Я осторожно поднялась по ступенькам следом за Ларкиным, окинула взглядом обшарпанные, потемневшие от времени колонны, рассмотрела вверху давно засохшее птичье гнездо и, вздохнув, перевела взгляд на дверь. Винс двумя руками взялся за полукруглую ручку и потянул дверь на себя, пытаясь открыть ее. Запоздало мелькнула мысль, что она может быть заперта, но раздавшийся скрип, металлический скрежет, опроверг это предположение. И в самом деле, кому придет в голову запирать дверь, когда внутрь можно попасть через любое из отсутствующих окон. Я глубоко вздохнула, ожидая чего угодно, но совершенно не была готова к тому, что произойдет в следующий момент...
Глава 25.
Вспышка.
Передо мной распахивается дверь. Яркий свет на миг слепит глаза, но буквально через минуту, я привыкаю к нему. Слышны звуки музыки, веселый смех, голоса и звон бокалов. Я осторожно приподнимаю подол длинного тяжелого платья и делаю шаг вперед, туда, где царит веселье, где есть люди, где, я уверена меня ждут. Не знаю, откуда такая уверенность, но она есть. Не могу с уверенностью сказать, что я рада этому или мной овладевает предвкушение. Вовсе нет. Но мной овладевает желание быть нужной, желанной, может быть, любимой... Да, именно так. Короткое слово, которое так трудно произнести, но, сколько в нем света, тепла, чувства. Люблю... Я хочу услышать...хочу поверить...
Огромный холл ярко освещен, паркет натерт так, что глазам больно от ярких бликов, отражающихся в нем свечей, огромная кованая люстра сверкает тысячей огоньков. Здесь тепло, пахнет чем-то терпким, сладким, едва уловимым, слышится треск поленьев в огромном камине на противоположной стороне холла. Я сбрасываю с плеч плащ, делаю шаг вперед и, тряхнув почему-то темными волосами, иду вперед, туда, где сквозь распахнутые двери виден бальный зал, откуда льются звуки веселой танцевальной музыки, где смеются и пьют дорогое вино.
Шаг. Еще один.
Мои каблуки гулко цокают по натертому до зеркального блеска паркету. Этот звук не пугает, он, наоборот, звучит уместно, словно в такт музыке.
Еще шаг. И еще.
Я замираю на пороге. Оглядываю богато убранный бальный зал. Здесь тоже светло, хозяева не пожалели свечей, хоть этот год и был сложным для всех. В дальнем от меня углу сидят музыканты. В центре зала кружатся в танце несколько пар. Роскошь, блеск, богатство — вот что я вижу вокруг. Дамы, в шикарных платьях, со сложными прическами, с ног до головы увешаны драгоценностями. Они похожи на ярких птиц или бабочек, случайно залетевших на огонек. Мужчины в темном. Все. Они разбавляют пестрое женское море.
Я все еще стою на пороге и оглядываюсь по сторонам. И тут замечаю его. Он невероятно красив. Отблески свечей играют в золотых волосах, отчего, кажется, что, вокруг этого мужчины распространяется загадочное сияние. Широкие плечи, за которыми так хочется спрятаться, внушительная фигура, уверенная поступь хозяина жизни, радостная улыбка на чувственных губах и самые невероятные, самые синие глаза на свете, которые загораются восхищением при одном лишь взгляде на меня. И мне хочется верить, так хочется надеяться, что вот он — тот самый. Единственный на всем свете...
— Елена!— он улыбается так, что мне кажется будто мы здесь одни,— я так надеялся, что ты все же придешь,— и мне хочется кинуться в его объятия.
Но...
Я делаю шаг к нему, губы сами растягиваются в улыбке, мне так хочется оказаться с ним наедине, прижаться к груди, спрятать лицо в складках его рубашки и вдыхать знакомый аромат, присущий лишь этому мужчине.
Но...
— Дорогая, я так ждал.
Он оказывается рядом, берет меня за руки, ведет вглубь зала. Музыканты, замершие было на несколько минут, вдруг начинают играть. Мелодия мне знакома.
