Предоставил мне Ганикко своего двоюродного братца Борро. Совсем не похож на брата: долговязый, тощий, с лица землистый. Встретишь такого ночью на кладбище — пожалуй, вправду сочтешь за привидение. И точно, носит зеленый плащ. Сознался этот Борро, что утром четырнадцатого числа заходил в квартиру Райлера. Было это после того, как "девушка", то есть барышня Магго, окликнула на лестнице ганиккину "куму", здешнюю прачку, и попросила: позовите стражу, тут жена мастера Талури померла. Мало ли, какие шутки у нынешней молодежи? — подумал дворницкий братец и пошел убедиться лично. Взял ключ из тех, что у Ганикко хранятся, поднялся в квартиру, посмотрел, вышел, дверь запер. Потом принялся за свои дела, с городовым не объяснялся. В квартире девушку Борро видел, но окликать не стал, ибо решил: молится человек, зачем мешать...
Я сказал: дней пять назад еще были бы ценны эти сведения, а сейчас уже ни к чему. Опознание Борро девицей Магго мы устроили, она подтвердила: да, именно этот малый ей в тот раз "примерещился". Но особой пользы Короне в этом уточнении уже нет. Дворники испугались было, а потом Ганикко рукой махнул: а, ладно, сознаваться — так сознаваться! И вспомнил, что за райлеровой подругой замечалась одна странность: несколько раз она "топталась" вокруг пустой собачьей конуры во дворе. "Не иначе, оборотень: угол себе присматривала на случай, ежели перекинется..."
После того, как нескольких задержанных с Кисейной я распустил по домам, пошли мы на Обретенскую. Заглянули в конуру, извлекли дорожный баул, а из него — сверток. Как и следовало ожидать: рисунки черной тушью, за подписью Вайлиранды Гундинга. Всего шесть работ, я сказал бы — больше похожих на те, что мне показывали в Совете по вероисповеданиям, а не на мерзость из квартиры Лиратты. Хорош ты вышел вот на этой.
Большущий Змий — такой, что видно только око его да часть шеи — извернувшись, заглядывает через окошечко во что-то. Не то в собачью же будку, не то вовнутрь музыкальной снасти вроде бандуры, а может, в стенные часы. Штука сия будто бы деревянная, но мы видим, кто в ней сидит: конечно же, "Я" господина Вайлиранды. И как туда угнездилось-то...
То есть у Мауданги картины все-таки были.
А еще во дворе на Обретенской улице я приметил паренька с газовой маской, Байчи Таррина. Сидел на лавочке поодаль, наблюдал. Когда подозвал я его — молвил, что меня-то он и дожидается. Спросить хочет: как быть теперь с теми механиками из Мастерских, кого "по-правдашнему" задержали, то есть не до утра, а на более долгий срок.
— У нас в гильдии, понятное дело, полный разброд сейчас. А надо ж кому-то делом заняться: передачу собрать, насчет свиданий сговориться...
Я отвечал: передачи задержанным пусть лучше носят их родственники, частным порядком, а не гильдейские представители. И спросил:
— Так что же ваши ребята на Кисейной производили?
— Эх... Вы же видели, господин: там не только "семибожники" были, из "трудящихся" тоже. Эти с теми как сойдутся — какое уж производство...
То есть матросы, возможно, и ни при чем, а драка вышла между механиками. Междоусобная. Если так, то понятно, откуда у легкораненых столько свежих следов побоев. Не от взрыва же... Больше дюжины работяг — как вышло, что они троих моряков с одного подступа не свалили? Но если бились друг против дружки, то ясно: успели наставить синяков.
Придется всех допрашивать еще и еще. И ловить на нестыковках.
— А взрывчатка откуда? — спросил я у паренька.
— Не знаю. Если меня бы спросили, я сказал бы, что это нас нарочно подставили. Чтобы "Братство" разогнать, и "Союз" с ним вместе.
— И кому это надобно — их разгонять?
