Он находился на попечении Куртэйны и ее команды с момента его поимки, но только сейчас значение этого дошло до него. Тот факт, что он был пленником, был бы несущественен, если бы воздушный корабль столкнулся с врагом, которого он не мог одолеть. Все чувствовали одинаковую беспомощность, по крайней мере, так казалось, судя по настроению его товарищей по плену. Нимча молчала, и большую часть времени ее мать просто смотрела сквозь стены, зациклившись на чем-то, что могла видеть только она. Даже Мироке было нечего сказать, а ему вообще ничего.
Прерывистая стрельба продолжалась, одиночные пушечные выстрелы и скрежещущие, как зубы, очереди скорострельного огня, а затем последовал залп, который закончился не так быстро, как остальные. Дирижабль резко вильнул, двигатели взревели громче, чем он когда-либо слышал, и через иллюминатор он увидел, как что-то вырисовывается из тумана, мимолетную серую фигуру, похожую на раздутого кита, унесенную облаком прежде, чем его глаза успели зафиксировать нечто большее, чем самые смутные впечатления. Все, в чем он был уверен, так это в том, что он видел другой воздушный корабль, что он был очень близко и что это определенно не был призрак.
Стрельба возобновилась. На этот раз у него возникло ощущение, что все было организовано и дисциплинировано, поскольку экипаж Куртэйны пытался оценить курс невидимого врага с помощью своих глубоких, с трудом приобретенных знаний о пилотаже и воздушном бою. Даже сквозь рев двигателей он слышал выкрикиваемые приказы, щелчки и потрескивание огня из стрелкового оружия и чувствовал барабанную дробь обутых в сапоги ног по металлическим плитам. Затем он услышал что-то другое, серию быстрых металлических звонов, как будто кто-то снаружи гондолы стучал молотком по всей ее длине.
В них стреляли.
"Раскрашенная леди" снова резко повернула руль, ее пушки взревели, и снова что-то большое и серое выплыло из тумана. На этот раз у Кильона было достаточно времени, чтобы разглядеть оружие, броню и двигатели. Другой корабль был по меньшей мере таким же большим, как "Раскрашенная леди"; по крайней мере, столь же устрашающе бронированным и оснащенным. Но это не было каким-то похожим на мираж отражением. По сравнению с другим кораблем даже шипы и таранные приспособления "Раскрашенной леди" выглядели как безобидное снаряжение. Гондола была покрыта зазубринами из того, что было либо настоящей костью — останками какого-то огромного и ужасного животного, — либо деревом, которое было вырезано и заточено с тем же эффектом. Костяной орнамент распространялся на оболочку, гирлянды из черепов, бедренных и тазовых костей обвивали закаленную, покрытую металлом кожу. В передней части гондолы виднелась жуткая фигура — вырезанный или мумифицированный труп в смертельных муках, руки широко раскинуты, грудная клетка раздвинута, обнажая блестящие внутренности, вместо глазниц выдолблены отверстия, рот вывернут в вечном крике.
— Парни с черепами, — сказала Кэйлис.
Кильон кивнул. — Я надеялся, что мы видели их в последний раз. Но Куртэйна зашла так далеко. Должно быть, она привыкла иметь с ними дело, если они тоже витают в воздухе.
Стрельба продолжалась. Раздались новые крики; откуда-то донесся вопль; слишком близко, чтобы это мог быть кто-то из мальчиков-черепов.
— По-твоему, это звучит так, будто кто-то командует всем? — спросила Мирока, и это были первые слова, которые она сказала ему за последние часы.
Еще один снаряд со звоном ударился о гондолу. Этот проткнул металл, впустив луч серого дневного света. Нимча отпрянула от дыры в объятия матери с дикими, широко раскрытыми от страха глазами.
— Тебе лучше перейти на эту сторону, — сказал Кильон.
— Ты думаешь, будет иметь какое-то значение, на чьей стороне они будут сидеть? — спросила Мирока.
