— Товарищ старшина, группа из поиска вернулась в полном составе, раненых и убитых нет. Найдено живыми трое наших лётчиков. Одного обнаружили убитого, в воздухе немцы из пулемётов расстреляли. Оттащили в кусты, потом вернёмся, похороним.

— Я им, сволочам, теперь покажу приёмы цивилизованной войны. — Сорвался вдруг ближайший к Павлу лётчик с петлицами капитана. — У меня к этим тварям длинный счёт ещё с Испании. За Серёгу я им сегодня отомстил, а за Ивана, которого они над Мадридом вот так же, висящего на парашюте, кончили, и за Сёмку, точно так же расстрелянного сегодня, расплата ещё впереди.

Другие два пилота, лейтенант и старшина, угрюмо молчали.

— Винтовку дашь, старшина? — Спросил капитан.

— Не дам, товарищ капитан. — Ответил ему Павел, сам удивляясь своему жёсткому тону. — Согласно приказу, который мы получили, лётному составу, если позволяют условия, запрещено участвовать в наземных боях. Вы там нужны. — Павел показал пальцем на небо. — А здесь и без вас бойцов хватает.

— У тебя горстка бойцов, а ты от помощи отказываешься. — Попытался качать права капитан. — Может у тебя оружия для нас нет, так и скажи? Сам то вон с пистолетом бегаешь. — Капитан кивнул на кобуру, в которой расчёт "Гюрзы" таскал штатные ТТ.

— Неужто вам сверху не видно было, что эта горстка тут натворила? — Усмехнулся Павел и, немного подумав, добавил. — А моей винтовкой вы всё равно воспользоваться не сможете. — Повернулся к сержанту и приказал. — Лётчиков покормить. Потом, Левашов, со своей группой займёшь позицию на опушке. Усманова и Сидоренко отправишь сюда.

Отдав приказ, Павел поспешил на свою позицию, предчувствие приближающейся опасности его не покидало.

Сержант удовлетворённо кивнул, глядя вслед Павлу, он сам бы поступил точно так же, как приказал командир. Абсолютно правильно, что раненым, фамилии которых назвал старшина, место в тылу, даже если ранение лёгкое. Вот если прижмёт, тогда их помощь понадобится. И от огневой поддержки лётчиков никто не откажется. И оружие он для них найдёт. Есть у него вынесенные с аэродрома несколько немецких карабинов.

— Что это он, Левашов, на меня так? — Спросил у сержанта обиженный капитан. — У меня между прочим значок Ворошиловского стрелка. Я и с нагана, и с винтовки из любых положений не меньше восьмидесяти выбиваю.

— Не обижайтесь, товарищ капитан, из его винтовки, действительно, никто кроме него с напарником стрелять не сможет.

— Что ж там за чудо такое? — С недоверием протянул капитан.

— Вот начнётся бой, тогда увидите. — Ответил ему сержант. — Словами это не описать.

Выполняя приказ старшины, Левашов выделил из своего скудного пайка, большую половину груза их группы составляли боеприпасы, часть спасённым пилотам. Те вяло отказались, не прошло ещё напряжение боя, только капитан сделал пару глотков из бутылки коньяка, прихваченной бойцами на аэродроме. Оживились они только, когда по приказу сержанта, им притащили винтовки немецких солдат, взятые его группой в бою. Капитан осмотрел незнакомое оружие, довольно быстро разобрался в нём, и принялся учить своих однополчан, объясняя отличия карабина Маузера от Мосинской трёхлинейки. Со стрелковым оружием он действительно был хорошо знаком.

Сержант вывел свою группу на позицию, подозвал раненых бойцов, собираясь передать им приказание командира, но в этот момент из-за поворота лесной дороги медленно выполз бронетранспортёр, с натугой гудя двигателем. Передние колёса елозили по мокрой, в этом месте, после недавнего дождя дороге, но гусеницы уверенно вели его вперёд. За бронетранспортёром показались грузовики, заметили лужу, подались в сторону, обходя трудный участок.

— К бою! — Крикнул сержант и метнулся к ближайшему бугорку, вскидывая на ходу ППШ.

