Слушаю и повинуюсь

— Амани, — потянулся к ней мужчина. — Моя Амани.

Девушка встретилась с ним взглядом. И тоскливо, скрипуче закричала.

В это же мгновение Амин бросился на султана, не рассуждая, что делает. Только зачем: Валиду больно, и он должен помочь.

Ничего он не успел — мужчина, не оборачиваясь, щёлкнул пальцами, и Амин завис над полом, беспомощно барахтаясь.

Но следующие слова заставили его замереть.

— Моя хумай, как долго ты пряталась от меня, — протянул султан. — Что мне сделать с этим ибни за все годы ожидания, которое ты заставила меня терпеть?

— Ничего, — скрипучим голосом Валида отозвалась красавица. — Тебе это не нужно. Я здесь. И я... твоя. Я исполню любое твоё желание. Приказывай... хозяин.

Амин в который раз рванулся, а мужчина, улыбаясь, произнёс:

— Свободолюбивая хумай говорит такие слова... Наверное, мне стоило бы заточить этого ибни в темницу... Или отдать моим гулям... Ты видела моих гулей? Но я милостив и сжалюсь. Я не буду ничего с ним делать. Сделаешь ты. Слушай, хумай. Я хочу, чтобы ты его убила.

Амин вздрогнул, встретившись взглядом с красавицей... Валидом.

— Слушаю, — она склонила голову. — И повинуюсь. Хозяин.

Мир вокруг сжался в одну точку, а потом снова взорвался феерией красок. На этот раз ни комната, ни стоящий над ним человек не были незнакомыми.

Амин слишком часто видел старшего брата в кошмарах, чтобы забыть его.

Ночь седьмая. Джины

Цепи звенели каждый раз, когда Амин поворачивался. Маленькая, сырая камера не давала возможности даже вытянуться в полный рост, так что вертеться приходилось много. К тому же, из щелей в полу — достаточно широких, чтобы проскочила крыса — постоянно дуло.

В очередной раз сев и притянув колени к подбородку, юноша подумал, что когда за ним придут, он ужене встанет. Просто не разогнётся.

Ну и ладно.

По полу бегали любопытные крысы. Залезали на ноги, руки, взбегали на грудь. Амин, которому надоело их отпихивать, просто сидел неподвижно, шевелясь, только если маленькие слуги Иблиса тыкались в лицо...

... Пока в маленькое решётчатое окошко в двери не мелькнул свет. И почти сразу зазвенел отодвигаемый засов.

— Воюешь с крысами, брат? — положив факел на пол, усмехнулся мужчина, с ног до головы закутанный в чёрный плащ.

— Мир тебе, Халиб, — отозвался Амин, отшвыривая особенно настырную крысу. Та ощерилась, но нападать при свете не стала.

— Ты всегда был вежливым мальчиком, — султан Яммы прислонился к стене, глядя на младшего брата сверху вниз.

Амин молча, щурясь от слишком яркого света факела, смотрел на него и ждал.

— Ты никогда не желал оказывать мне знаки уважения, — вздохнул Халиб. — Вечно или в гареме торчал, или в оружейной, но именно тогда, когда меня там не было. Это глупо, брат, не находишь? Веди ты себя иначе, я, быть может, тебя бы и пощадил.

Амин громко усмехнулся.

— Раша это не спасло.

— Раш был идиотом, — отмахнулся Халиб. — Пресмыкающимся идиотом. Ты бы ещё Салима вспомнил.

Амин молча смотрел на него.

— А ты мне всегда нравился, — продолжал султан. — И честно говоря, я нахожу это несправедливым: почему тебя, за то, что хватило ума и ловкости сбежать, я теперь должен казнить долго и мучительно, а этим молокососам достались яд и смерть во сне.

— Вы милосердны и сострадательны, о великий и мудрый... султан, да продлятся дни ваши вечно, — мрачно отозвался Амин, и мужчина захохотал — громко и весело, точно над хорошей шуткой.

