Жгуты и плети выплёскивались из тонких разломов. Тяжёлые, густые, они казались слоями тумана над гнилой водой верхового болота. Отдельные пряди, красновато-текучие, изгибались перерезанными надвое червями. Я почувствовал, как сзади на шее встают дыбом волоски. Сам не заметил, что отступил, доверяя памяти крови, древним инстинктам. Казалось, если прикоснуться к жгутам, они и в самом деле уязвят, смешают призрачное свечение с сокровенной темнотой моей крови.
Сзади раздался поскрёбывающий шорох и змеиное шипение. Я обернулся и едва не завопил, качнувшись назад.
Навь отползал вверх по стене, словно эта плоскость была полом и над ним не довлела сила притяжения, отталкиваясь каблуками ботинок и цепляясь за неровности отросшими когтями. Волосы ночного под напором невидимого ветра прижимались к стене, уходя назад, за плечи, втекали в трещины чёрной паутиной. Только бы не Алая!.. Только не это!..
— Даниил, не вздумай чаровать!!! — я шагнул к нему, с ужасом глядя, как красный туман меняет очертания. Тонкие, на глазах приобретающие плотность жгуты зашарили по камню, изгибаясь в воздухе и не давая подобраться ближе.
— Навь!!! — он меня не слышал — лицо вновь стало похожим на маску боли и отчаяния, а глаза наполнялись темнотой.
Один из светящихся бледной кровью языков неожиданно выплеснулся, накрывая ночного с головой. В пульсирующем свете одежда и волосы Даниила стали цвета венецианского красного стекла. Свечение усилилось до насыщенных цветов живого огня и схлынуло.
Ещё несколько секунд он так и оставался замершим чёрным пауком на стенке колодца. Бледные губы шевелились. Я разобрал лишь несколько слов на старом языке.
— Нет-нет-нет!.. Не надо! Не надо... Оставь меня!.. — из уголков угольно-чёрных глаз потекли быстрые дорожки слёз. Оторвав одну руку от стены он выставил её перед собой, пытаясь оттолкнуть что-то невидимое. Вместе с тёмным паутинчатым дымом с кончиков когтей сорвались, тут же растаяв, ярко-алые брызги и Даниил рухнул вниз, запрокидывая голову с опадающей вдоль трещин стены паутиной волос. Я шагнул к нему проверить — жив ли он, в себе ли?
Ночной застыл с распахнутыми чёрными глазами, смотрящими в бесконечный подъём истресканных стен, откуда уже исчезал, втягиваясь обратно, тяжёлый красный туман. Алая... почуяла безумца и отступила? Зрачков всё ещё не было видно, но у внешних уголков глаз уже проступал белок с тонкими красными ниточками лопнувших сосудов.
— Навь? Как ты? — ткань его рубашки под пальцами оказалась тёплой и мокрой, а кожа прощупалась как холодное тело змеи. Что-то тёмное мелькнуло перед глазами — сильный толчок в грудь выбил на мгновение воздух из лёгких.
Когда я смог наконец вздохнуть, под лопатками вновь был жёсткий камень. Кожу на груди щипало и холодило — ткань от взмаха его руки порвалась. Четыре царапины проходили наискось, неглубоких, но всё же с застывшими по краям, готовыми скатиться под рубашку капельками крови. Огонёк, слетев с руки, медленно кружился чуть выше меня, колеблясь и временами затухая. В рваных сполохах света по стенам метались тени. Словно загустевая, они наполняли пространство вязкой темнотой.
— Габриэль?.. — хриплый и дрожащий голос Даниила прозвучал тихо и испуганно.
— Что с тобой? — вопросом на вопрос ответил я, поднимаясь и отряхиваясь. Глаза у него стали почти нормальными. Впечатляет — я отнюдь не слаб в бою — но такая скорость застигла врасплох.
— Я... Я не сильно тебя задел?.. — его колотила крупная дрожь. Закрыв лицо ладонями Даниил опустил голову. Волосы, оставленные неощутимым для меня безумным ветром, влажными прядями облепили вздрагивающие плечи и мокрую одежду.
— Ерунда... Это само ушло, или ты его отпугнул? — прижав ладонь к царапинам, я стёр рубиновые капельки. — Думаешь, это — она?..