Орудия с ревом открыли огонь в туман. Кильон прищурился, вглядываясь в клубящуюся белую дымку, но теперь не мог разглядеть никаких следов врага. Он ни на мгновение не сомневался, что они все еще где-то там.
— Нимча может снова внести изменения, — сказала Кэйлис. — Твои сомнения развеялись бы, если бы она сделала это снова?
— Лучше бы ей этого не делать, — сказала Мирока.
— Если бы это помогло нам... — начал Кильон.
— Этого не произойдет, поверь мне.
— Совсем недавно ты бы даже не поверил, что у нее есть такие способности.
— Прямо сейчас я не готов рисковать тем, что ошибаюсь. Кэйлис, послушай меня. Если ты будешь контролировать свою дочь, скажи ей, чтобы она ничего не делала, поняла?
— У нее есть своя воля, — сказала Кэйлис.
— И у меня есть пара рук, которые довольно хорошо умеют душить, — заявила Мирока. — Единственное, что удерживает нас от этих головорезов, — это двигатели и пушки, а нам нужно и то, и другое.
— Ты предполагаешь, что это должен быть переход в более низкое состояние, — сказал Кильон. — Что, если она изменит зону так, чтобы стали доступны более продвинутые технологии?
— В одном случае мы теряем, в другом — ничего не приобретаем.
Кильон повернулся к Кэйлис. — Возможно, она права. Риск слишком велик.
Дверь открыл летчик с табельным револьвером в руках, который он как раз перезаряжал.
— Кильон, — сказал он. — Вы должны пойти со мной. Приказ доктора Гэмбисона. Он считает, что ради вас стоит рискнуть.
Кильон поднялся со своей скамейки. — Что побудило вас изменить свое мнение?
— Спросите его, а не меня. От пули вас отделяет всего одна ошибка, так что постарайтесь не оступиться.
Кильон достал из кармана рубашки затемненные очки, готовый надеть их, как только выйдет из комнаты. — Я сделаю все, что в моих силах.
— А как насчет нас остальных? — спросила Мирока. — Мы должны просто сидеть здесь и лакать это дерьмо, верно? Мы — сидячие мишени. Если на вас нападают, не имеет ли смысла позволить нам присоединиться к борьбе?
— Включая девочку?
— Я умею пользоваться оружием. Возможно, вы захотите упомянуть об этом своему боссу.
— У капитана Куртэйны в данный момент есть кое-какие дела на примете.
— Судя по всем этим крикам, она не единственная. Разве не имело бы смысла использовать все квалифицированные руки, которые у вас есть?
Мужчина неловко вставил последний патрон в свой револьвер, защелкнул барабан и крутанул его. — Я поговорю с ней. А пока Кильон пойдет со мной.
Его вывели из комнаты и повели по узким трапам гондолы. Они прошли мимо маленького закоулка с медикаментами, где Гэмбисон провел свой первый, предварительный осмотр. Дверь была открыта, и на большинстве полок теперь не было бутылок и препаратов.
— Сколько раненых? — спросил Кильон.
— По последним подсчетам, семеро. Мы уже принесли четырех тяжелораненых мужчин.
— Полагаю, у вас была более ранняя встреча?
— На самом деле, это первое близкое сражение, которое мы видели в этой миссии. Раненые мужчины прибыли с семафорной станции. Рой всегда поддерживал хорошие отношения с гильдиями связи — это единственный способ, которым мы можем общаться, когда наш флот разделен. Мы должны были выступать с антизональными лекарствами, когда разразился шторм. Станция была наводнена мальчиками-черепами; большинство связистов были убиты прежде, чем мы смогли добраться до них. Мы извлекли восьмерых выживших, из которых шестеро нуждались в медицинской помощи. Двое вскоре после этого умерли, несмотря на все усилия Гэмбисона.
— Он очень хороший врач, но все равно всего лишь один человек.
— Как и вы, Кильон. Вы действительно думаете, что сможешь так сильно изменить ситуацию?