— Амин, ты не меняешься! Меня всегда восхищало, как ты умеешь говорить положенный придворный речитатив так, что собеседник не сразу догадается, что его послали к гулям шайтана на пир, — он помолчал, потом вдруг спросил: — Как ты жил... в Бахре, да? Я только-только отправил туда надёжных людей, а ты сорвался с места... Неужели шайтан шепнул? Я всегда думал, что ты с ним в сговоре, — хохотнул Халиб. — Ну так что? Мне говорили, ты работал грузчиком у торговцев и жил в жалкой лачуге на окраине. И сутками ходил голодный, когда рынок закрывался на праздничные дни. Да? Бедный, бедный шехзаде Амин!

Амин, прикрыв глаза и расслабившись, сидел молча.

— Что-то всё-таки меняется, — хмыкнул Халиб, глядя на него. — Раньше ты бы подобное не стерпел. Это тот торговец приучил тебя к послушанию? Или ещё на корабле... А, Амин?

Юноша молчал.

— А если бы я прислал сюда палача с кнутом — ты бы не был таким тихим, — усмехнулся султан. — Стоит, брат?

Амин поднял на него спокойный взгляд.

— Зачем ты пришёл?

— Конечно же, поиздеваться над тобой, это же так весело, — рассмеялся Халиб.

— Тогда зови палача, — пожал плечами Амин, снова опуская взгляд. — Будет ещё веселее.

И даже не вздрогнул, когда султан захохотал — смачно и раскатисто, тон в тон звучащим где-то неподалёку крикам: очевидно, палач как раз работал.

— Как ты оказался в моих комнатах? — быстро спросил Халиб, оборвав смех.

— Это комнаты нашего отца, — медленно произнёс Амин, не поднимая глаз.

— Это комнаты султана, — поправил Халиб. — Отец умер, и султан теперь я. Так как ты оказался там? Ни городская, ни дворцовая охрана тебя не видели. По слухам, ты был в Гарибе.

— Значит, у тебя нерадивые соглядатаи, — протянул Амин. — И стражи.

— Думаешь? — вскинул брови султан. — До тебя я был ими доволен. И потом появление в искрах золота и чёрном дыму... наводит на мысли о магии. К какому из джинов ты сунулся?

Амин молча сидел, обнимая колени руками.

— Разве ты забыл уроки Салах-аги? Никогда не лезь к джинам, — пожурил Халиб. — Ладно. Не желаешь говорить — не надо. А вот это у тебя откуда? — перед глазами Амина мелькнула его же джамбия. — У джина украл?

Амин проводил её тоскливым взглядом.

— Да.

— Ай-ай, нехороший мальчик! — рассмеялся Халиб. — Не бери ничего у джина — это второй урок. Третий помнишь?

— Ничего не проси, — откликнулся Амин.

— Молодец! — улыбнулся султан. И, подобрав факел, выпрямился. — Да, я уже говорил, что тебя казнят на рассвете. Я ещё не придумал, что это будет, но должно получиться красиво и зрелищно. Ты же тоже любишь зрелища, да, Амин? — и, не дожидаясь ответа, взялся за дверь.

— Брат! — вскинулся Амин. — Подожди.

Халиб глянул на него, хмуря брови.

— Амин, не рушь моё доброе мнение о тебе — просить меня передумать бесполезно. Мне казалось, я хорошо это тебе объяснил ещё...

— Какие у нас отношения с Гарибой?

Факел дрогнул, тени заскакали по каменным стенам.

— Ты решил напоследок заняться политикой? — изумился Халиб. — И что Гариба?

— Это богатая страна с небольшим гарнизоном и почти не охраняющейся столицей. У её султана даже нет наследников, — быстро-быстро заговорил Амин, вглядываясь в лицо Халиба. — Завоевать её...

— Ещё и военачальником, — перебил султан, качая головой. — Тебе-то что с Гарибы, а, Амин?

— Мой друг в плену у султана, — отвернувшись, тихо ответил Амин.

— Ты был ещё и настолько беспечен, что обзавёлся друзьями? — усмехнулся Халиб. — Хватит, мне надоел этот бред. Прощай, брат.

— Халиб, пожалуйста! — сорвавшись с места, Амин бросился к ногам брата, обнял высокие сапоги, прижался лбом к коленям. — Пожалуйста! Мы братья, прошу, исполни моё последнее желание: помоги моему другу, и я умру, прославляя тебя перед Аллат. Прошу тебя, брат, умоляю!

— А я уж думал, никогда этого не увижу, — высвобождаясь и отступая на шаг, довольно усмехнулся Халиб.