— Тем, кому рабочие вожаки поперек горла: чуть какие заведутся — сразу надо их и прижать. Да если бы их одних... То есть одно только начальство...
— Хорошо: вожаки. Кого они могут раздражать — тут выбор широчайший. Мне непонятно другое: какова от них польза? Если разница между ними и гильдейскими князьками близка к никакой? Гуляют товарищи. В "Петрушке", одном из самых дорогих кабаков на нашем берегу. Заодно и дело делают: налаживают связи с моряками. Чтобы те убедились: механики наши — не какие-нибудь голодранцы.
— Ну, да. Рабочая знать.
— На деньги братьев-семибожников можно и не так развернуться. Однако на гулянку хватило, а на последствия, как я понял, придется собирать дополнительно? В участок передачи, в больницу...
— Дык-ть, а чего еще от начальства ждать-то...
— Так вот вопрос: на кой она нужна, эта лишняя знать?
— А она всё равно новая заведется. Еще одна. И опять со своими причудами. И всё сначала.
Известный ход рассуждения. Свои, сытые уже захребетники — лучше новых, голодных.
Складно другое, Господи. Нынче же порадовал нас господин Нариканда. Ибо и до него взрывная волна докатилась. Прислал обещанные картины Лиратты, изъятые в Народном театре. Тоже якобы Гундинг. И по сравнению с прежними нашими, которые из квартиры, тоже лучше. Хотя некоторые на вид — неоконченные.
Сотник снова пересматривает картины. Раскладывает их на три стопки. Одну себе. Другую — в Охранное, третью — на изучение в Собрание искусств. Чтобы в каждой были листы из всех трех источников: из театра, из дома Лиратты и из собачьей будки.
Пока выстраивается такая цепочка: Мауданга продавала Лиратте работы Гундинга за дурман. Тот решил, что картинок мало, или себе захотел оставить те, которые настоящие, а взамен нарисовал другие, с похожей подписью. Художник, отчего бы не вступить в состязание с восточным светилом. Или ненавистник современной мазни: я, мол, этакое левой задней лапой намалюю, разницы никто и не заметит. Надо, правда, было где-то еще добыть семейный Змиев образ, карту Кэраэнга и остальное. Добыл. Разукрасил, продал кому-то, кто готов за сие художество платить. Приобретатели соображают, что их надули. Они связаны с поставщиками зелья, может быть, сами ими и являются. И наказывают Лиратту амитином высшей очистки. Недешево же они ценят столь безобидный, казалось бы, проступок, как подделка произведений искусства. Или просто жуликов не терпят.
Переговорил я еще с мастершей Динни. Возможно ли изготовить амитин вне заводских условий? Насколько громоздко оборудование для его выделки, какие требуются объемы сырья, недоступного к законной закупке, и так далее. Она говорит: то вещество, которое никак иначе не добудешь, как укравши с завода, надобно в самых малых количествах. Просторного помещения и сложных махин не нужно, важнее — опыт и знания. Хороший химик справился бы и в обычной школьной лаборатории. "Не говоря уже про нашу участковую". Главное — чтобы вытяжка была достаточно мощная. То есть в городской квартире едва ли, а вот в аптеке, в мастерской светописца или гравера — пожалуйста. В пекарне, в каких-нибудь "Южных сластях" или "Заморских соленьях", в общем — заведений таких в одной только Гавани не менее сотни. А без вытяжки можно крепко потравиться. "Если, конечно, химик не обладает природной устойчивостью к ядам." То есть если он не карл, не мохноног, не божий избранник по части отравы. "Еще может быть ходячий мертвец: их тоже яд не берет."
А взрывчатое что-то при этом производстве применяется? Динни объяснила: имея дело с химией, взрыва следует ожидать всегда. В "Петрушке", правда, вытяжки нет. Или я ее не заметил: подробного осмотра всего здания мы пока не делали. Или потому и рвануло, что не было?
Мохноног или карл. Я на всякий случай спросил, не используют ли там какой-то особый прибор, с виду похожий на белую статую высотой примерно в полтора локтя. Динни говорит: может быть такая емкость, но не обязательно.
