Небо шамана. 2 часть

Нет, это не нашу армию передали, а наш фронт в конце сентября переименовали и теперь Сталинградский это бывший Юго-Западный, а мы Донской и в нём наша шестнадцатая воздушная. Вот ведь! Сидели расслабленные, не знали чем себя занять, а тут подъём и побежали! Вот это же суметь всё так через голову делать! Но в армии такое довольно часто, в штабе чего-нибудь запланировали и время назначили, а довести до всех исполнителей забыли или секретность не позволила, вот и оказывается вдруг "крутись, как хочешь, но похороны завтра в двенадцать".

* * *

И после этого и начинается обычно беспримерный героизм и забеги по вертикали "Хватай мешки — вокзал отходит!", чтобы хоть как-то из этого ляпа выбраться. Ведь чем ниже начальник, тем больше он в случившемся виноват, как вы сами понимаете. Но мы и не такое можем! Хорошо, что я Валю с Серёгой взял, а ведь некоторые наши кобели решили, что эта поездка замечательный способ хвосты перед девчонками распушить, как они будут самолёты к перегону и вступлению в боевые действия готовить? Ладно, это их проблемы, у меня и своих хватает.

Никто машин не выбирал, так наверно честно и правильно, как стояли так мне тринадцатая по счёту и досталась. Ну, сами считайте: две — командира и Морозова, девять первая эскадрилья, и моя — вторая после Бунько. Машина, как машина, сделана в явной спешке и это видно по обработке поверхностей, швов, зазоров лючков, но выбора нет, будем работать с тем, что есть. Вале велел шкурить все места, где не ровно, а Сергея, как самого худого и изящного загнал внутрь все болты и винты обтягивать. Чем другие занимались, не смотрел, быстро осмотрел машину и стал Валентину помогать. Заодно и согрелся, и так времени в обрез. Раствора моего нет, да и условий для нанесения рунических печатей здесь никаких, так, что будем делать то, что можно и нужно.

Пока осматривал самолёт, долго не мог упавшую челюсть подобрать. Фантастика! Фактически всё осталось как раньше у одноместной машины, только сзади за бронеплитой бронекапсулы выгорожен маленький кокпит для стрелка. То есть лётчик и мотор, как и раньше, закрыты со всех сторон внутри бронекапсулы вместе с бензобаком. А вот стрелок прикрыт со спины задней плитой бронекапсулы, а спереди ниже груди в ногах бронелистом поставленным поперёк фюзеляжа позади отсека стрелка. То есть, сверху, снизу, с боков и сзади выше уровня груди, стрелка защищают только обычная обшивка и тонкий плексиглас откидного фонаря. Так, что мне нужно со всех сторон Подгорного защищать, то есть всё бронировать. Но это у моей машины, а у других... Хотя и так бы бронировал, просто теперь нужно иметь ввиду и постоянно помнить, что при заходе мессера или при уходе от зениток строго со стороны хвоста пули могут к Сергею залететь через открытый проём где он с пулемётом сидит. Это ещё одно подтверждение, насколько было удобнее одному летать.

В кабине свинтили на фиг прицел, попробовал поговорить про пристрелку оружия, но не в такой нервной обстановке. Командир раскричался, что от меня он таких глупостей не ждал! Короче, пристрелять оружие не выйдет, то есть так и пойдём в бой, как пушки и пулемёты на заводе выставили, а выставили их, просто воткнув в места установки. И никто их не регулировал, не выравнивал и не пристреливал. Хотя большинство наших это вполне устроит, ведь стреляют и бомбят "куда-то туда — в сторону цели". Ну, я уже рассказывал специфику применения оружия расположенного в крыльях. То есть тут и прицел, даже очень хороший не сильно поможет, если своего глазомера мало. Линия прицеливания — она воображаемая, а траектории полёта пуль и снарядов исходно под углом к ней. То есть в идеале при правильном сведении стволов в назначенном месте (двести-триста метров по курсу) при не расстрелянных стволах, линия прицеливания должна пересечься с траекториями пуль и снарядов, и наступает всем счастье! Про баллистику полёта пуль и снарядов я промолчу, а то побьёт кто-нибудь, ведь есть ещё влияние вращения на полёт и отклонение за счёт действия ветра или вертикальных потоков воздуха. Вот только самолёт движется. Расстояние до цели постоянно меняется. Всё это нужно учитывать, не забывать — головой крутить, самолётом управлять, то есть не просто прямо курс выдерживать, а маневрировать под огнём противника. Вот и выходит, что у большинства стрельба куда-то в сторону цели и бОльшего от них требовать глупо. Правда и цели довольно крупные, танк или батарея с расстояния в триста метров и с использованием трассирующих пуль вполне можно даже успеть курс подправить. Ну, да ладно, разберёмся. Есть у меня подозрение, что время у нас будет, а сейчас просто доводим до ума матчасть, особенно поверхности, а то просто ужас охватывает. А ведь потом после правки уже ничего не сошкуришь, вот и нужно успевать сейчас.