Дверь захлопнулась, чуть не ударив Амина по лицу, засов со скрипом вошёл в пазы.

— Хорошо... брат, — раздался из-за неё приглушённый голос султана. — Я подумаю.

И искорка факела, замигав, пропала за поворотом коридора.

Амин прижался щекой к стене и, обняв себя руками, попытался улыбнуться. Но не убедил получившейся гримасой даже пялящуюся на него крысу.

* * *

Сапоги стучали по каменному полу. Шаги вразнобой — шли несколько человек.

Амин поднял голову и горячо взмолился Аллат — хотя уместнее было бы Вадду, ведь в его владениях скоро окажется.

По крайней мере, он знает, каково там.

И он был прав, что не сумеет подняться — стражникам пришлось полдороги тащить его под руки. "Не волочь", — с усмешкой отметил Амин. Неужели последняя дань уважения? Он всё-таки шехзаде. Каким бы он ни был, он шехзаде — кровь от крови с великими властителями древней Яммы.

О том, что он кровь от крови с Халибом, Амин старался не думать.

Когда солнце ослепило, многоголосый шум оглушил, и Амина швырнули на песок, он понял — не уважения. Страже просто приказали не калечить его раньше времени.

Брат действительно постарался обставить его смерть поинтересней. Публичные казни не были в Ямме редкостью, но при последнем султане, отце Амина, они редко проводились на Арене. Великий Сейфуллах не считал достойным заставлять пленников или преступников сражаться. Полагал лицемерием скудный шанс выжить, и никогда не любил издеваться над беспомощными.

Очевидно, новый султан взгляды отца не разделял.

Толпа притихла, пока Амин, отплёвываясь от песка, с трудом поднимался. Пока глаза привыкали к солнечному свету. Пока юноша осматривался, не признаваясь себе, что ищет на трибунах брата. Конечно, нашёл — его балкон сложно было не заметить. Украшенный драгоценными камнями сверкающий навес, невольники с южных гор с опахалами, толпящиеся за креслом султана сановники — Амин не узнал их да и не слишком разглядывал. Халиб наверняка вместе с братьями избавился и от друзей отца. У него со старым султаном всегда были напряжённые отношения. И разные взгляды — на всё.

В отличие от любимчика старого султана — Амина, которому всё позволяли. Даже, будучи ещё не вошедшим в возраст, выбирать невольниц из царского гарема...

Амин зажмурился и вздрогнул, когда толпа вновь завопила: на другой стороне Арены открыли ворота, и стражники, сгрудившись у стен, принялись копьями подгонять выходящих из загона тигров. Конечно же, голодных. Конечно же, обозлённых. И уже увидевших лёгкую добычу.

Амин со вздохом посмотрел на пронзительно-голубое небо. На сияющее — ещё не в зените, но близко, — солнце. Сейчас стоило повторить молитву, но перед глазами Амина встало совсем не лицо прекрасной богини Аллат.

"Я ненавижу вас. Весь ваш гнилой род. До последней косточки, до последней мыслишки, последней сути вашей жадной натуры ненавижу... Дружба. Помощь. Просьба. Всего лишь очередная клетка".

Рычание совсем близко, и Амин зажмуривается. Так почему-то спокойней. И так можно справиться со жжением в глазах.

"Амин, а если бы ты поймал птицу-хумай, что бы ты пожелал?"

Дрянной, негодный мальчишка, зачем ты это делал... Зачем ты это делала, ты же всё знала и ничего не сказала, до самого конца не сказала!

"Я знаю, каково это — сидеть в клетке день за днём, день за днём и петь, петь, петь..."

Глухое рычание и горячее, зловонное дыхание в лицо.

Рука по привычке касается пояса — там, где раньше хранилась джамбия. Сейчас её нет и защититься нечем.

Амин открывает глаза, смотрит на окруживших его зверей. Оскаленные пасти, пенящаяся на клыках слюна...

Лазурное перо, почти не заметно светясь, легко кружится на ветру, падает на арену под ноги юноши.

Как по команде тигры ложатся на песок, тыкаясь носами в колени юноши, и лишь глухо ворчат, когда стражники колют их копьями, заставляя встать.

Перо ловит солнечный свет и рассыпается синими брызгами, невидимое для замершей изумлённой толпы. Но не для Амина.

