Алексей пытался объяснить судьям, что они наносят непоправимый вред своей профессиональной репутации, идут против собственной совести, когда соглашаются учавствовать в столь недостойном спектакле:
— Я не верю, что среди вас нет порядочных людей. Пройдёт совсем немного времени и вам будет стыдно за то, что вы в этом участвовали.
По знаку некоего персонажа, чьё лицо было скрыто за тёмными очками и маской, двое стражников вывели подсудимого в соседнее помещение, — что-то вроде курилки с голыми, выкрашенными в казённый зелёный свет стенами. Там Иисуса уже ожидал капитан Нелюбов и двое подручных костоломов. Впрочем, их проинструктировали бить так, чтобы не оставлять ссадин и синяков...
*
Прокуратор обратился к центуриону по-латыни:
— Преступник называет меня "добрый человек". Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить.
И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним. <...> Выведя арестованного из-под колонн в сад, Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение центуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица, глаза обессмыслились. Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова:
— Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?
Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло:
— Я понял тебя. Не бей меня.
Через минуту он вновь стоял перед прокуратором...
Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита".
*
Трое судей с непроницаемыми лицами, даже не заслушав адвоката Алексея Запального, за полчаса вынесли приговор.
*
Вскоре после осуждения Алексея Навального в столичном аэропорту президент России Владимира Путин дал интервью американскому телеканалу NBC. Журналист канала Кир Симмонс сказал: "Буквально каждый деятель несистемной оппозиции в России сегодня сталкивается с угрозой уголовного преследования. В журналистике — это, например, такие независимые ресурсы, как "Медуза" и VTimes, они уже получили "чёрные" метки "иностранных агентов" — и находятся на грани уничтожения". Потом журналист особо упомянул российского оппозиционера: "Его зовут Алексей Навальный. Люди заметили, что вы не были готовы сказать, что он выйдет из тюрьмы живым". Однако Путин перебил его раздражённой фразой "Да мне все равно!".
(Информация взята из открытых источников)
Глава 529 "Накануне днём"
Москва и вся Россия были возмущены до предела, тысячи людей вышли на митинги с требованиями справедливого расследования вскрытого факта коррупции на самом высшем уровне. Снятый и выложенный в Интернет очередной фильм-расследование Запального, — на это раз о тайном дворце самого президента Крымова под Геленджиком стоимостью в несколько миллиардов долларов, — поднял огромную волну гнева и ярости.
Участники московской акции собрались на Пушкинской площади, а также на Тверской улице с обеих сторон дороги. Позже часть из них двинулась в направлении Кремля — в сторону Манежной площади, но ее и Красную площадь быстро перекрыли. Протестующие свернули в Камергерский переулок, где скандировали "Долой царя!" и "Свободу!". Оставшиеся вблизи Пушкинской площади направились в сторону Сретенского бульвара. У станции "Цветной бульвар" их стал жестко разгонять ЗАМОРДОН. Были избиты и арестованы десятки людей.
Но главная "битва" состоялась возле следственного изолятора "Матросская тишина". Люди шли добиваться освобождения узников совести, хотя власти и не признавали существования таковых.
К тюрьме были стянуты отборные силы полицейского спецназа. Но пока в сторону приближающейся толпы протестующих летели не резиновые пули и ледяные струи воды, а слова предупреждения из мегафона о том, что если участники несанкционированного митинга немедленно не разойдутся, против них будет применена сила.
Капитан Нелюбов был прилежный служака и не трус. Бывало услышав слово "козел" в свою сторону — не раздумывая шел на восьмерых. И радовался, если обидчики оказывались подготовленные, не какие-то там задохлики. Это вообще его тема была, вступать в бой с превосходящими силами противника. Любил ставить себе задачи, которые сложно решить, ну и получал случалось в ответ крепко. Недавно решил побриться наголо из-за июльской жары, так прохожие на улицах шарахались в страхе, потому что у него вся черепушка в шрамах. Одним словом, он был воин, боец, но не палач. И возникавшая ситуация его напрягла, потому что даже в полиции и армии бывает складывается всё так, что ты не можешь "тупо" исполнить то, чего от тебя ожидают командиры. А на него давили, требовали, чтобы на этот раз он преподал оппозиционерам суровый урок. Руководство МВД уже не боялось отдавать самые дикие приказы. Капитан колебался. В штабном автобусе командир спецбатальона в чине майора раздражённый нерешительностью подчинённого стал орать на него:
— Я приказываю закатать их в асфальт! Вылететь со службы хочешь! У тебя же кредиты, семья. Забыл? Подумай своими тупыми мозгами, ты же нигде работу не найдёшь, жене нечем будет кормить детей.
— Я офицер, а не палач, — угрюмо повторил капитан. — Я никому не хочу ставить ногу на грудь. Хватит!
— Я тебя уволю, сука! С белым билетом вышвырну, так что тебя даже курьером никуда не возьмут. За долги вас выбросят из служебной квартиры, где будете жить? Бомжами станете.
