Стучит, гремит, откроется

— Две всадницы, пане, внутрь просятся. Одна ранена.

— А ты что?

— Пущать на положено, говорю.

Войт Шеляг, который любливал сам по нескольку раз за ночь проверять бдительность караульных, взглянул на прибывших и возопил, наградив подчиненного подзатыльником:

— Да ты, никак, сбрендил, дурень!!! Это же панна Меланья, она на ловитвы приезжала! Ты хоть знаешь, кто ее опекун?.. Отворяйте немедля!!!

Караульщики засуетились и спустя несколько колодежек пропустили путниц в город.

— Смиреннейше прошу простить несмышленость моих людей, панна, — с удивительным для лесного жителя обхождением извинялся Шеляг. — Сейчас твоей спутнице окажут...

— Ничего мне не нужно, кроме кровати или, на худой случай, охапки соломы, — с кряхтением выпрямляясь, проворчала Ежка.

— Я соврала про разбойников для достоверности, — добавила Меланья. — На деле же мы отбились от оборотня и на нас его кровь, во что не каждый может поверить.

— От оборотня? — брови пана войта так и взлетели в удивлении. — Хм...Ну что ж... Воистину, отваге наших женщин могут позавидовать иные мужчины... Не хотите ли, в таком разе, присоединиться к придворному панству, которое сейчас собралось ужинать? В резиденции, думаю, найдется пустая комната...

"А нет — так кого-то выселим", — повисло в воздухе.

— Нет-нет, не нужно, — поспешила откреститься Меланья, помотав головой. — Я бы желала до поры сохранить наше пребывание здесь в секрете, скажите это своим людям... Нет ли у вас небольшой свободной избушки или хатки где-нибудь подальше от резиденции?

— Хатки? Дражайшая барышня, их у нас нет вовсе: недостатка в дереве, слава Богу, не имеем. А касательно избушки... есть одна, правда, прохудившаяся немного, но никем не занятая, — парень сегодня с последними добровольцами на фронт ушел, никто не успел вселиться. — Теперь недосказанным осталось "с причудами знати не спорят", но Меланья настолько утомилась, что ей совершенно не было дела до произведенного на войта впечатления.

— Покажите. Мы заплатим.

— Да что вы, какая плата, — шутливо отмолвил Шеляг. — Я вам помогу, а достопочтимый пан писарь когда-то — мне...

Вот каким был этот человек, имеющий очень приблизительное представление о бескорыстии.

Взяв у одного из караульных фонарь, Шеляг лично проводил панн до избушки за покосившимся плетнем, находившейся довольно далеко от церкви и резиденции.

— Лошадок ваших можете в сарай поставить... Вон колодец, ведра и другая полезная утварь в сенях... Может, вам служанку?.. Как хотите. Аккуратно, пожалуйста... — войт вошел первым, подал руку каждой женщине поочередно, помогая одолеть высоту порога. В Меланье шевельнулось чувство благодарности — после долгого, почти непрерывного перехода в седле болело все от ступней до копчика, и без помощи она могла разве что переползти через порог.

В избе стоял дух прохлады и сырости: подпол, верно, подтапливался. Но все же, чего утаивать, жилье пребывало в довольно приемлемом состоянии. Сквозь заставленные всякой всячиной крошечные сени прошли в единственную комнатку, служившую зараз и передней, и опочивальней, и кладовой. В полумраке виднелись лавки и стол в красном углу, печь, полати. К стенам были прибиты массивные деревянным полки, на коих поблескивала оловянная посуда.

— А хозяин не против заселения чужих в его обитель? — спросила, осмотревшись, Меланья.

— Некоторые из ушедших, в основном холостяки, до возвращения передали избы на мое попечение, разрешив вселять беженцев. — Шеляг оставил фонарь на столе, прошелся по скрипнувшим половицам и вынул из двух оконных проемов бычьи пузыри, впустив в дом теплоту летней ночи. — Снедь и прочее можно приобрести на утреннем рынке. Если хотите, могу прямо сейчас обеспечить вас необходимым.