В полной тишине повелитель Яммы поднимается, подходит к узорчатым перильцам балкона и делает страже знак.

Рука султана зависает в воздухе, и поворачиваются копья, и невидимые Амину стрелки натягивают тетиву, а гвардейцы кладут руки на рукояти мечей.

Халиб и раньше не уважал традиции предков, не стал чтить и эту — выжившего на Арене должны были отпустить.

Вот только Амину не дадут выжить.

Рука опускается, и Амин, по-прежнему глядя на песок, где тает последняя синяя искра, вздрагивает, закрываясь от несуществующего удара.

За ним вздрагивает вся Арена, и песок вокруг вздымается, пенится, сверкая на солнце сине-зелёной чешуёй.

Огромная кобра, раскрыв капюшон и обвив кольцами остолбеневшего Амина и ластящихся к нему тигров, с интересом смотрит на султана.

Под тихое угрожающее шипение Арена наполняется змеями.

* * *

В комнате было сумрачно — от убранных частыми решётками окон. Зато свет падал так, чтобы выгодно осветить арабеску на стенах и пушистый ковёр бедуинов на полу.

— Мир тебе, ибни, — улыбнулся, стоя у закрытой двери, юноша Алиф... а точнее джин-повелитель змей из города Мисбаха.

Сидящий на полу Амин тяжело сглотнул, не сумев вымолвить ни слова.

Улыбка на лице джина стала шире.

— Держи, — он протянул Амину джамбию. — Она твоя.

— П-почему? — умудрился шепнуть юноша, дрожащей рукой пытаясь взять кинжал.

— Потому что я, — подмигнул Алиф, — так хочу, — и, наклонившись, ловко сунул джамбию за пояс — ровно туда, где Амин привык её хранить. — А теперь молч-ш-ш-ши, ибни. Говорить буду я. У меня... нас-с-с-с, — добавил он громко, — ес-с-с-сть ч-ш-ш-то с-с-с-сказать юному с-с-с-султану Яммы.

— Не такому уж юному, — отозвался Халиб, закрывая дверь. — Амин, братец, ты не просто попал к джинам, ты ещё и с ними спутался? Напомни-ка мне четвёртое правило Салах-аги.

Амин открыл было рот, но, поймав взгляд Алифа, промолчал.

В наступившей тишине змеиное шипение прозвучало неожиданно громко. И угрожающе.

— Не заставляйте меня звать стражу, — холодно бросил Халиб, глядя на ползущих к Амину кобр. — Это вы хотели со мной поговорить.

— О да, — улыбнулся Алиф, не слишком стараясь сохранить человеческий облик полностью. Улыбка, к примеру, у него получилась совершенно змеиная. — Это я милос-с-с-стиво решил не раз-с-с-срушать этот прекрас-с-с-сный дворец. И не убивать тебя, с-с-с-смертный. Тебя и твоих с-с-с-слуг.

Халиб рассмеялся, и Амин заметил, как в руку ему сам собой скакнул кинжал из ножен на поясе.

— Не с-с-с-стоит, с-с-с-смертный, — Алиф заметил тоже, но даже не напрягся. Лишь глаза нехорошо прищурились. — Ты же не хочеш-с-с-сь отправиться к Манат раньш-с-с-се времени? Клянус-с-с-сь Иблис-с-с-сом, я хочу этого, наверное, не меньш-с-с-се твоего брата, а в будущем — и твоего народа. Но ты нужен нам, с-с-с-смертный. Поэтому ус-с-с-спокойся и выс-с-с-слушай. Твоей жиз-с-с-с-сни нич-ш-ш-што не угрож-ш-ш-шает.

Амин ждал, что разозлённый Халиб — а брат злился, да так, что дрожали даже пальцы, сжимающие кинжал — позовёт стражу, напомнит, что к султанам подобным образом не обращаются даже джины... Попытается напасть на Алифа или выхватить джабию у Амина, наконец.

Но Халиб просто спокойно сел в кресло, с благожелательным интересом глядя на джина. Даже кинжал вернулся в ножны.

Халиб тоже внимательно слушал наставника Салах-агу в детстве.

Алиф усмехнулся, но сел напротив — у маленького столика с фруктами и кувшином вина. Не притронулся ни к еде, ни к напиткам — как и Халиб.