Хлопнула мина под колесами головного БТРа. Молодец Усманов, всё-таки успел заминировать дорогу. Ударил пулемёт боевого охранения. Взметнулись в воздух гранаты, сразу две из них попали в открытый сверху бронетранспортёр, огненная вспышка выбросила наружу изломанное тело пулемётчика, раздался из корпуса жуткий вой посечённых осколками солдат. Сержант постарался отключить слух, перенося огонь своего автомата на следующий грузовик, но тот уже стоял, являя на месте водителя громадную дыру в переднем стекле. Сержант запоздало уловил хлопок крупнокалиберной винтовки, молодец командир, включился сразу. Высыпавшие из кузова солдаты попали под фланговый огонь пулемёта и метнулись на другую сторону дороги. Но там тоже оказались мины. Первые двое взлетели на воздух, после чего оставшиеся в живых кинулись под колёса машины. Раздались первые ответные выстрелы со стороны немцев. Включился в работу снайпер Осназа и немецкий пулемётчик, сумевший установить в промежутке между колёсами свой MG, отлетел назад с простреленной головой. Не ожидавшие нападения солдаты вермахта кинулись назад по дороге, теряя людей от огня противника.

За спиной сержанта, громко матерясь, пристроился капитан-лётчик, грохнул выстрел и один из немецких солдат уронил голову от прицела винтовки. Капитан действительно умел стрелять.

Захлопали другие карабины, застрочили автоматы осназовцев, бой перешёл в шаткое равновесие, когда только секунды решают, кто останется победителем.

Павел успел занять своё место за несколько секунд до появления немцев из-за поворота. Рука дернулась поменять обычный патрон на бронебойный, когда в прицеле показалась морда бронетранспортёра, но вовремя остановилась. Осназовцы должны были заминировать дорогу, да и сам Павел отдавал такую команду. Потекли медленные секунды ожидания, но вот под передними колёсами БТРа рванула мина, тот остановился и Павел немедленно перенёс огонь на следующий за бронетранспортёром грузовик. Брызнуло осколками стекло и водитель упал на руль всем телом, первый грузовик упёрся в корму бронетранспортёра, мешая солдатам покинуть его. В БТР влетели, хорошо видимые в прицел, гранаты и огненная вспышка выключила его экипаж из дальнейшего боя.

Павел немедленно перенёс огонь на второй грузовик. Руки действовали как на тренировках, не требуя никакого участия мозга. Торопливо отыскивали очередную мишень, нажимали на спуск, перезаряжали винтовку и вновь искали следующую жертву. Когда стрелять уже было не в кого, Павел дернул прицел дальше по дороге и обнаружил офицерский Опель и водителя, судорожно пытающегося отвернуть в сторону. Одного выстрела хватило чтобы шофёр откинулся назад, демонстрируя пассажирам громадную дыру в груди. Те дружно кинулись наружу, не осознавая того, что осназовцы наметили их в качестве целей для задержания, едва они показались из-за поворота. Выскочившие из легковушки офицеры немедленно были сбиты с ног, связаны и утащены в кусты. Павел, сам пару раз бывший в роли объекта захвата на тренировках, даже сморщился, вспоминая ощущения, полученные им при этом.

Но отдаваться воспоминаниям было некогда. Несомненно, если они не потеряли остатки профессионализма, уцелевшие расчёты зениток должны были заметить его выстрелы. Павел развернул ствол в сторону аэродрома. Конечно, мишени находились на максимальной для его винтовки прицельной дальности, но рискнуть стоило.

Поместившиеся в прицеле зенитчики торопливо разворачивали своё орудие в сторону замеченной вспышки, не зная того, что уже опоздали. Павел тщательно прицелился, всё-таки расстояние больше полутора километров, и плавно нажал спусковой крючок. Действуя по уже проверенной схеме, он первым поразил одного из наводчиков, следующим был командир. Но на этот раз понадобился третий выстрел, получившие боевое крещение зенитчики оказались более стойкими, чем расчёт первого орудия, но и они, потеряв трёх человек, посчитали за лучшее разбежаться.