— Я сделаю все, что смогу. Вы спасли нас, и это делает меня вашим должником.
— Половина экипажа все еще считает, что вас следует выбросить за борт вместе с матерью и дочерью. Люди начинают задаваться вопросом, кто вы такой. Вы думаете, ношение этих очков положит конец сплетням?
— Если вы знаете, почему я их ношу, что мешает вам рассказать об этом всем остальным?
— Доктор Гэмбисон просил меня этого не делать.
— Это так просто?
— Когда человек спасает тебе ногу, ты делаешь то, что он просит. Но я не могу говорить за всех остальных.
— Нам просто нужно привлечь их на свою сторону, не так ли? — сказал Кильон. — Говоря лично, дожить до конца дня было бы хорошим началом.
Летчик распахнул двери и провел его в лазарет. Кильон пошатнулся, на мгновение потеряв способность осмыслить открывшееся ему зрелище. Закрытая ставнями комната была слишком мала для того количества раненых, которые были втиснуты в нее, их кровати были сдвинуты вместе, как кусочки детской головоломки, и Гэмбисону едва хватало места, чтобы пройти между ними. В воздухе пахло химическим дезинфицирующим средством, едва маскирующим вонь болезней и разложения. Желтые бинты, испачканные кровью и гноем, валялись на полу. Ноги Кильона хрустнули по разбитому стеклу бутылки, из которой сочились липкие коричневые остатки пролитого лекарства. Стену испещряли пулевые отверстия. Смерть слонялась по комнате, подумал Кильон, ожидая возможности наброситься.
— А, доктор Кильон, — сказал Гэмбисон, оглядываясь через плечо, когда наклонился над одним из мужчин, осматривая перевязку на груди. — Хорошо, что вы пришли. — Он неопределенно махнул рукой в направлении полки. — Я распорядился, чтобы вашу сумку принесли вниз. Я надеюсь, там все по-прежнему, и у вас, конечно, есть мои полномочия использовать любые наши припасы так, как вы считаете нужным. Могу я положиться на то, что вы будете действовать без моего непосредственного руководства?
— Конечно, — сказал Кильон.
— Джентльмен на самой дальней кровати, возможно, больше всего нуждается в вашем внимании.
Кильон собрал свою сумку и подошел к мужчине. Он был ранен в руку, и, судя по количеству крови на его бинтах, ему, по-видимому, оказали лишь самую элементарную помощь.
— Мистер Каджел, — сказал Гэмбисон, адресуя свое замечание летчику, сопровождавшему Кильона. — Теперь вы можете оставить нас. Я уверен, у вас есть более неотложные дела, которыми нужно заняться.
— Мне было велено держать Кильона под охраной.
— И я отменяю этот приказ, даже если он исходил от самой капитана Куртэйны. — Он мягко добавил: — Вряд ли мне нужно напоминать вам, что у меня есть такие полномочия, по крайней мере, в лазарете.
— Попросите капитана позволить Мироке сражаться, — настойчиво сказал Кильон. — Я обещаю, что никто из нас не сделает ничего, что могло бы подвергнуть опасности корабль.
— Доктор говорит здраво, — сказал Гэмбисон. — Думаю, нам следует поверить ему на слово.
Кильон открыл свою сумку и запустил костлявые пальцы в ее черную сердцевину. Очень быстро он погрузился в процесс исцеления, всякое представление о времени и его собственных потребностях затмилось остротой задачи. Не в первый раз ему приходилось извлекать пули из людей. Фрэй иногда прибегал к этому умению, когда его собственным людям требовалась операция в подсобке. Тогда, как и сейчас, работа требовала твердой руки, скрупулезной отстраненности и готовности импровизировать с далеко не идеальными инструментами и расходными материалами. Лазарет Гэмбисона был оборудован по меньшей мере так же хорошо, как клиника в подсобном помещении Фрэя в "Розовом павлине" (той самой комнате, где Фрэй отрезал крылья Кильону), но он никогда не был предназначен для обслуживания такого количества больных и раненых.