Значит, спрашивать будем еще и о мохноноге. Или карле.
Мастер Райлер, во всегдашнем своем духе, знал о подпольной дурманной лаборатории — но свято надеялся, что Мауданга до тамошнего товара не доберется? У него теперь есть крепчайшее свидетельство непричастности. Не учинял он взрыва, ибо сидел в участке. Одною лишь молитвой да строгостью в обетах изничтожил то заведение, где стряпали дурман, коим отравилась его подруга... Хорошо иметь преданных и отчаянных прихожан для свершения мести.
Но зачем тогда матросы? Они — поставщики сырья? Покупатели? Распространители? И еще: по словам хозяйки, сняли механики залу в этом трактире совсем недавно. Впрочем, о таком замысле Райлер мог знать и заранее.
Заметь: Нариканда сопроводил картины длинным посланием, но ни словом не выказал любопытства, хорошо ли мы содержим бесценного его осведомителя.
* * *
50.
Двадцатое число месяца Целительницы с девяти утра до пяти вечера.
Город Ларбар.
Утренний сбор в Первой Ларбарской городской лечебнице.
— Я не смогу сегодня пожелать вам доброго утра, дорогие коллеги. Вы все, я думаю, уже знаете, какое несчастье обрушилось на город... На всех нас, ибо случившееся касается каждого. Трудно. Трудно и страшно говорить об этом. На Кисейной набережной в Старой Гавани произошел взрыв. Наши коллеги из Четвертой Городской лечебницы приняли на себя удар. Жертвы, массовое поступление раненых. Вы прекрасно представляете себе, что это значит. Не забывайте, друзья мои: подобное бедствие может случиться в любом, я повторяю, в любом квартале города. А следовательно, мы должны быть готовы. Нельзя не отметить — и я говорю об этом не без гордости — что и наш с вами сослуживец был в числе тех лекарей, кто оказывал этой ночью помощь пострадавшим. Мастер Чангаданг, Вы лучше прочих представляете, в чем сейчас острее всего нуждаются наши коллеги из Четвертой лечебницы. Мы готовы снабдить их необходимыми материалами и медикаментами. Прошу Вас, мастер...
Из зала:
— Сколько там раненых-то было?
— О, да в Четвертой не то что лекарств, бинтов обычных не хватает.
Мастер Чангаданг (не вставая с места):
— Полагаю, на Вашем уровне, господин профессор, проще связаться с теми, кто занимается обеспечением лечебницы на Водорослевой улице.
Глава Хирургического корпуса продолжает:
— Ну что ж, я лично отправлюсь туда. Тем более, что у меня есть еще один печальный повод посетить Четвертую лечебницу. Это не связано с несчастьем на Кисейной, но вчера вечером другую нашу коллегу доставили на Водорослевую с сердечным ударом. Я говорю о мастерше Магго.
— Семеро на помощь! Алила...молодая ж еще!
— Ужас какой!
— Да уж, довели тетку.
— А вот не надо было ее с работы отпускать. Ты же знаешь Алилу.
— Это все из-за девицы из-за ее...
* * *
На общей кухне в доме 12 по Свечной улице в Старой Гавани
— Семибожники!
— Вот и я говорю: собирались цельной общиной и устраивали радения Воителю Пламенному. Ну, он их и благословил.
— И что, большой пожар был?
— Да уж немалый!
— И ничего не Пламенному! Они где собирались? Правильно, в "Петрушке"! Значит, Матушке молились, да, небось, прогневали. Вот на воздух-то и взлетели.
— Ну, ты сказала! В "Петрушке" завсегда Матушку-Плясунью чтят. Гулянками, блудом и песнями-плясками. Чего ж гневаться-то?
— А они новый способ придумали. Грех сказать: газами друг дружку надували. Один и лопнул.
— Но пожар-то все равно был?
— Ну, так Воитель Плясунье-то, поди, не чужой!