— Потанцуем?— он улыбается мне, и я киваю, хоть мне и не хочется.
Горячие ладони обнимают меня за талию, он уверенно ведет в танце и на миг мне кажется, что люди вокруг расступаются и медленно растворяются. В центре зала мы уже скользим совершенно одни.
Но это только миг...
Вдруг что-то меняется, резко смолкает музыка, смех и разговоры затихают и в жарко натопленном зале становится на порядок холоднее, темнее и неуютнее.
Я резко оборачиваюсь и замираю. А сердце наоборот начинает ускоренный бег, кровь несется по жилам, приливает к щекам, окрашивая их в ярко-алый цвет, затем волной отступает, и я чувствую озноб, сковавший обнаженные плечи.
Там, на пороге ярко освещенной залы, широко расставив ноги, скрестив руки на груди, стоит тот, кто давно украл мое сердце... Тот, от которого я бежала... Тот, кто не захотел сказать то самое важное слово...
И при одном взгляде на него, я понимаю, что он зол, темные брови сведены на переносице, серые, как осеннее небо, глаза горят нечеловеческим огнем и голос, который когда-то заставлял меня дрожать от предвкушения, теперь звучит как раскаты грома:
— Елена, я пришел за тобой....
Вспышка.
Я не устояла на ногах и стала падать, Ларкин, испуганно вскрикнув, успел подхватить меня почти у самого грязного пола.
— Лиза! Что случилось? — Винс был встревожен, он обеспокоенно ощупывал меня всю, пытаясь одновременно устоять на ногах и удержать мое тело.
— Все...все в пор...— говорить было очень трудно, горло пересохло, и дышать было тяжело, сердце колотилось, как сумасшедшее.
Я осторожно высвободилась из объятий напарника и прислонилась к обшарпанной колонне. Ладони были липкими и ледяными, колени мелко дрожали, сердцебиение никак не хотело успокаиваться.
— Ты меня очень напугала. Что случилось?
— Уже почти все прошло,— хрипло прокаркала я и с превеликим трудом отлепилась от колонны. Меня повело в сторону и Ларкину пришлось снова удерживать мою тушку в вертикальном положении.
— Ты побледнела, даже губы синие стали и очень холодная,— растерянно произнес Винс, поддерживая меня за талию.
— Ну, спасибо,— слабо попыталась съязвить я,— Ирме ты такие же комплименты делаешь? И где только научился?
— Если язвишь,— невозмутимо отозвался напарник, помогая мне усесться прямо на грязные ступеньки, — значит, и правда уже приходишь в себя.
Я сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, и в самом деле почувствовала, как кровь начинает струиться по венам, руки снова приобрели нормальную температуру, и стук сердца тоже почти пришел в норму — по крайней мере, задыхаться я перестала.
— Мне кажется, что на этот раз я видела кусочек из жизни Елены Кантемирес.
Ларкин резко выдохнул и уселся рядом со мной.
— Она была в этом доме. Давно. И мне показалось, что ее что-то связывало с бывшим хозяином. Одним из Кавальски. По крайней мере, такое сложилось у меня впечатление.
— Может быть,— задумчиво отозвался Ларкин. — Это было так давно, что в наше время мало кто помнит о тех событиях. А очевидцев, живших в те времена, на сегодняшний день я могу назвать лишь двоих.
— И кто второй?— я спросила только из вежливости, просто чтобы между нами не повисло тяжелое молчание. Здесь и так было неуютно и немного жутковато.
— Энрике Сорель недавно приехал в столицу,— ответил Ларкин, разглядывая что-то сбоку от крыльца.
А у меня снова похолодели руки, и желудок пренеприятно так сжался.
— Энрике Сорель?— я даже сама удивилась тому, каким слабым мне показался собственный голос, но Ларкин словно не заметил, он наклонился и сорвал какую-то травинку, росшую рядом с крыльцом.
