Небо шамана. 1 часть

После нападения двухмоторных немецких истребителей как мы не ждали следующей атаки, но её так и не последовало, видимо их, вполне устроил результат единственного захода. Может они просто заплутали в облаках и потеряли нас, а может, решили не рисковать, ведь условия для вертикального манёвра при такой густой и низкой облачности очень тяжёлые, даже маленькая неточность в маневре может стоить жизни лётчику. Наверно единственной радостной вестью было то, что утром уже после нашего отлёта Цыганов отзвонился в полк, и сообщил, что скоро доберётся и самолёт в ремонт привезёт. Через два дня действительно приехал на "Захаре" следом, за которым на самодельной пене трактор притащил его самолёт без крыльев, которые оказались в кузове бортового ЗиСа.

Как он рассказал, во время атаки зенитки у него был повреждён мотор и скорее всего лопасти винта, но в горячке боя он это не сразу заметил и даже провёл ещё одну атаку. А вот на выходе выяснил, что мотор едва тянет и работает неровно, вот и стал разворачиваться в наш тыл. Оказалось, что деревню атаковал почти батальон, усиленный бронетехникой, а оборону держали остатки нашего батальона, в котором число бойцов равно трём полным стрелковым взводам без пушек и танков. Пехота уже готовилась геройски лечь на рубеже, когда мы прилетели. Вот на радостях они и помогли комэску с вывозом его самолёта. И пена с трактором понадобилась, из-за того, что гондолу одного крыла ему почти вырвало, а погрузить на машину самолёт оказалось нечем. К счастью пену нашли в ближайшей МТС...

В столовой перед ужином почерневший и без того смуглый с ещё сохранившимся Иранским загаром Бурдужа поднял стакан в память о трёх наших погибших товарищах. Сказал, что приказ командования мы выполнили и после доклада нам передали благодарность за проделанную работу, и что за весь праздничный день ни одна бомба на Москву не упала, в чём есть доля нашей работы. В первой взорвавшейся над целью машине был младший лейтенант Муслим Абаев из Баку, а на строй вражеских самолётов сознательно направил свою горящую машину сержант Вася Паршин из Тюмени. При возвращении был сбит старший сержант Володя Успенский. При посадке повреждённой машины поломался и отправлен в госпиталь Витя Мельник из нашей первой эскадрильи. И по докладу старшего инженера полка к вылетам на завтра могут быть подготовлены только семь самолётов. Две машины сделают через день, с остальными занимаются, но о сроках говорить он не может. В конце Николай Иванович обвёл нас тяжёлым взглядом и тихо сказал: "Три дня и половины полка считай нет!..." На столе у окна поставили три поминальных стакана с "наркомовскими" прикрытые ломтями чёрного хлеба. Праздник закончился грустно. А у многих в глазах ещё плескалась жуть, которую испытываешь, когда направляешь самолёт в стену заградительного зенитного огня...

Назавтра нам дали передохнуть. И это не командование сжалилось, а природа обеспечила снегопад, в котором видимость не больше тридцати метров и все не занятые в ремонтных работах помогали чистить стоянки и взлётное поле, не дожидаясь окончания буйства стихии. Ведь всё равно чистить, а если чистить снег, не дожидаясь его прекращения, то в результате окажется гораздо меньше работы. И это ещё не было сильного ветра, в который такая работа превращается в мартышкин труд, ведь сколько не чисти, метель будет носить снежинки где угодно и задует любую ямку или препятствие. Но мы радовались этому занятию, и не только потому, что со снегопадом чуть отпустили лютые морозы. Молодость и плещущаяся в нас силушка делали физическую работу радостью, временами дурачились, и никто не вспоминал о погибших вчера ребятах. Не от чёрствости или равнодушия, наверно память наша так устроена, что вчерашние переживания отодвинулись куда-то вдаль и сегодня мы радовались снегу и подаренному развлечению. Техники и девочки из столовой переживали гораздо больше нас, но в отличие от них мы то, как раз были на том же острие и хорошо понимали, что слепой случай выбрал их, а не нас. И даже я, со своим усиленным магически бронированным самолётом не был абсолютно уверен и гарантирован, что смог бы пережить прямое попадание снаряда немецкого "Ахт-ахта", если он, как говорят, броню наших "Ворошиловых" пробивает, а у меня если даже не пробьёт, то энергия его снаряда такая большая, что машину может просто разорвать. До самой ночи продолжали убирать продолжающий идти снег, а под утро выпавший за ночь снег с полосы убрали бойцы БАО, а мы снова пошли на вылет...