Борьба продолжалась, хотя он лишь отдаленно осознавал это. Корабль вильнул, нырнул и накренился. Двигатели взревели и заглохли. Стрельба раздалась сразу за гондолой, с оборонительных позиций вдоль огражденного перилами балкона. Однажды в металлических стенах по обе стороны лазарета появилась пара маленьких дырочек с серебряными краями, аккуратных, как стоп-сигналы.
— Так бывает не всегда, — сказал Гэмбисон, отрывая взгляд от своего пациента.
— Вам не нужно извиняться, доктор. Я просто благодарен за возможность что-то делать.
— Боюсь, то, что вы родом из Копья, не помогло вам. Справедливо это или нет, но внутри Роя все еще существует значительная доля враждебности. Я бы хотел, чтобы было иначе, но люди будут такими... людьми. Затаить обиду — часть нашей натуры.
Гэмбисон был осторожен и не упомянул об ангельской натуре Кильона в лазарете.
— Жители Копья видят Рой в ином свете, — печально сказал Кильон. — Большинство из них даже не слышали о нем.
— С глаз долой, из сердца вон. У нас никогда не было такой роскоши, доктор. Даже когда мы находимся на другом конце света, влияние Копья по-прежнему ощущается. Даже в том, как мы разговариваем.
— Ваш акцент мне незнаком, но, похоже, у нас не возникает особых трудностей с пониманием друг друга.
— Мы не должны этого делать. То, что вы называете акцентом Копья, мы называем акцентом Роя, но на самом деле это один и тот же язык. Копье отделилось от Роя менее тысячи лет назад. На самом деле это не так уж и долго, по сравнению с тем, как долго существуют некоторые наземные сообщества, занимающиеся своими делами. Эта женщина — Кэйлис? Язык Роя — не ее родной язык. Она может говорить на нем, но для нее это неудобно. Девушка говорит немного более бегло — вероятно, она общалась с грязными крысами... поверхностных сообществ ... которые говорят на языке Роя или его разновидности. Большинство гильдий сигнальщиков используют его, и их влияние, как правило, распространяется за пределы семафорных станций.
— Вы, кажется, хорошо информированы, — заметил Кильон.
— Полагаю, слишком много ночных бесед с Рикассо.
Кильон приподнял почти безволосую бровь. — Это имя я слышал уже дважды.
— У нас с ним такие же немодные интересы. У Рикассо это глубокая история нашего мира, его истоки и онтологические основы. По причинам, в подробности которых мне вряд ли нужно вдаваться, я долгое время был очарован историей медицины, практикуемой во всех зонах. Здесь нет недостатка в точках соприкосновения.
Кильон вспомнил о том, что произошло в засаде с мальчиками-черепами. — Что по-прежнему ничего не говорит мне о Рикассо или о том, почему он мог заинтересоваться живым плотоядным животным.
— Рикассо — лидер Роя, — сказал Гэмбисон. — Полагаю, это самое близкое к королю, что у нас есть. Он также крестный отец Куртэйны. Все, что она говорит, Рикассо воспринимает как евангелие. Между этими двумя и волоска не проложить.
— А если она сочтет, что мне нельзя доверять?
— Боюсь, вам повезет, если вы увидите Рой. — Он снова взглянул на работу, которую делали его руки. — Нет никого, под началом кого я предпочел бы служить, кроме капитана Куртэйны. Она самая храбрая женщина, которую я когда-либо знал, и лучший командир воздушного корабля в Рое. Нет ничего такого, чего бы она не знала о полетах на дирижабле. Но она сделает все, что сочтет необходимым, чтобы защитить этот корабль и вернуть свою команду живой.
— Вплоть до избавления от своих клиентов?
— Я знал, что она принимала гораздо более хладнокровные решения, чем это, и после этого не теряла ни минуты сна. И она тоже права. Слишком многое зависит от нас. Здесь нет никакого закона, кроме Роя. Мы — все, кто сдерживает тьму.