— Я буду вельми признательна, ежели вы принесетnbsp;е немного еды на первое время и что из одежды, можно немудреной, селянской.

— Несколько колодежек.

Войт откланялся, а Меланья, спохватившись, что Ежки давно не слышно, обнаружила наставницу сидя заснувшей на лавке. Хорт свернулся у ее ног. Чтобы не последовать их примеру до прихода Шеляга, вещунья тщательней осмотрела избу. Нашла на печке сложенные одеяла, а под ней — ухват и пасюка, который без боязни приподнялся на задних лапках и с любопытством поглядел на временную хозяйку, шевеля усами. Меланья для порядка шуганула его и отдернула выцветшую занавеску. В закутке за ней стоял широкий низкий ларь, что-то вроде ступени для влезания nbsp;— Венчай! — спокойно приказал жених Евдикаю. Во время обряда руки и голос священника дрожмя дрожали, язык заплетался и не слушался. Перстни надевались под набат. Наскоро поцеловав Меланью, Зоек нырнул в толпу испуганных гостей, крича:

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

& — Вот, — Шеляг вернулся с набитой сумкой, положил ее на стол. — Вы уж извините, коль не подойдет...

— О чем речь, перестаньте. Мы и так вам очень благодарны.

— Если что понадобится, ищите меня. У себя я либо ранним утром, либо поздним вечером.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, Меланья заперлась и, не заглядывая в сумку (переодеваться все равно не было сил), попыталась растолкать Ежку, чтобы она легла на печь, где было б удобнее. Но наставница спала столь крепко, что молодая женщина решила просто уложила ее на лавку; сама же потушила фонарь, забралась на полати и, только смежив очи, мгновенно уснула.

Вот так, после путевых злоключений, стоивших одной жизни, Меланья исполнила данное мужу обещание.

III

Мало не припеваючи зажили панны в пуще. Градоуправитель старался во всем им угодить; никто, кроме него и караульных, которым под страхом казни наказано было молчать, не знал о пребывании в Жувече опекаемой писаря.

Во второе утро — первое проспали — женщины купили одежу, нарочито простую, которая выделялась только тем, что была неношеной, с иголочки. Знакомясь с соседями, имен не скрывали, но утаивали связь с двором. Чтобы их не выдала речь, позволяли себе ругаться и говорили просто, без витиеватости. Это возымело эффект: жители, более тяготеющие к селянам, нежели к горожанам, держались с паннами запанибрата. Парочке человек панны показались знакомыми, но тем и в голову не пришло перебирать в памяти женщин из прибывшей на ловитвы знати.

Вестей с фронта ждали с жадным нетерпением, тем больше, что в пущу они доходили с промедлением. Неприятель стоял под столицей, и оттуда уже не могли слать голубей, ибо ни одна птица не уходила от выстрела. Новости передавались из уст в уста, и тот, который счастливо добирался до Жувеча, непременно приносил с собою известие.

Ранее, чтобы не задерживаться под каждой добротной стеной, горельский вождь Эрак оставлял тясячу-другую человек на осаду, а с основной частью войска шел к столице. Только воинство отходило достаточно далеко, отряды Потеха, подкравшиеся незаметно, как лисы к курятнику, объединялись и почти сразу освобождали города единым и неожиданным наступлением со всех флангов. До того дошло, что вражьи солдаты боялись на колодежку прикорнуть. В их рядах пошел поговор, будто это сам лядагский Бог мстит, давая любимцам легкие победы. Прознав такое дело, горожане и не помышляли о сдаче, оборонялись остервенело и верили в приход подмоги.

У Меланьи сердце болело за Зоека и Стольника. Тяжко поддавалось описанию ее тогдашнее состояние: спокойствия не было, хотя и тревоги — тоже. Душа, как ненароком влетевшая в избу синица, стремилась покинуть узилище. Молодка готова была сносить любые тяготы и опасности, лишь бы видеть мужа каждый день... Но так же, как птица, душа ее билась в хаотичных порывах о стены, не смекая, где выход. Отделившую от Зоека дверь закрыл здравый смысл: молодая женщина понимала, что только ее не хватает на фронте, помнила, каким выдалось путешествие до Жувеча, и не то что не решалась — не позволяла себе даже думать о сем.