Вокруг Калинина не прекращалась битва сошедшихся в огненном клинче армий и наше дело было как можем помогать своим. Ремонтники каждый день ставили на крыло отремонтированные самолёты, но другие избитые в вылетах занимали их места в ремонте. После возвращения Цыганова на время ремонта его машины командир отдал ему свою, и мы с ним снова летали истребительной парой. Очень неудобно, что на земле не было авианаводчиков, с которыми мы бы могли иметь связь. Получаемые приказы часто превращались для нас в неразрешимые ребусы. Ну, как, к примеру, найти цель в виде укреплённого пункта вражеской обороны слева от дороги на деревню Тютькино, там ещё рядом болото незамёрзшее есть и сосна кривая на опушке. И так цель точечная, так немцы тоже не дураки и с воздуха её замаскировали. А как нам под снегом это незамёрзшее болото искать? В общем, такое целеуказание равно совету подойти к местному селянину и спросить у него дорогу на Тамбов, что особенно удобно делать с высоты в полкилометра. Причём сухопутчики по этим ориентирам цель найдут без проблем, и им никак не понять, что их и наше восприятие кардинально отличаются. Что нам нужна привязка к нашим ориентирам, а не их пешим бугоркам и болотам, мимо которых на нашей скорости мы просвистываем в доли секунд, и разглядеть их не можем при всём старании. А высыпать бомбы куда-то в район цели совесть не позволяет. Вот и получается, что основная нервотрёпка даже не от противодействия противника, а от поисков непонятных ориентиров в надежде угадать и не высыпать бомбовый груз на головы своих, ведь здесь сплошной линии обороны нет в принципе и где — чьи сверху не всегда и разглядишь. А при попытке снизиться и лучше разглядеть, легко влететь в зенитную засаду и вякнуть не успеешь, как крылышки в разные стороны полетят.

И при этом задания нарезаются штурмовому авиаполку, от которого летает едва половина или даже меньше положенного по штату. Но в понимании больших шишек из штаба полк для них это три полнокровные эскадрильи, какая разница, что у нас новые штаты, ведь приказы надо выполнять, а не рассказывать, как это трудно или невозможно. Вот и летаем, иногда и по два вылета один за другим, когда просто парами, в зависимости от назначенных целей...

И снова убеждаюсь, что здесь совсем другая война. В рассказах наших стариков, войны были совсем другие. Войско сначала оповещалось о сборе, потом долго собиралось, чтобы, наконец, выступить в поход и вперёд высылаются разъезды. Наконец противные силы встречаются, и назначается битва, если переговоры после встречи ни к чему не привели. А в трети случаев взаимные претензии удаётся решить при переговорах и вместо битвы устраивается пир обоих армий и потом они расходятся, чтобы выполнить договорённости. Я попытался представить здесь такое, и никак у меня это не получилось. Другое оружие. Другая жизнь. Другой мир... А война здесь тяжёлая муторная изматывающая многодневная работа изо дня в день. И это мы ещё находимся фигурально и буквально над схваткой, но вот представить себя с винтовкой одного в окопе, когда на тебя ползёт чадящая выхлопом неуязвимая железная махина очень сложно. Это иногда приходится видеть сверху, тем более, что с моим зрением я могу даже улыбки на грязных закопчённых обветренных помороженных закопчённых лицах разглядеть и как они нам радостно машут из своих заснеженных окопов.