Ночной неопределённо мотнул головой. Да что же с ним такое?!
— Навь, ты как?
Ответом снова было только неровное дыханье, почти срывающееся во всхлип. Он сжался, ещё сильнее наклонив голову. Небо, ну и дали ветры попутчика... а ещё надеялся, что как раз в подобном случае он хоть немного поможет. Вздохнув, я для успокоения его и себя начал говорить вслух.
— Ладно... Будем надеяться, пока никто нас здесь не потревожит. Если это ловушка — должен найтись выход. Как вы в прошлый раз выбрались из неё? — я задумчиво глядел наверх. Огонёк уже исчез в темноте высоких сводов. Нет такой верёвки, что не оборвалась бы здесь под собственным весом, а на когтях и кинжалах высоко не поднимешься. Я прошёлся по кругу. — Ладно, можешь не отвечать, как-то вы всё же выкарабкивались...
Происходящее напоминало театр абсурда. Я, из Ветви создателей подобных ловушек, не мог её покинуть!
— Не помню... — осевшим хриплым голосом соизволил ответить так и сидящий у стены, ночной. Из-за мокрой завесы спутанных волос раздался тонкий, сорвавшийся в судорожный вздох, смешок. Кажется, у него сейчас начнётся истерика — и вот тогда я точно пожалею, что взял с собой в башню Безумия того, кто уже отведал этой отравы.
— Знаешь, Габриэль, — судя по задыхающеся-рваным звукам, Даниил начал с надрывом хихикать, — когда Змей вытаскивал меня из могилы... вряд ли он думал что его труды пойдут прахом, таким вот образом... Настолько по дурному!..
— Тише.. тише... Сейчас что-нибудь придумаем... — я осторожно приблизился к нему и присел рядом.
— Габриэль!? — Навь глянул на меня чёрными провалами глаз в белой маске лица. — Ты что, решил что я свихнулся?! — он хохотнул во весь голос и эхо полетело вверх, перепрыгивая полоумным паяцем с одного полукружья стены на другое. — И что... — резко оборвав фразу, он запрокинул голову, провожая звук взглядом.
Не стоит пугать его, что всё здесь, уже давно исказилось и я не смогу открыть этот старый замок своим ключом — потому что вставлять его некуда — заклятья смешались... Как тот амбарный ржавый ком, что преграждал путь к башне — даже будь у нас отмычка — не открыли бы...
Но если не придумаю ничего в ближайшие минуты, Даниил окончательно превратится в того сотканного из теней и чёрной паутины ночного, который едва не вышиб из меня дух на балконе у Ады...
Я вздохнул, решаясь на грубые, заметные в колебаниях струн вокруг, но действенные меры. Проведя резко ногтями по свежим царапинам, размазал по ладони кровь, и как можно тише шепнув камню своё истинное, сказанное матерью, имя, прижал эту печать к стене.
Огонёк, порхающий с места на место над нами, мгновенно погас. Камни задрожали, а трещины стали расширяться — и внутри них показались чёрные маслянистые петли, похожие на мускулы и связки. В центре круглой площадки ухнуло, и часть пола начала уходить вниз — оттуда потянуло сухим воздухом и тёплым ветром с запахом дождевых червяков и прелой ботвы...
— Даниил? — я окликнул ночного, глядя, как провал расширяется, становясь более гладким и желтоватый, знакомый по старым ходам, свет просачивается оттуда. Алая Невеста пока не показывалась. — Идём — я открыл выход.
— Куда? В следующий круг Ада?..
— Успокойся. Не выйдя отсюда мы точно рано или поздно там окажемся... Но из наших холмов всегда вёл не один десяток ходов. К тому же — вдвоём как-нибудь да выкарабкаемся. Давай руку — и пойдём скорее, — я протянул ему раскрытую ладонь, кивая в сторону разлома. Ход успокоился, и нужно было поторопиться, пока процесс не повернул вспять. Не хотелось бы застрять в этих... Стенами назвать их язык уже не поворачивался после того, как они показали своё полуживое древнее нутро.
Протянутая навстречу рука едва заметно дрожала. Помогая ночному подняться на ноги, я почти не ощутил его веса, словно он весь превратился в невесомые, дымчатые тенёта.