А потом, разглядывая ее и отрывая от тонкого стебля маленькие узкие листочки начал говорить. Я вообще заметила, что Винс любит рассказывать. Словно ему не хватает общения или просто необходимо делиться с кем-нибудь накопленными за всю его жизнь знаниями. Вероятно, когда-нибудь он станет хорошим отцом и будет с упоением рассказывать своим детям очень реалистичные и правдоподобные сказки.
— Несмотря на то, что мы практически неуязвимы и бессмертны, мало кто из магов живет больше чем пятьсот лет. У этого есть много причин, не хочу сейчас об этом говорить, но факт остается фактом. Мага, любого мага, легко убить, несмотря на бессмертие. Сорель же — инкуб. Они несколько иначе ощущают мир, им требуется совершенно иная энергия, чем нам. Возможно, все эти писатели-фантасты и правы, когда называют подобных Сорелю — демонами. Инкубы и суккубы поглощают энергию других и за счет нее становятся сильнее. Но и среди них на сегодняшний день нет никого старше Энрике,— Ларкин ненадолго задумался, а потом уверенно кивнул. — Точно нет больше никого. Сорель самый старый и сильный. Именно поэтому он стал главой рода. И теперь он неуязвим.
Инкубы с возрастом становятся сильнее, и чем старше особь, тем она бессмертнее, что ли. Именно поэтому чаще всего инкубы объединяются для того, чтобы почистить свои ряды, пытаются уничтожать своих же до того, как кто-либо получит полную неуязвимость.
— Зачем?
— А кому приятно жить и знать, что есть кто-то, кто может абсолютно все и к тому же его нельзя убить? Совсем нельзя. Вот они и уничтожают своих старейших представителей до того, как те смогли перешагнуть этот рубеж. Сорель избежал смерти лишь потому, что никто и никогда не принимал его всерьез. Еще лет триста назад его считали безобидным и недалеким, а потом он стал главой рода, потому что никого старше и сильнее не оказалось. Это произошло уже после того, как сам Сорель перешагнул тысячный рубеж. Теперь же, если кто и хочет с ним разделаться, то все равно кишка тонка. Он старейший, а значит, сильнейший.
— Как это связано?
— Возраст — это опыт и знания,— философски отозвался Ларкин, продолжая ощипывать травинку. — Тяжело убить того, кто умеет это делать лучше тебя, кто знает намного больше, чем ты и не раз в своей жизни применял все эти знания на практике. У драконов примерно также. Они, как и инкубы, единственные, кто может жить долго, а с возрастом становятся неуязвимыми.
— Это значит,— подвела итог я всему сказанному Ларкину,— что Энрике Сорель и Виктор Кантемирес бессмертны в прямом понимании этого слова?
— Теоретически так,— кивнул Винс, откинул ощипанный стебелек и поднялся со ступеньки,— а практически...где найти дурака, который решит проверить?
— Ясно,— я тоже поднялась, прислушалась к себе, слегка размяла шею и уже более уверенно повернулась в сторону входной двери в имение Кавальских. — Идем?
— Если тебе опять чего не пригрезится...
— Я не могу это контролировать.
— Плохо. В такие моменты ты становишься уязвимой. Тебя легко достать. Надо учиться.
— Я стараюсь, но пока...— пожала плечами и пошла вперед, желая прекратить этот разговор.
Переступала порог старого имения я с опаской. С одной стороны мне хотелось, чтобы мои догадки относительно видения подтвердились, с другой — банально боялась. Мои видения редко приходят просто так, каждый раз они несут в себе что-то важное, на что надо обратить внимание. Только вот как правильно их толковать? Этого я не знаю, и никто не может мне подсказать. Печально.
Откровенно порадовало, что на этот раз меня никто не убивал, не загонял и вообще, можно сказать, что сегодня я просто посмотрела фильм из жизни тех, кого уже нет с нами...ну, почти.
Думать и дальше над судьбой Елены и Виктора Кантемиреса мне совершенно не хотелось и перед тем, как переступить порог усадьбы, я тряхнула волосами, стараясь выбросить из головы лишние мысли. Потом, может быть, расскажу об этом Алексу, и пусть он сам разбирается, что это было и к чему. В конце концов, это была его бабка.
