Филас потянула ее за руку, как ребенок, требующий внимания. Дюра сердито отдернула руку — и тут же пожалела о своем порыве.
Правда заключалась в том, призналась она себе, что испытала облегчение от того, что у нее появился предлог и средства сбежать от удушающей компании человеческих существ. Но она чувствовала себя такой виноватой из-за этого.
Она быстро приняла решение. — Я поеду с тобой, — сказала она Дени. — Но не одна.
Дени нахмурилась. — Что?
— Я заберу детей. — Она развела руками, указывая на пятерых детей — младшим был младенец Мур, Джей, старшей была девочка-подросток.
Дени Макс разразилась потоком жалоб.
Дюра повернулась спиной и встала лицом к людям. Они в озадаченном молчании прижали к себе своих детей, их огромные глаза были устремлены на нее. Она раздраженно провела рукой по волосам. Медленно, терпеливо она описала, что ожидало детей в Парц-Сити. Еда. Приют. Безопасность. Конечно, она могла бы уговорить Тобу Микксакса найти временное пристанище для детей. Все они были достаточно молоды, чтобы показаться симпатичными горожанам, прикинула она, удивляясь собственному цинизму. И через несколько коротких лет они смогли бы превратить свои мышцы-подъемники в приносящую доход работу.
Она поняла, что обрекает детей на жизнь в нижнем городе. Но это было лучше, чем голодать здесь или разделить эпический поход их родителей по опустошенным внутренним районам Парца. И в конце концов, настаивала она ошарашенным родителям, они сами доберутся до Парца и воссоединятся со своими отпрысками.
Взрослые были сбиты с толку и напуганы, изо всех сил пытаясь разобраться с концепциями, которые они едва могли себе представить. Но они доверяли ей, медленно осознала Дюра со смесью облегчения и стыда — и так, один за другим, дети были доставлены к Дюре.
Дени Макс свирепо смотрела, как перепачканные тела детей переносили в ее машину, и Дюра задалась вопросом, собирается ли Дени даже сейчас выдвинуть какое-нибудь жесткое возражение. Но когда доктор увидел, как Дюра укладывает маленького Джея — испуганного и плачущего, зовущего свою мать, — на руки старшей девочки на заднем сиденье машины, раздражение Дени заметно смягчилось.
Наконец-то это было сделано. Дюра собрала обездоленных взрослых в кучку и дала им строгие инструкции о том, как добраться до полюса. Они внимательно выслушали ее. Затем Дюра обняла их всех и забралась в машину.
Пока Дени приводила в движение команду воздушных свиней, Дюра смотрела через огромные окна на людей. Лишенные своих детей, они выглядели потерянными, сбитыми с толку, бесполезными. Диа и Мур прижались друг к другу. Я отняла у них будущее, — поняла Дюра. Их смысл в жизни.
Или, возможно, я сохранила их будущее.
Когда люди скрылись из виду — и несмотря на продолжающийся плач испуганных, дезориентированных детей — Дюра устроилась в одном из дорогих коконов аэромобиля, облегчение и чувство вины снова боролись за ее душу.
* * *
Дени с неосознанным мастерством вела машину по обновленным вихревым линиям. — Город принимает раненых из глубинки. Это было нелегко для всех нас. — От жизнерадостной, довольно покровительственной женщины-доктора, которая лечила Адду, мало что осталось, подумала Дюра; наглазники Макс были окружены темнотой и твердыми отложениями сна; ее лицо, казалось, замкнулось в себе, став изможденным и суровым, и она сгорбилась над поводьями с напряженными, узловатыми мышцами.
Дюра угрюмо смотрела из огромных окон машины на корку, проплывающую над ними. Она вспомнила, как восхищалась упорядоченностью огромной глубинки с ее потолочными фермами и садами, когда впервые увидела ее вместе с Тобой Микксаксом. Теперь, напротив, она была потрясена разрушениями, которые вызвал сбой. На больших участках корка освободилась от ферм, обнажив голый корневой покров. Кое-где на разрушенной земле все еще терпеливо трудились кули, но в голом потолке не было и намека на мощь естественного леса; непристойно лишенный своих прямоугольников возделывания, он выглядел как открытая рана.
Дени попыталась объяснить, как наружная корка отреагировала на сбой звоном — вибрацией в секторах, по-видимому, по всей Звезде; разрушения происходили упорядоченными волнами, со смертельной и оскорбительной аккуратностью. Дюра позволила словам захлестнуть ее, едва понимая.
— Разрушения продолжаются прямо во внутренних районах, — сказала Дени. — По меньшей мере половина потолочных ферм перестала функционировать, а остальные могут работать только частично. — Она взглянула на Дюру. — Знаешь, в Парц-Сити не так много запасов продовольствия; он полагается на ежедневный трафик с потолочных ферм. И ты знаешь, что они говорят...
— Что?
— Любое общество находится всего в нескольких шагах от революции. Хорк уже ввел нормирование. Сомневаюсь, что этого будет достаточно в долгосрочной перспективе. Тем не менее, на данный момент люди, кажется, понимают проблемы, с которыми мы сталкиваемся: терпеливо ждут своей очереди на медицинскую помощь за рядами кули, выполняя приказы комитета. В конце концов, я думаю, они обвинят комитет в своих бедах.
Дюра глубоко вздохнула. — Точно так же, как ты обвиняешь меня?