* * *
Урок Гражданской обороны в Первой Народной школе
— Итак, дети, сегодня я проведу у вас занятие: "Как вести себя при взрыве". Запишите: "Взрыв — особая химическая или физическая реакция, представляющая собой мгновенное расширение газов, сопровождающаяся воспламенением и обладающая мощной разрушительной силой". Это ясно?
Дитя (себе под нос):
— ...а-ю-щи-я-ся...
Другое дитя (вслух):
— А откуда газы берутся?
— Образуются. Я же сказал, в ходе реакции. Отчего происходят взрывы? Например, взрыв емкости под давлением — чтоб вам было понятно, это взрыв парового котла. Записывайте, я буду спрашивать. Далее, взрыв при падении давления в перегретых жидкостях, взрывы в результате химических преобразований веществ, электрические взрывы при грозе. Записали?.. Теперь, чем он, собственно говоря, опасен, кто знает? Да, Ялли?
— Пожаром!
— Правильно, а еще?
— Ядовитыми газами?
— Верно. Еще?.. Еще ударной волной. Слышали? Ну, собственно, от этого нам с вами и предстоит защищаться. Какие будут предложения?
— Противогазы!
— Молодцы, конечно. Все знают, где у вас дома хранятся противогазы? Кто не знает — выяснить сегодня же вечером. У нас в школе — в классном сундуке на каждом этаже.
— А в Старой Гавани отчего рвануло?
— Оттого что не соблюдали безопасность. И всюду так будет, если ушами хлопать...
* * *
Обход жилищного смотрителя в домах на Западном берегу
— Та-ак, квартира четырнадцатая, семья Габуни. Вы, что ли, Габуни?
— Ну, мы. А в чем дело?
— Спиртовки, керосинки, самовары дома держите?
— Спиртовку, конечно, держим. А что случилось?
— "Что случилось?", "Что случилось?"... Весь город об этом говорит. Нас вон всех на ноги подняли. Показывайте давайте. Проверять будем.
— А чего ее проверять? Работает она исправно.
— Та-ак! Вы что ж это делаете, граждане, а? И это у вас отдельный стол? Ну ведь есть же предписание.
— А чего? У нас же ничего нет на этом столе?
— Положен отдельный для спиртовки? Положен. Ну что ж, штраф будем выписывать?
— Да от чего отдельный?
— От всего! На Кисейной вон целый дом взорвался, а у вас ящики под столом деревянные! Вот такие, как вы, и есть — первые враги Короны...
* * *
У водопроводной колонки во дворе дома 5 по Табачной набережной
— Не работает, зараза!
— Так она и не работала? Года три, не меньше.
— А если у нас грохнет, а? Где господам-пожарным воду брать?
— С собой, что ли, не привезут?
— Сколько у них с собой-то...
— А из канала? Да и в доме вода, нет?
— Пока они кишки свои до берега дотянут... А в дом, ежели уже полыхнет, никто и не полезет.
— Да у нас, вроде, и чародеев-то... С чего бы у нас полыхнуть?
— При чем тут чародеи?
— Так Вы же, дядя, не знаете. На Кисейной — это всё они. Древнее проклятие исполняют.
— Чего?
Шепотом:
— Приплыли из Гандаблуи в трюме на пароходе. Семь древленских чародеев, по одному из каждого ихнего города. Ибо сказано у пророка Джаррату...
— Чего?
— И будут раздираемы на части тою распрей... А дальше говорить нельзя! В общем, с тех еще времен, когда мэйане их из Умбина выжили.
— Где Умбин, а где Ларбар, а?
— Да по нынешнему времени что в Умбине взорвешь? А у нас и Судостроительный, и Университет... Зашли перед тем на Кисейной выпить, ну, и...
* * *
В преподавательской зале отделения Естественных наук Ларбарского Университета.
— "Семеро пострадавших с ранениями различной тяжести доставлены в Четвертую лечебницу"... Явно занижены потери. И еще "около десятка" задержанных, то есть, якобы, не нуждавшихся в отправке в больницу. Это — при взрыве в замкнутом помещении.