— Там же женщины и дети.
— Всё, ты мне надоел, Нелюбов, — потерял терпение майор и сделал резкое движение к плечу подчинённого, вероятно собираясь сорвать с него погон. Капитан не имел намерения грубо нарушать субординацию, он просто машинально провёл контрприём из боевого самбо, перехватив занесённую руку. Отточенный до автоматизма на тренировках рефлекс привёл к тому, что у начальника хрустнуло где-то в запястье или предплечье, майор взвыл от боли и ярости и в ответ ударил капитана электрошокером. Напряжение в приборе было такое, что крепкий молодой мужик мгновенно отключился.
Нелюбов не помнил, как потерял сознание и упал. Запомнил лишь белую вспышку в глазах. А когда пришёл в себя, — это был уже будто другой человек. Даже выражение лица у него изменилось. Взгляд стал иной. И майор это сразу почувствовал и подивился необъяснимой перемене в человеке.
— Почему на мне эта поганая форма?! — оглядев себя, с досадой простонал капитан. Затем он стал ощупывать себя так, будто не понимая где находится, и кто он. Потом взглянул на свои ноги:
— А где мои кроссачи?! Плазма где, падла!? Ты их спёр?! — спятивший капитан схватил за грудки одного из офицеров.
— Сдурел что ли, Серёга?! — струхнул ничего не понимающий сослуживец.
Но командир спецбатальона незаметно подал всем знак, чтобы не спорили, и, переменившись к бунтовщику, ласково спросил:
— Ты как?
— Как, как...в порядке я, — неуверенно, с раздражением ответил капитан.
— Слушай, ты извини меня, Нелюбов.
— Я не Нелюбов, я Круглов...Палагин я, Сергей Иванович. То есть, Блэк Джек, — сам не понимая, что он такое несёт, перечислял капитан с выпученными глазами.
Начальник уже понял, что перестарался с электрошокером и надо бы отправить сбрендившего подчинённого срочно к психиатру. Но кто тогда будет выполнять поставленную задачу? Поэтому майор спросил:
— Работать можешь?
— Могу, наверное.
— Тогда давай, сынок, действуй, как приказано. Скажи своим парням, чтобы они эту либеральную мразь разогнали, по воронкам распихали, и пусть бьют дубинками не церемонятся.
— Приказ понятен, — бесцветным голосом ответил капитан. Он поднялся и, словно робот, зашагал к выходу из штабного автобуса.
Облачённые в защитные доспехи бойцы спокойно выслушали приказ вернувшегося командира покрошить в кровавую кашу демонстрантов.
— Полевать кто перед вами: женщины, дети, старики! Приказываю забыть про совесть! Отобьём им всякое желание бунтовать, — отрывисто накачивал своих людей капитан. По его команде бойцы полицейского спецподразделения перевернули нагрудные знаки задом наперед, чтобы журналисты и блоггеры их потом не смогли опознать по кадрам видеотрансляций. Затем карателям было велено закрыть балаклавами и забралами шлемов лица, спрятать нашивки и шевроны. Наконец, по взмаху руки своего командира спецназовцы сомкнули строй и направились на врага черепахой. Подобно античным легионерам они начали дружно отбивать себе ритм атаки стуча дубинками по щитам. Словно боевая фаланга древних спартанцев колонна боевиков врубилась в толпу беззащитных демонстрантов. Началась настоящая мясорубка. Капитан и его люди никому не давали пощады. Людей сбивали с ног, обездвиживали удушающими приёмами. Дубинки в умелых руках причиняли сильную боль, отбивали желание сопротивляться, разве что не убивали, как спартанский меч.
Один из людей капитана ударил ногой в живот 54-летнюю женщину, упав она сильно ударилась затылком об асфальт. Двое других схватив, словно бревно, совсем молоденького студента субтильного телосложения, с размаху тоже швырнули его головой об асфальт, отчего тот получил тяжелейшую закрытую черепно-мозговую травму...
Когда всё было кончено к капитану подошёл незнакомец в форме полковника российской полиции, но с нашивкой киевского спецназа "Беркут" на рукаве и щеголеватых остроносых ботинках. Дымчатые очки скрывали его глаза. Под мышкой он держал кожаную папку на молнии.
Отчего-то от полковника тянуло странным табаком с привкусом серы.
— Здорово твои костоломы раз... эту купленную за доллары мразь, — матюгнулся полковник и аж присвистнул от восхищения, ещё раз окинув взглядом поле закончившегося побоища, на котором тут и там остались лужицы крови, потерянная женская и мужская обувь, кепки и другие вещи рассеянной толпы.
— Нечем гордиться, — буркнул капитан и выругался в адрес начальства, вынуждающего его заниматься грязной неблагодарной работой. То ли претензии, то ли похвалы неизвестного ему старшего офицера явно не доставляли Нелюбову положительных эмоций. Скорей бы уж отвязался.
— Обоснуй! — не то чтобы слова капитана полковник принял на свой счёт, тем паче, что у спецназа свои законы, но и позволять с собой так разговаривать хозяин пижонских ботинок не собирался.