Да! И мне повезло, машина досталась с уже привычными пушками ШВАК, хотя пришли пять или шесть машин с более мощными ВЯ — двадцать три миллиметра. Мне эти три миллиметра большого преимущества не дадут, а вот иметь по двести пятьдесят снарядов вместо ста восьмидесяти на каждый ствол — это существенно, сами подумайте с двух стволов по семьдесят лишних снарядов мощности фугасного от лёгкой гаубицы. Нет, по инструкции в снарядный ящик положено загружать двести десять снарядов к ШВАК или сто пятьдесят снарядов к пушке ВЯ, но наши оружейники укладывают по двести пятьдесят и сто восемьдесят соответственно. Вот к пулемётам только положенные полторы тысячи на оба пулемёта, больше никак не выходит, иначе может ленту закусить и перекосить.

Назавтра наш БАО отправили по железной дороге. К всеобщей радости для базирования нам определили наш аэродром, на котором недолго после нашего вывода базировалась отдельная разведэскадрилья, но их вывели на переформирование или в другое место, главное, что нам не нужно к новому месту привыкать и мы сразу сможем эффективно работать. Теперь остались здесь на аэродроме только лётные экипажи, а местные техники должны только помочь нам перед вылетом запустить моторы. Но тут вмешались высшие силы. Пришёл циклон или просто перепад температуры, но встал такой туман, что в короткие просветы команду на вылет не даст ни один командир, потому, что слишком велик шанс, что после взлёта будешь летать в этом "молоке", пока не кончится горючее, если на аэродроме посадки не будет. Только девятнадцатого к обеду развиднелось, и по телефону передали, что на месте тоже вроде бы устойчивое "окно".

Полк прибыл с опозданием на сутки, но глобально по этому поводу никаких наказаний не было, против сил природы не попрёшь. Да и вся остальная авиация летала постольку-поскольку. Зато я за эти два дня успел сделать отвар и наложил все рунические печати, кроме обработки мотора. Двигатель доработать физически было невозможно, а ушлый Подгорный умудрился где-то найти зелёную и белую краску. Белую мы пустили в дело и с соседями поделились, чтобы номера бортовые написать. А вот зелёной будем потом красить, когда на место прилетим, чтобы печати не размазать и они успели поработать. Ещё осталось сделать заряженную жидкость для улучшения скольжения, а потом только снаряды и патроны перед зарядкой выправлять. Сергей — молодец, завёл специальную жестяную банку, на которой краской красиво вывел: "Смерть немецким оккупантам!" и макает он в жидкость из этой банки все наши пули и снаряды. Ну, пишут же моряки на торпедах или артиллеристы на снарядах разные пожелания и лозунги, а мы чем хуже...

Сергей страшно горд своим крупнокалиберным пулемётом Березина. Только вот проблема, он же и свои патроны будет в раствор макать и придётся долго объяснять, почему это его двенадцатимиллиметровые пули взрываются как снаряды от трёхдюймовки. И не только ему, найдутся глазастые, и что с этим делать? Кроме этого есть возможность ему иметь семь с половиной сотен выстрелов против полутора сотен. А в угоду скрытности мне совсем не хочется жертвовать замечательную возможность нанести больше вреда немцам. Но решение пришло внезапно и шикарное:

— Сергей! У меня есть для тебя предложение...