Навь заглянул вниз, в тусклый круг жёлтого света с его волос медленно потекли тонкие струйки темноты.
Я, так и не выпуская его руку, тоже заглянул в провал.
— Не сопротивляйся и не пугайся, когда будем спускаться. Хотя... Вернее тут будет сказать, падать, — притянув, я крепко прижал его к себе. Чтобы проход не счёл ночного врагом, положил ладонь, покрытую хрупкой плёнкой крови, ему на лопатки. — Ты готов?
— Нет.
— Тогда ладно, — я широко шагнул, увлекая Даниила за собой — сперва свободно упав вниз метра на полтора, мы оказались в уже знакомой горячей темноте.
Что-то похожее на несколько полукружий гигантских мускулов охватило нас, с нежеланием опуская вниз. Стены, покрытые скользкой плёнкой, ударили в спину. Меня притиснуло к ночному почти до хруста в рёбрах.
Внезапно ноги провалились в пустоту, а потом я наконец-то смог вдохнуть. Желтоватый свет мягкой кистью выписал смыкающуюся чёрную воронку над головой.
Опустились мы неожиданно плавно. За спинами с тихим шорохом словно опало и начало расползаться что-то похожее на сплошную пелену из остовов листьев. Пол осторожно толкнулся в пятки с хрустом рассыпающейся под подошвами каменной крошки. Я выпустил Даниила — ловушка и в самом деле пропустила без последствий обоих.
За спиной у ночного растекались по камням, истаивая в воздухе, ажурные тонкие крылья. Иногда капли, почти ощутимые, падали на пол и расходились концентрическими кругами, как густой тяжёлый дым. Я оглянулся — короткий коридор, янтарный узор на стенах и потолке, белые следы от высохших давным-давно луж, какие-то деревянные ощепки в углу. Арка, обложенная зеленовато-белым камнем, через которую видно кусочек батальной масштабной фрески на далёкой стене и пустое пространство чего-то внушительного. Зал, или чертог... Видимо, нас выбросило в первое попавшееся относительно безопасное место. Не всё ещё здесь окончательно исказилось, потеряв свою суть и предназначение.
Ночной всё ещё молчал, и я ободряюще ему улыбнулся.
— Ладно, как бы то ни было — надо искать выход. Не хотелось бы тебя огорчать — но многие ловушки здесь, увы, не различают своих и чужих — они не более, чем механические приспособления. Под конец Исхода это действовало уже намного надёжнее магии. Да, впрочем ты и сам это знаешь... Как ты себя чувствуешь?
— Почти... вменяемо...
— Вменяемо?.. — я с сомнением оглядел испачканного в паутине и грязи ночного. — Возможно, нам придётся долго идти. Мои предки не скупились, когда дело касалось масштабов построек. Мы могли позволить себе продолжать стройку более века, — я махнул рукой в сторону арки. — Ладно. Пока я вижу только этот проход. Направимся туда? Вернуться в ловушку невозможно, а в ту комнату тем более.
Шагнув под проём, я оглядел огромную залу. Фрагменты старой фрески-лабиринта кое-где проглядывали через ровный слой пыли и тускло отсвечивающие в углах лужицы. Вода бы давным-давно испарилась в таком месте, и не хотелось даже знать, что за жидкость может так долго оставаться здесь, не высыхая.
На стенах сияла гигантская фреска, так и не померкшая за сонмы веков, пролетающих наверху, в мире солнца и ветра. С одной стороны шли из воды штормовой волной легионы причудливых созданий морского народа. Иногда омерзительно уродливые, иногда почти гипнотизирующее прекрасные. Казалось, тот, кто исполнял эти изображения, многих знал по меньшей мере в лицо. С другой стороны по стене спускались лучи света в закатных облаках, рисующие фигуры облачённых в сияюще-белое всадников. Дикий Гон.
Я едва не дёрнулся опуститься на одно колено, когда даже с такого расстояния разглядел чётко и изящно выписанный лик нашей королевы, которая выступила Водчим в то сражение. Художник знал её — и не только по словесным портретам или чужим картинам.