Павел оторвался от прицела. Бой на дороге уже закончился. Остатки охраны сопровождавшие неведомого пока ему немецкого офицера, несомненно немалых чинов, если судить по сопровождению, скрылись в прилежащем лесу. На дороге остались трупы и начинавшие потихоньку дымить машины, видно осназавцы уже применили предназначенные для уничтожения техники термитные шашки. В бинокль было видно, как его бойцы торопливо обследуют трупы, пополняя запасы боеприпасов для трофейного оружия. Пару раз мелькнул в поле зрения комбинезон летчика, Павел усмехнулся, капитан оказался упорным. Пытается что-то доказать, скорее всего самому себе, сбили то ведь в первом бою. Тем более он с боевым опытом, в отличие от других. Ладно, лишь бы под пулю не попал.

Пришло время принимать решение. До сих пор он оставался у аэродрома, так как полученный приказ требовал блокировать его работу, хотя бы, до полудня. Но уже сейчас становилось ясным, что восстановить работоспособность аэродромных служб немцам не удастся даже за сутки. Требовалось доставить захваченного бойцами его группы немецкого офицера к капитану. Да и лётчиков нужно убрать из района боя.

Павел взял винтовку и, подав знак второму номеру, начал отход.

Операция переходила во вторую фазу.

3 июня 1941 года Западнее Луцка

Рассвет только осветил верхушки деревьев, когда солдаты выкатили на поляну спрятанный до этого в кустах самолёт. Пилот, молоденький лейтенант, предпринял последнюю попытку выполнить полученный приказ. Смешно вытягивая тонкую ещё шею, он вытянул руку в нацистском приветствии, которое с недавних пор стало раздражать генерал-полковника Клейста, да и его подчиненных тоже.

— Господин генерал, — обратился лётчик к нему, — но как же приказ? У меня приказ вывезти вас из окружения.

— Оставьте лейтенант. — Отмахнулся от него генерал. — Я ещё вчера сказал вам, что никуда не полечу. Моё место вместе с моей армией. Вы заберёте Гретхен, Германии пользы от неё будет намного больше, чем от десятка обанкротившихся генералов.

Клейст подтолкнул к самолёту стоящую возле него радистку, последнюю из оставшихся при штабе, вернее при его остатках. Всех остальных за эти дни непрерывных боев потеряли, как потеряли и все машины с радиостанциями. Русские самолёты охотились за всем, что хотя бы немного их напоминало, расстреляли даже походный публичный дом. Гретхен уцелела только потому, что её покойный жених, обер-лейтенант танкового батальона, все эти дни прятал её в танке, вытолкнув невесту из него перед последним боем. Теперь танк с её Клаусом остался в десяти километрах севернее, вместе с другими танками его батальона. Их даже похоронить не удалось, впрочем, хоронить после попадания бронебойных снарядов русских танков, чаще всего нечего.

Гретхен всхлипнула, прижалась к генералу, шептала слова благодарности, которые Клейст старался не слушать. Он ещё раз отдал приказ лётчику, и тот, поняв, что всё решено окончательно, побежал готовить свой "Шторх" к взлёту. Вскоре самолёт пробежал по поляне набирая скорость, взревел мотором, резко пошёл вверх, скользнул над верхушками деревьев, которых уже коснулось Солнце, и над самыми деревьями ушел на запад. Клейст проводил его взглядом — ну вот родилась ещё одна легенда: о доблестном генерале, который пожертвовал собой ради спасения ещё одной немецкой матери. "Геббельс даже прослезится от такого сюжета", — зло подумал генерал, — "ну да черт с ним, с этим мерзавцем, лишь бы семью не тронули". Клейст развернулся и под восхищёнными взглядами солдат пошел прочь.