— Облик человеческий мои бойцы потеряли не по своей вине.
— А ты как я посмотрю герой, никого не боишься? — будто удивился полковник нагловатой самоуверенности капитана.
— Получается, что так, — Нелюбов хмуро ухмыльнулся.
— Ну вот что, я из центрального аппарата, — заносчиво представился полкаш, и покачал головой как будто на этот раз с оттенком осуждения, — я погляжу у тебя ребята просто лютые звери, меры не знают.
— Они просто выполняли поставленную им задачу на "поле боя", — сердито ответил Нелюбов с досадой ожидая, что сейчас большой начальственный хрен, на глазах которого его Нелюбова подчинённый пнул эту старую дуру ботинком в живот, начнёт высказывать ему претензии и грозить неприятностями по службе. И веско добавил: — Мой старшина не виноват, у него просто запотело забрало шлема, и он не видел кто перед ним.
Полковник наморщил лоб, лицо его искривилось в маске крайнего неудовольствия:
— Вот мне сейчас тo, что я слышу, как-то совсем перестало нравиться, чума и безумие! Ты хоть понимаешь, что твой боец подставил меня и тех, кто надо мной? Вокруг же полно журналистов!
Нелюбов пожал плечами.
— И что ты планируешь со своим старшиной сделать, капитан?
— Объявлю благодарность, — дерзко поднял подбородок и взглянул прямо в дымчатые очки Нелюбов.
— Благодарность?! — от удивления полковник аж подпрыгнул, вернее покачнулся на своих ковбойских штиблетах, едва не сев на пятую точку. — Да ты в своём ли уме, капитан?
— Надо быть готовым ко всему, — объяснял Нелюбов, а в душе материл себя и полковника за этот поганый разговор. — Для моего бойца эта женщина представляла объект, препятствующий выполнению задачи. Например, она могла и "баллончиком брызнуть", и "шилом пырнуть".
Полковник вдруг расхохотался — оглушительно, как духовая труба. — O, боги... — простонал он, слегка успокоившись. — Большего нахала я никогда не видел. — Чума и безумие — ты и твой спятивший старшина. Впрочем, вы оба молодцы, обоим будет объявлена благодарность по главку и выписана премия в два оклада.
На этот раз пришёл черёд Нелюбова удивляться и растерянно скрести себе бритый затылок пятернёй:
— За что благодарность, мы просто делали свою работу.
— Всё равно молодец — настаивал полковник. — Говорю это не только от себя, но и от высшего командования, — высокий чин небрежно указал пальцем вверх. — Хороший ты солдат, парень, просто идеальный!
От такого комплемента капитан покраснел ушами. Впрочем, на суровом лице его не дрогнул ни один мускул. И полковник доверительно сообщил ему:
— Завтра из-за границы возвращается один поганец, ты, наверное, уже знаешь о ком я веду речь. Так вот, надо его встретить....
— Да не, ерунда какая-то, какой из меня спец по таким делам? Я до ЗАМОРДОНа простым патрульным служил.
— Ох, грехи мои тяжкие.... Слушай меня здесь. Приказывать в таком деле я не хочу. Но раз я тебя выбрал, значит, ты годишься. Дело не в магическом даре. В твоём личном деле всё написано, что мне требуется. У тебя есть то, чего нет больше ни у кого. Я называю это Дар. И пойми наконец, что нам нужно от тебя и от того христосика.
Капитан Нелюбов видел, что те, кто поручает ему встретить в аэропорту "берлинского пациента" ненавидят того до визга, до полного забвения приличий, и теперь, когда Запальный добровольно готов явиться к ним в пасть, испытывают сложнейшую смесь эмоций. Они жаждут его уничтожить, как только он окажется у них в руках, но сделать этого сразу не могут по политическим причинам. Сочетание доступности и неприкосновенности — близок локоть, ан не укусишь — приводило к тому, что у высокого начальства крыша готова была поехать. "Ибо нет на свете большей муки, как хотеть отомстить и не мочь отомстить" — как сказано у Гоголя в "Страшной мести".
Поэтому то им и требовался специалист с особыми талантами, знающий, как максимально унизить штатского, подавить волю, причинить моральные страдания. А когда будет приказ — то и применить к нему физическое насилие, но непременно так, чтобы не осталось следов и нельзя было ничего доказать. Почему-то незнакомый полковник был уверен в Нелюбове, что этот уличный мясник, натасканный грубо избивать беззащитных интеллигентов с плакатами, справится со столь щекотливой задачей.
Под конец разговора беркутовец даже похлопал его по крутому плечу, как старого знакомого:
— Однажды ты уже видел этого святого болтуна, он умеет лишь толкать свои проповеди и смущать умы красивыми обещаниями, и совершенно не способен постоять за себя. Ты легко сломаешь его. Оплата же как всегда будет щедрой, ведь я всегда ценил тебя, если помнишь, мой верный спартанец.