— Я слушаю.

— Я сначала хочу тебя спросить, как тебе понравится иметь на своём пулемёте возможность выпускать за вылет в пять раз больше пуль?

— Как это?!

— Понимаешь, у тебя стоит крупнокалиберный пулемёт Березина. У него конечно калибр большой и пули не сильно уступают снарядам моей пушки по своему убойному действию. Но вот только скорострельность у него аховая. К примеру, если немецкий самолёт будет иметь высокую угловую скорость, то даже при правильном прицеле и вовремя выпущенной очереди, он может проскочить между летящими одна за другой пулями. А вот у пулемёта Шпитального скорострельность такая, что такой фокус уже не пройдёт. И вообще, это уникальный пулемёт и если разобраться, то он выпускает в противника не очередь даже, а облако летящих пуль и миновать его почти невозможно. А если добавить к этому, что на одну зарядку у тебя не сто пятьдесят, а семьсот пятьдесят патронов!... А я могу тебе пообещать, что эти пули будут эффективнее, чем у крупнокалиберного пулемёта. Ты же не думаешь, что я просто из каприза прошу каждый снаряд или пулю пулемётного патрона макать в нашу специальную баночку, которую я каждую неделю делаю новую? Как ты понимаешь, это тайна, о которой никто не должен знать и даже догадываться! И тебе придётся очень следить за своим языком.

— Но как?

— Если бы я знал "как?" и "почему?", то я бы уже поехал в Москву к Сталину и предложил все снаряды в такую жидкость макнуть, и мы немцев бы уже по пригородам Берлина как тараканов тапочком гоняли. Но я пробовал, и ни у кого, кроме меня или точнее рядом со мной не действует. Я тебе больше скажу, ты не удивлялся, что на нашей машине никогда не повреждалось ничего кроме элеронов, закрылков и рулей?

— Мы с Валей всегда удивлялись, как вам везёт, даже когда все возвращались измочаленные, у вас только эти детали повреждены.

— Дело в том, что я свои узоры по всей обшивке не просто так рисовал. Благодаря этим узорам после полёта обшивка у нас стала крепче брони. Поэтому у меня всё время была краска ободрана, ведь в меня много раз попадали, а вот пробить обшивку снаряды и пули не могли. Но краску сдирали, мы ведь ею после обработки красили. Знаешь, я очень много думал и хотел бы усилить броню наших танков или сделать непробиваемые щиты для пехоты. Но всё работает только рядом со мной. И даже если я полетаю на чужом самолёте, который так же обработаю, то через пару дней, а может и раньше, у него всё вернется, как было. Потом, после войны я может быть, пойду к учёным, чтобы они меня обследовали и может быть поняли как это всё происходит, но сейчас этого делать никак нельзя. Первым делом меня куда-нибудь спрячут, ведь есть опасность, что я попаду к немцам, и они узнают о моих способностях, поэтому не просто спрячут, а посадят в тюремную камеру и я из неё уже никогда не выйду. И когда они испробуют на мне все свои методы и ничего не поймут, что надо сделать следующим шагом? Не знаешь?

— Не-ет...

— А следующим шагом какой-нибудь учёный предложит меня разрезать и посмотреть, как я устроен внутри, что у меня не так, как у других людей? У меня всё так же, но им же интересно и зарежут меня на фиг, и буду я кусочками по банкам в спирту лежать, а они будут диссертации писать и жутко радоваться, но так никто и ничего не поймёт, ведь таких как я в истории было много, ведь не зря в сказках про это рассказывают. Может где-нибудь чего-нибудь приврали и придумали, но все сказки всех народов земли рассказывают одно и то же, а учёные всего мира хором кричат про мистику и обман. Не кажется ли тебе, что в этом единодушии не всё чисто и честно?

-...