"Интересно, чтобы сказали они, если бы узнали, что я остался, потому что струсил", — думал Клейст, скользя взглядом по солдатам, которые вытягивались, заметив его внимание. Нет не смерти, смерти он уже не боялся. От неё никуда не деться. Он испугался позора. Гитлер, наверняка, вызывал его на роль "козла отпущения". Нужно же найти виновного за страшное поражение на востоке. И лучше всего искать его как можно дальше от главных штабов, если признать виновными Кейтеля с Йодлем, то виноватым окажется и сам фюрер, а такого быть не может. Клейст уже перегорел своей злостью и обидой, которая буквально кипела в нём первые дни. Обидой на идиота Паулюса, придумавшего этот дурацкий прорыв между механизированными корпусами русских. На бездаря Гальдера, уверявшего их, что советские танки всего лишь склад устаревшего хлама. На обжору Геринга, угробившего не только свои самолёты, но и его танки, оставив их без воздушного прикрытия под ударами русских штурмовиков и пикировщиков. Тогда, в первые дни разгрома, наблюдая как русские штурмовики безнаказанно превращают колонны с его войсками в груду покорёженного металлолома, нашпигованного человеческим мясом, ему хотелось только одного — выпустить обойму в эту разжиревшую морду.

Но Гитлеру он ещё верил, пытаясь прорвать русскую оборону и выйти на оперативный простор. Сомнения стали появляться где-то к пятому дню, когда удары на него посыпались со всех сторон. Он попытался получить приказ на отход в Польшу для перегруппировки, но вместо этого из Берлина пришел истерический меморандум о предназначении германской нации. И приказ, в котором Гитлер в категорической форме приказывал ему направить удар на юг и выйти к Львову для соединения с частями семнадцатой армии, которые успешно развивают наступление. Клейст выполнил приказ, развернув ещё довольно многочисленные дивизии на юг, и угодил в ещё один огненный мешок, в котором оставил очередную часть своих солдат. После чего ему стало окончательно ясно, что в Берлине обстановку на востоке не контролируют, и на восьмой день он предпринял самостоятельную попытку прорыва в Польшу.

Но было поздно. Его ждали на всех направлениях. Куда бы он ни направил свои дивизии, везде его войска встречали русские танки. Иногда попросту в лоб, если в советской группировке были тяжелые танки, которые, как оказалось, практически неуязвимы для немецких пушек. Иногда их пропускали вперёд, для того чтобы немедленно ударить в тыл стремительными лёгкими танками. И пока его офицеры разворачивали свои панцеры для контратаки, советские БТ, расстреляв как можно больше автомобилей, сбегали не принимая боя. Вот тогда ему пришлось пожалеть о бессмысленном рывке на юг. Подходило к концу горючее и приходилось бросать всё, без чего можно было обойтись, а на вторую неделю и то, без чего обойтись было нельзя, но бензина всё равно не было.

В бесконечных встречных боях и артиллерийских засадах сгорала его главная ударная сила — танки. Почти четверть группировки было выбито русскими засадами в первый же день. Передовая одиннадцатая танковая дивизия была уничтожена почти полностью, только нескольким панцерам удалось вырваться из бойни. Шестнадцатая дивизия пострадала меньше, но и в ней к концу первого дня не досчитались половины бронетехники. Пришлось срочно вводить в бой танки второго эшелона, но большого значения это уже не имело. Советские танкисты успели почувствовать вкус победы, страх перед грозным поначалу врагом прошёл. Выявилось превосходство русских тяжелых и средних танков, которые немецкие противотанковые пушки не могли пробить в большинстве случаев, как и большинство танковых. И только зенитные "восемь-восемь" могли как-то справляться со шкурой этих бронированных зверей.

Не хуже советских танков прореживало ряды его бронетехники отсутствие горючего. Вначале пришлось бросить бесполезные в столкновениях с русской бронетехникой легкие пулеметные Т-1, затем Т-2, эффективность применения 20-миллимитровых пушек которых оставляла желать лучшего даже против легких русских БТ. Бросали автомобили и бронетранспортёры, пришлось его мотопехоте вспомнить как месить дорожную грязь и пыль ногами. До последнего момента тащили с собой бензовозы, но их с каждым часом становилось всё меньше, те, которые не успела расстрелять советская авиация, высосали досуха моторы его панцеров. Пришлось бросить даже штабные фургоны, впрочем, желающих ехать в них, после показательного расстрела русскими самолётами пары таких машин, почти не было. И только автобус походного борделя танкисты тащили за собой на прицепе, даже когда в нём закончился бензин. Но и его вчера к вечеру пара русских истребителей превратила в груду покорёженного металла.