Карты сулили мужу удачу, крестному — беспокойство. Но не могло гадание развеять тоску и скуку. Тошно было Меланье в дремучей пуще, хотелось на простор, пусть там и грохотали сейчас выстрелы...

Даже сны — и те военными были. Порой в разноцветных пороховых дымах видела Зоека, вздымающего саблю в приказе атаковать; порой — Стольника, чаще всего совещающегося с князем. Вещунья не уставала молить Виляса, дабы с ними все было благополучно.

* * *

Буде кому захотелось одной ночью поглядеть на избу, в которой жили Меланья с Ежкой, тот удивился бы зело, увидев чудное: дым не повалил, по обыкновению, из трубы, а наоборот в нее втянулся.

Чьи-то пальцы скользнули по щеке Меланьи, вещунья заулыбалась во сне, сладко вздохнула. Увы, ничто не вечно: глас рассудка заинтересовался в личности подарившего нежное прикосновение, лоб кольнуло, и Меланья, окончательно проснувшись, скатилась с полатей, грянулась об пол ладонями и коленями — точно кошка на четыре лапы. Подняла голову и воззрилась на незнакомого статного молодца, виднеющегося в свете догорающей лучины.

— Чего ж ты испугалась так, — незнакомец наклонился, взял ее за плечи и поставил на ноги. В движениях отмечалось нечто змеино-плавное, в речи — шипящее, а внутри него, как в свертке из тонкой ткани на свету, Меланья смутно увидела свертывающегося кольцами крылатого змия.

— Истомилась, поди, без ласки... — сложно было сказать, то ли руки обнимают стан, то ли кольца с холодной чешуей окручивают. Дыхание сперло, и Меланья с трудом, как завязающую в киселе, подняла руку. Отогнанный крестом, молодец отступил с обиженным лицом.

— Сгинь, нечистый! — строго приказала вещунья. — Не ту избрал!

Война для обольстителей — если не мед, так малина. Множество вдов и солдаток остаются одни по избам да хатам, и далеко не каждая находит в себе силы оборониться.

— Не спеши гнать, — ответствовал змий, склонив голову к плечу, — много чего знаю я, авось, куплю этим расположение твое?

— Я вещунья, тоже много знаю.

— Но вещунья неумелая и не можешь видеть свое будущее дальше пары месяцев.

Мысли помчались, как табун диких лошадей по степи. Змий продолжал, подступая:

— Не сидится тебе тут, а?.. Не найти покоя...

Меланья в последнее мгновение снова перекрестилась, удерживая обольстителя на расстоянии.

— Что расскажешь мне?

Змий внезапно хлопнул крыльями. Вещунью обернул туман, и перед глазами ее возникла совершенно иная обстановка.

Конюшня, лошади в стойлах пофыркивают. Ее, Меланьи, руки подымают в седло русоволосого мальчика, ноги которого едва достают до стремян.

— Страшно одному? — спрашивает Меланья, готовая в любой момент снять ребенка наземь.

— Нет, матушка! — веселым подрагивающим голоском отвечает мальчик. — Нисколечко не страшно!

— Только посмотри, как он держится! Будет первым наездником в Лядаге... — слышится где-то в стороне голос Зоека. Муж подходит, простирая к ней руки, но что-то настораживает, и Меланья отпихивает его...

Перед очами предстали избяные стены и попятившийся змий-молодец. Хитростью решил ее в объятья заключить...

— Хочешь того, что видела?

— Хочу.

— Тогда поезжай к нему. Не найдешь тут покоя...

— Наступит мир?