Четырнадцатого ноября мы как раз подходили к своей цели, когда почти над ней увидели "вертушку" из встающих в круг немецких пикировщиков, которые собирались начать свою работу. Мы летели эскадрильей, то есть две пары строем одна за другой и мы с Цыгановым сверху, я впереди, комэск прикрывает строй сзади. У нас в эскадрилье осталось боеспособными целых шесть машин. Видимо немцы нас не заметили, а я не столько их разглядывал, сколько смотрел вокруг и выше, есть у них истребительное охранение или нет. Не увидел и на моё покачивание крыльев подтянулся комэск, чтобы вместе сразу зайти в атаку.

Дальше, как в замедленном кино, чуть приподнял нос, увидел, как два моих снаряда из левой пушки словно растворились в брюхе начавшего переворот при входе в пикирование немца, почти перед самыми растопыренными неубирающимися култышками шасси. Меня даже обида взяла, что попал ведь, а он как переворачивался, так и продолжает, но я делал манёвр с расчётом, что после короткой очереди в этого, проваливаю нос и успеваю вдогон достать уже пикирующего перед ним. А слева Цыганов пикирует на выходящего из пике отбомбившегося головного. Я уже говорил, что в воздухе всё очень быстро происходит. Если в первого я дал очень короткую очередь всего из пяти-шести снарядов, то вдогон в нижнего я выпустил снарядов двадцать, по десять с каждого ствола и сразу потянул рычагом и отработал педалями манёвр отворота. Как одновременно жахнула вспышкой взрыва ещё не успевшая отлететь от второго бомба, и он уже кусками продолжил сыпаться, а следом за ним вспух внутренним взрывом первый, по поводу которого я успел расстроиться. С дымом закручиваясь подобно кленовому семечку неуправляемым подобием плоского штопора и это уже не самолёт, а что-то непонятное. С удивлением увидел, что оба крыла, нос и хвост словно сложились внутрь взрыва, и теперь падая, вращаются получившейся кучкой, а не разлетелись при взрыве в стороны. Цыганов в упор снёс кабину, не ожидавшему атаки выходящему из пикирования головному, и оставшиеся шесть самолётов девятки шарахнулись в стороны. Двое влетели прямо под прицельные залпы нашей первой пары как раз подошедшей на рубеж атаки, и успевшей задрать носы и прицелиться. Сбить сразу не смогли, но одного крепко зацепили, и он словно заковылял в каком-то рваном пике, лишь у самой земли сумел выровняться и жёстко посадил машину в снег. А второго разогнавшийся в пикировании комэск догнал и завалил, не смотря на попытки стрелка отбиться, но куда ему с пулемётом против бронированного штурмовика. В этом порыве я на пределе дальности сумел попасть ещё одному удирающему в излом крыла, и от взрыва снаряда крыло отлетело, а самолёт словно провалился в сторону оторванного крыла, так и вошёл вспучиваясь взрывом в заснеженный лесок на пригорке. Мелькнула какая-то весёлая азартная мысль, что после взрыва этого пригорка в местном ландшафте больше не будет. И с радостным куражом после того, как мы с хода приземлили шесть из девяти "Лаптёжников" мы отработали по пытающимся атаковать на земле немцам, и заодно скопившуюся за поворотом дороги их подмогу, усиление или резерв. Кажется, Лашкевич сумел поджечь удачным попаданием немецкий танк, а мне выпало покрошить развёрнутую в стороне миномётную батарею, может это и не батарея, но четыре трубы похожие на наши восьмидесяти двух миллиметровые миномёты квадратом на расчищенной площадке я перед атакой хорошо разглядел...