Внутри было отвратительно. Пахло пылью и затхлостью. Повсюду грязь, паутина и запустение. Огромная люстра, которой я восхищалась в видении, сейчас представляла собой груду ржавого металла. Падая вниз, она не только разбила в хлам паркет, но увлекла за собой изрядный кусок потолка. Камин был тоже почти разрушен, паутина свисала клочьями буквально отовсюду. Под ногами что-то хрустело и шелестело. Единственное, что более-менее сохранилось, была широкая мраморная лестница на второй этаж, поддерживаемая тремя облупившимися колонами — четвертая, валялась на полу.
— Я надеюсь, те архивы, из-за которых ты притащил меня сюда, находятся не на втором этаже, — я скептически обошла разбитую подпорку от лестницы, — потому как вот по этой лестнице я точно подниматься не буду.
— Мда... — протянул Ларкин, оглядываясь по сторонам. — Здесь еще хуже, чем я мог себе представить. И нет, подниматься на второй этаж нам не надо.
— А я видела все это в полном великолепии, — мне почему-то стало грустно. В моем видении это усадьба была не просто великолепной, в ней чувствовалась душа. Теперь же, она словно умерла.
— Идем. Я примерно помню план. Нам надо пройти через вон ту залу. За ней будет коридор, в котором располагался кабинет главы рода.
— Почему ты думаешь, что мы здесь что-нибудь найдем? Посмотри вокруг, здесь все пришло в упадок. Даже, если от хозяев и остались какие-либо вещи, то они уже давно испорчены.
— Родовые архивы всегда хорошо защищены, — Ларкин уверенно шагал вперед и его шаги гулким эхом отозвались где-то под сводами холла. — И потом, хозяева этой усадьбы были магами.
— Как у тебя все просто получается, — буркнула я и поспешила догонять напарника. Стоять в одиночестве на пороге было жутковато.
Мы прошли через ту самую бальную залу, которую я помнила. Только вживую она выглядела вовсе не так великолепно, как в моем видении. Время не пощадило ничего. Рассохшийся, местами полностью прогнивший паркет неприятно хрустел под ногами, и я все время боялась, что пол просто провалиться вместе со мной. Разбитые окна, которые когда-то видимо были заколочены, но доски, то ли сгнили, то ли кто-то нарочно их оторвал, местами даже с рамами. Грязь, запустение, затхлость и тишина. Мертвая тишина, нарушаемая лишь с нашими с Ларкиным шагами и сопением.
В коридоре было темно и мне пришлось вытащить из кармана телефон, чтобы хоть как-то осветить путь — не хотелось споткнуться обо что-нибудь и растянуться на грязном полу. С удивлением отметила, что связи здесь нет. Странно, в наше время мертвых зон практически не осталось, по крайней мере, так близко возле столицы. Ларкин вытащил фонарик и мы медленно двигались вдоль коридора, освещая себе путь подручными средствами — Винс первый, а я следом за ним.
До кабинета, обещанного Ларкиным, добрались без происшествий. Только вот там нас ждал сюрприз — кабинет был пуст. То есть, кроме полуразрушенного камина, в нем ничего больше не было, ни мебели, ни картин, ничего, где можно было бы устроить тайник. Окна здесь были наглухо забиты досками, так что солнечный свет совершенно не проникал внутрь.
— Ну, гений поиска таинственных сокровищ, — произнесла я, поднимая руку с телефоном повыше, — где нам искать твой легендарный архив?
— Он не мой, — буркнул Ларкин и принялся обходить довольно-таки большое помещение по периметру.
Света от телефона хватало, чтобы не споткнуться. Потому, я осторожно направилась в противоположную от Ларкина сторону, подсвечивая себе и осматриваясь. На мгновение, мне показалось, что в углу, за полуразрушенным камином, что-то есть. Какая-то груда то ли хлама, то ли тряпья. Указав на нее Ларкину, я осторожно направилась в ту сторону.