— Поезжай... — прошелестел змий, прежде чем серебристой лентой влететь в печь. Меланья поискала на ней защиту и не заметила ни единого креста — таковые мешали нечистой силе пробраться в избу через окна и дверь. Вещунья угольком начертала Вилясов знак, задвинула жерло заслонкой и села на ларь, подперев подбородок ладонью. Ежка продолжала сопеть как ни в чем ни бывало, а пес заворчал под столом, верно, на приснившуюся кошку. Чары змиины не дали им проснуться.

Стоило ли верить слуге Рысковца, мог ли он сказать что-то полезное, без хотения навредить? То, что змии знают все на свете, ни для кого не секрет, но, как ни крути, нечистые они, замужних на измену подбивают...

Но каким реальным было все в видении! Она ярко помнила, что мальчик был довольно тяжел, ощущала беспокойство за него, смешанное с потаенной гордостью.

Меланья обновила лучинку в светце и принялась искать свою гадальную колоду: сорок засаленных карт с рисунками различных божественных тварей. Самым слабым в колоде был червь, предпоследним по силе — охотник с ружьем. Его и прочие карты могла побить только смерть, седая, несмотря на молодой лик, женщина в черном одеянии и со стилетом из темной стали в руке.

Самое простое гадание с колодой — на четыре карты, его Меланья и выбрала.

— Будущее, — зашептала, тасуя, — покажите мое будущее. Ехать или не ехать?

Стучит — дикая лошадь, гремит — сова, откроется — смерть. Итоговой картой, говорящей о конечном результате или, иными словами, о том, чем душа успокоится, стал голубь. Поездка, ошибочное решение касательно ее, встреча с любимым.

"Ехать!" — трудно было сказать, что подбивало к поездке — дар или желание свидеться с мужем?

C улицы донесся топот, ржание и приглушенный вопль: "А ну стой, зараза хвостатая, болячку тебе! Отхожу хлыстом так, что вовек заречешься повод перегрызать!" Ранние селяне, вставшие вместе со вторыми петухами, уже захоживались у ревущей поутру скотины, гремели ведрами и скрипели колодезными журавлями.

Меланья задула лучину с готовым решением — едет, сегодня же!

— Куда это ты собираешься? — с высоты печи глядя на мечущуюся по всей избе молодку, поинтересовалась Ежка. Облачилась Меланья в подобие одежи, в коей приехала, — с тех жупанов кровь так и не отстиралась, купили новые.

— На фронт.

— Чего?! — наставница аж села от удивления.

— Змий у меня был.

Так как дальнейших объяснений не последовало, Ежка хотела было уточнить, соблазнитель ли, но спохватилась, что сие ясно как ярый воск; вместо того с трудом выдавила:

— И что?.. Не молчи!!!

— И ничего, защитилась.

— А почему я не проснулась? — спускаясь, спросила наставница.

— Откуда я знаю? Я, испугавшись, с полатей свалилась, а вы с Ластом что мертвые спали...Чары, наверное, напустил. — Меланья бросила в сумку карты и огляделась, раздумывая, что бы взять. Отрезала изрядный ломоть от хлебной буханки, кинула его к колоде. Сунула за пояс пистолеты.

— Расспрашивала его?

— Не пришлось особо утруждаться, — упихивая косу под шапку, отвечала вещунья, — сам сказал, что покоя тут не найду.

— Может, лучше б не ехала?

Меланья глянула наставнице в глаза и твердо молвила, качая головой:

— Не отговаривай, я решилась.

— А вдруг...

— Все со мной будет в порядке. Я же вещунья, знаю ближайшее будущее, забыла? — Молодая женщина улыбнулась и снова посерьезнела. — Ты тут оставайся.

Тяжко вздохнув, Ежка обняла Меланью, а когда разомкнула объятия, на ресницах ее повисли слезы. Сердце вещуньи дрогнуло, но твердость решения осталась непоколебимой.

— Кажется, как раз сегодня фронтовики обратно собирались, с ними отправлюсь. Пойдем на конюшню, проводишь.

С надеждой глядя на хозяйку, Ласт подметал пол хвостом у порога.

— Ладно уж, — наклонившись, Меланья потрепала его по бархатистым ушам, — со мной отправишься, хоть и думала не брать.