На дальней от нас стене темнела чудовищная воронка соединяющихся между собой морской воды и грозовых туч. До этой воронки с чёрным пятном ближе к нижнему краю — словно там находился когда-то тайный проход, оставалось несколько сотен метров. Какова же высота зала, что каждое существо изображено даже чуть больше, чем оно есть на самом деле? И притом не меньше тысячи фигур не стесняясь в одном месте вечно стремятся к битве, в которой морской народ будет побеждён. По крайней мере, так написано в нашей истории...
Я остановился, заворожённый открывшимся зрелищем. Возможно, где-то здесь есть портрет моего деда...
Зарево у верхнего края фрески расплеталось крыльями и шло отдельными струнами к каждой фигуре. Белые псы вереницей летели под полупрозрачными, как из мартовского льда, копытами молочно-туманных коней с длинными, таких не бывает у настоящих живых зверей, гривами и хвостами.
Светлые и чёрные волосы — распущенные, сплетающиеся с гривами, иногда откидываемые небрежным взмахом руки с длинными, чуть загнутыми когтями. Глаза — из шлифованных кабошонов — зрачки — и чёрные, и даже с золотыми искрами. Одежды, которые кажутся телами, и тела, которые кажутся нежнейшим шёлком, идущим причудливым лёгким узором. Разлетающиеся чёрные перья падают вместо листьев на невидимую тропу, и по ней несётся клубящееся, безудержное сияние, и чёрные птицы, кругами, спиралями и цепочками вьются над всадниками, падают им на плечи с раскинутыми переливающимися крыльями. Тёмные клубы стай, пронизывающие тучи, словно быстрые хищные рыбы. Из тумана в туман, из луча в луч, из струны в струну и из воды в воду... Никто не был прав, но кто-то остался победителем.
За спиной тихо вздохнул Даниил. Уж не увидел ли он здесь свою возлюбленную? Мне вспомнилась сцена на балконе. Обернувшись, так и не отыскав в сияющем холодном облаке знакомого лица, я поглядел на него. Видимо, пора привыкнуть к тому, что успокаивающая зелень его радужки не вернётся до тех пор, пока мы не покинем это место.
— Даниил?
Ночной стоял, запрокинув голову, медленно поднимаясь взглядом по взбаламученной до искрящейся пены волне — художник покрыл стену крошкой из хрусталя, а, возможно, и алмазов. Блестящие, с перекатывающимися под чешуей мускулами, вспарывали матовое нутро волн морские змеи, выходили из сокровенной океанской черноты бездонной чудовища, без чётких очертаний, неотделимые от воды, зловонные и злоглазые...
Слизистые конечности, клешни, рога, растопыренные нежные радужные плёнки плавников на тонких костяных иглах, россыпь мраморных животов и лиц, изящные, невесомые тела, и грузные, какие может выдержать только вода, похожие на земляные клубни. Гиганты и едва видимые через морскую зелень крохотные серебристые искры. Бирюза и оникс, темнота и свет, и все из одного корня — влажная сокровенная зелень. И тёмная радуга — не потемневшая на фреске от времени, но тёмная. Нет, не семь цветов в ней, но много, много больше... От конских копыт, окружённая до половины воронами, переливчатыми, метущимися, до острых плавников, подхваченная похожими на взмахи косы крыльями буревестников с клювами убийц.
— Даниил? — я подошёл к нему поближе. Глаза ночного остановились на вершине волны из рвущихся в битву тел, полных животной радости хищников предвкушающих добычу. По щекам ночного катились слёзы, собираясь на подбородке, затекая по шее за ворот рубашки.
Навь молчал, даже, кажется, не услышав вопроса. Вздохнув, я решил подождать, пока он немного придёт в себя. Получить ещё пару царапин от его удара не хотелось.
Под ногами похрустывало — в твёрдом базальте когда-то вырезали идеально ровные полукруглые желоба. Они шли по всему полу загадочным узором. Чёрные, спекшиеся коросты виднелись в некоторых петлях этого подобия лабиринта. Кровь? Вполне возможно... В магии многое замешано, в прямом и переносном смыслах, на крови. Потолок, из уложенной ромбами светлой песочной плитки казался чистым — ровная, гладкая поверхность. Почему он не украшен узорами? На самом дальнем конце его, ближе к стенам, виднелись неправильной формы тёмные пятна. Странно...