— Вот поэтому никому и ничего не говорить, ведь я сейчас насколько больше вреда немцам нанести могу. Одних самолётов мы с Цыгановым уже сколько посбивали... Договорились?!

— Я не подведу! Товарищ лейтенант!

— А я и не сомневался. Кстати, а ШКАС даже весит килограммов на десять меньше УБТ, а это ведь тоже неплохо, в воздухе вес всегда очень важен...

За день после прилёта на родной аэродром, ещё пока не успели добраться вагоны с опаздывающим БАО, мы с Сергеем всё нужное для подготовки машины и приведения её в нужное мне боеспособное состояние сделали. Не много было экипажей, которые как мы вокруг машины муравьёв изображали. Зелёная краска оказалась немного более светлого колера, чем заводская и когда начали закрашивать зашкуренные места получились пятна, которые после того, как закрасили все места ремонта расширили, а где-то дорисовали, и весь самолёт покрылся пятнами похожими на камуфляж, хотя полноценным камуфляжем не являлся. Пришлось выдержать ещё одну стычку с Иваном, который опять "полез на ёлку". Его машина имела номер двадцать один, как и номер по позывному, ведь мы официально в системе связи ВВС так и оставались "Тюльпанами", то есть комэск-два — это двадцать первый. Вот и наскочил он на меня, что я приказ нарушаю, и номер у меня должен быть две двойки, а не сорок семь. На что я поинтересовался у него, где и когда указанный приказ был издан и где моя подпись под ним о том, что я ним ознакомлен? А когда он попытался на повышенных децибелах изгаляться о том, что такое простое и очевидное решение любому кретину понятно, я спросил его, а уверен ли он, что на самолёте командира полка красуется цифра один, а у Цыганова две единицы? Я то знал, что у командира его любимая шестёрка, а у Цыганова тройка, да и не только я это знал, весь полк знает, и на эти номера никто покушаться не думал, как на Гордеевскую девятку или Серёгин четвертак. И вообще, продолжал я переходя на зловещее подвывание, в его словах мне видится подозрение, а не работает ли он на немецкую разведку, ведь при такой маркировке самолётов, уже по одним номерам можно без проблем узнавать куда и кто полетел, и в каких машинах командиры, которых следует выбивать в первую очередь... Достал он меня уже, вот ведь баран упёртый. Одна радость, что нам выдали зимние меховые комбинезоны, а то пока летели сюда, здорово замёрзли, про продутых стрелков в шинелях даже не говорю. Конечно, сейчас в меховых комбинезонах ещё жарковато, но лучше вспотеть, чем зубами клацать. Хоть погода ещё колеблется в районе нуля, но уже второй день низкая облачность, туман и метель, видимость метров пятнадцать и просветов не видно. И если бы у нас аэродром не стоял на песчаной почве, вполне возможно, что его бы уже развезло от непролазной грязи...

*— Это действительно так. Нельзя просто пропорционально увеличить что-либо с сохранением пропорций несущих частей. К примеру, если пропорционально увеличить собаку в десять раз, то она даже на ноги встать не сможет, её вес переломает ей все кости. А увеличенного жука, для которого его хитиновый панцирь выполняет функции скелета, просто весом свернёт внутрь.

**— На И-16 действительно устанавливался один из первых авиационных коллиматорных прицелов ПАК-1. Но в отличие от ПБП-1б он имел более широкое поле зрения, был установлен впереди среза кокпита под лобовым стеклом фонаря и откидные стёкла, куда проецируется метка коллиматора легко убираются и лётчик может пользоваться простым зенитным прицелом с кольцевыми секторами. В то время, как на Ил-2 прицел ПБП-1б кронштейном ещё выдвинули к лицу пилота, а при ударе об него лицом, лицо без вариантов проиграет литой железяке кронштейна. Позже в 1943 году появится прицел ВВ (визир Васильева), но при этом ещё долго не разрешали снимать прицел ПБП-1б и летали с теперь уж окончательно ненужной железкой. Видимо не нашлось среди высоких авиационных чинов ни одного решительного человека, который взял бы на себя ответственность.