Гадские пикировщики наверно успели своим нажаловаться, потому, что на обратном пути после штурмовки нас попыталась перехватить пара "худых". При возвращении уже комэск летел впереди, а я замыкал наше эскадрильное построение в трехстах метрах выше и на столько же позади. Когда я почувствовал внезапное внимание к себе сверху и немного сзади и слева, я сначала даже не обратил на это внимания, воспринял это как досадный отвлекающий зуд и чуть не отмахнулся досадливо, как вдруг до меня дошло, что это значит. Я как раз входил в очередной вираж "змейки", при котором в левое бронестекло до предела скосив глаза и вывернув голову с трудом, просто чудом сумел разглядеть мелькнувшую на фоне неба тонкую чёрточку пикирующего на нас мессера. И хоть я почувствовал два живых объекта, но разглядывать и высматривать второго времени уже не осталось, я сосредоточился на своих ощущениях. На завершении виража, когда должен был по траектории "змейки" переложить машину на другое крыло и уйти на вираж в другую сторону, я вместо этого резко добавил крен и продолжил вираж-разворот по максимально крутому радиусу, чтобы выйти в лоб атакующим немцам. По тому, как на мою неприцельную очередь шарахнулся в сторону ведущий, мой неожиданный манёвр стал для него неприятным сюрпризом. И я почти уверен, доверни я в сторону, куда он отвернул, мне бы удалось поймать его в прицел, но ещё в вираже я твердил себе, что я должен своих прикрыть, а не сбивать! Поэтому я качнул нос в другую сторону, где мимо меня пытался проскользнуть к нашей замыкающей паре ведомый, и его впечатлила возникшая по курсу огненная плеть трассирующих пуль моих ШКАСов. Хоть у этих пулемётов пороховой заряд ослаблен и пробивное действие пуль раза в два меньше, чем у трёхлинейки, но конструкторы создали удивительное по скорострельности и мощи оружие. По способности создавать при стрельбе огненный шквал с этими пулемётами сложно другие сравнить. Я не выпустил из пушек ни одного снаряда, даже не пытался попасть, понимал, что шансов на это нет, но с задачей отпугнуть немцев я справился и их атаку сорвал. Слишком они были уверены, что атакуют неожиданно и безнаказанно. Едва оба ушли вверх, я развернулся и по прямой стал догонять своих, чтобы не оторваться слишком далеко и не повторилась ситуация, когда неделю назад у нас на глазах безнаказанно расстреляли наших ребят, а мы могли только смотреть и скрипеть зубами, не в силах что-нибудь сделать. Теперь я немцев из поля своего внимания не упускал. Это со стороны земли множество сигналов от живых людей, Земля вообще живая и фонит, а небо почти всегда пустынно и контролировать этих охотников совсем не сложно. А из-за отсутствия заслоняющих препятствий и наводки других живых объектов расстояние контроля становится гораздо больше, чем со стороны поверхности земли. Некоторое время немцы летели вверху у самых облаков нашим курсом, но чуть в стороне. Цыганов как-то заметил мои маневры и видимо сумел разобраться в ситуации, потому, что чуть оттянулся назад и теперь мы с ним выполняли две противофазные "змейки" или "ножницы" чуть позади и выше второй пары. Когда была возможность, я успевал посмотреть на висящих выше нас охотников, правда для этого приходилось наклоняться и выворачивать голову, но это не самая высокая цена, как мне кажется. А судя по всему они не оставляют своих планов по атаке нашей потрёпанной эскадрильи, а может хотят за своих с нами посчитаться...

Когда немцы начали смещаться, в очередной раз, выглянув, я их не увидел. Не сразу сообразил, что они ушли в облака, ведь я их продолжил чувствовать почти в том же месте. Понял, что сейчас невидимые для нас они хотят занять выгодную позицию для атаки, тем более, что наша вторая пара почему-то немного отстала и сейчас между парами возник интервал больше трёхсот метров, и мне до головного уже почти полкилометра. К счастью, сзади немцам их атаковать не получится, ведь для этого им придётся подставить нам брюхо, чтобы проскочить вперёд и хоть можно понадеяться на неожиданность и что мы не сумеем отреагировать, но я бы на их месте так рисковать не стал. Всё-таки у них рации и возможность договориться, а нам даже своим оторвавшимся не передать, что они сильно вырвались, остаётся только плеваться и обещать себе после посадки им морды набить.