лично Симпсин предпочел бы что-нибудь менее дымное (и менее ядовитое), но немногие вещи во всем мире были более легковоспламеняющимися или их было труднее потушить, чем масло огненной лозы, и когда его большой палец повернул колесо против подпружиненного кремня в ливне искр, фитиль из масляного резервуара лопнул в мгновенное пламя.
И дымное или нет, — размышлял уголок его мозга, — оно все равно пахнет чертовски лучше, чем свеча Шан-вей!
Его рот скривился от неуместности этой мысли в такой момент, как этот, и он поднес пламя к первому фитилю.
* * *
Сэр Рейнос Алверез удивлялся, почему его зубы не рассыпались в порошок под давлением сжатых челюстных мышц, когда первая ракета еретиков пронеслась в ночи. Деснейрские орудия уже замолчали, когда справа от их батареи и мимо них пронеслись три колонны. У его собственной артиллерии было бы время не более чем на один дополнительный залп, прежде чем ей пришлось бы тоже прекратить огонь, и он знал — каким-то образом он знал, еще до того, как это произошло, — что предвещала эта ракета. О, да, он знал, и в тот момент он задавался вопросом, в странном, тихом уголке своего мозга, кого он ненавидел больше, герцога Харлесса или еретиков?
Он наблюдал, как ракета набирает высоту, оседлав собственное огненное дыхание, как проклятие, оставляя за собой знамя дыма. Она поднялась выше, чем он мог себе представить, а затем внезапно взорвалась. Но не в цветных вспышках света, которые, как его предупреждали, еретики использовали в качестве сигналов на поле боя. Нет, это породило нечто совершенно другое: единственную блестящую искусственную звезду, сияющую над наступающей пехотой армии Шайло, как какое-то причудливое полуночное солнце.
Он уставился вверх, прищуренные глаза блестели в его свете, и он мог только разглядеть что-то над ним. Что-то, что поддерживало его, дрейфуя на ветру, как какая-то огнедышащая виверна, пришедшая прямо из ада Шан-вей. А затем вторая ракета устремилась вверх, чтобы присоединиться к ней. И третья.