Дени повернулась к ней, широко раскрыв глаза. — Почему ты так говоришь?
— Твой тон. Твое поведение со мной с тех пор, как ты приехала, чтобы вернуть меня.
Дени потерла нос, и когда она снова посмотрела на Дюру, на ее губах играла слабая улыбка. — Нет. Я не виню тебя, моя дорогая. Но мне действительно неприятно быть водителем парома. Мне нужно лечить пациентов... В такое время у меня есть дела поважнее, чем...
— Тогда почему ты приехала за мной?
— Потому что Мууб дал мне такой приказ.
— Мууб? О, администратор.
— Он чувствовал, что я была единственным человеком, который мог бы тебя узнать. — Она фыркнула. — Старый дурак. В конце концов, на потолочной ферме Коса Френка не так уж много потоковых.
— Я все еще не понимаю, почему ты здесь.
— Потому что твой друг настоял на этом. — Она нахмурилась. — Адда? Худший пациент в мире. Но какую прекрасную работу мы проделали с его пневматическими сосудами!..
Воздух казался густым во рту Дюры. — Адда жив? Он в безопасности?
— О, да. Он был с Муубом, когда случился сбой. Он вполне здоров... или, по крайней мере, так же хорошо, как и раньше. Ты знаешь, с такими травмами это чудо, что он может передвигаться. И...
Дюра закрыла глаза. Раньше она не осмеливалась спросить об этом своих сородичей — как будто сама постановка вопроса искушала судьбу. — А Фарр?
— Кто? О, этот мальчик. Твой брат, не так ли? Да, с ним все в порядке. Он был в гавани...
— Ты его видела? Ты убедилась, что он в безопасности?
— Да. — В голосе Дени послышалось сочувствие. — Дюра, не беспокойся о своих людях. Адда приказал доставить Фарра во дворец...
— Во дворце?
— Да, очевидно, это было условием его работы с Хорком.
Дюра рассмеялась; это было так, словно с ее сердца сняли огромное давление. Но все же, что делал Адда, раздавая приказы во дворце? Почему они вдруг стали такими важными? — Все изменилось с тех пор, как меня не было.
Дени кивнула. — Да, но не спрашивай меня об этом... Мууб расскажет тебе, когда мы причалим. — Она зарычала. — Еще одного врача забрали от исцеления людей... Я надеюсь, что этот проект Хорка, чем бы он ни был, действительно достаточно важен, чтобы стоить столько жизней.
Теперь они приближались к южному полюсу; вихревые линии, обманчиво упорядоченные, начинали сходиться. Дюра изучала корку. Элегантные, красивые фермы и сады на потолочном ландшафте здесь в значительной степени были избавлены от разрушений, вызванных сбоем, но было кое-что странное: корка имела тонкую текстуру, как будто она была покрыта тонкими темными мехами — мехами, которые медленно колыхались по направлению к полюсу.
Дюра указала на это Дени. — Что это?
Дени подняла глаза. — Беженцы, моя дорогая. Со всех концов опустошенных внутренних районов. Больше не в состоянии работать на своих фермах, они стекаются в Парц-Сити, надеясь на спасение.
Дюра оглядела небо. Беженцы. Корка казалась черной от человечины.
Дети снова заплакали. Дюра повернулась, чтобы успокоить их.
* * *
Когда Хорк услышал, что двоих людей из восходящего потока — мальчик из гавани и женщина Дюра — нашли и доставили в верхний город, он позвал Мууба и старого дурака Адду на следующую встречу в дворцовой приемной.
Адда устроился в своем веревочном коконе, нелепо болтая ногами в лубках, и обвел своим отвратительным кривым взглядом приемную, как будто это место принадлежало ему.
Хорк подавил раздражение. — Ваши люди в безопасности. Они внутри города. Теперь я хотел бы продолжить нашу дискуссию.
Адда вытаращил глаза, разглядывая его, как будто он был кули на рынке. Наконец старик кивнул. — Очень хорошо. Давай продолжим.
Хорк увидел, как Мууб вздохнул, очевидно, с облегчением.
— Я возвращаюсь к своему последнему вопросу, — сказал Хорк. — Я признаю существование ксили. Но меня не интересуют мифы. Я не хочу слышать об удивительных расовых целях ксили... Я хочу знать, чего они от нас хотят.
— Я же говорил тебе, — ровным голосом произнес Адда. — Им ничего от нас не нужно. Я не думаю, что они даже знают, что мы здесь. Но они действительно хотят чего-то от нашего мира — нашей Звезды.
— Очевидно, они хотят уничтожить его, — сказал Мууб, проводя рукой по своей обнаженной голове.
— Очевидно, — сказал Адда. — Хорк, мудрость моего народа, передаваемая устно с момента нашего изгнания из...
— Да, да.
— ...ничего не говорит о каком-либо предназначении Звезды. Но мы точно знаем, что люди были доставлены сюда, на эту Звезду. Ур-людьми. И мы были приспособлены к выживанию здесь.
Мууб кивнул на это. — Это не удивительно, сэр. Исследования анатомии аналогов привели к схожим выводам.
— Я изо всех сил пытаюсь сдержать свое восхищение, — едко сказал Хорк. Беспокойный, расстроенный, он выпутался из своей перевязи и начал быстро плавать по комнате. Он наблюдал за вращением маленького мощного охлаждающего вентилятора, установленного в одном углу нарисованного неба; он изучал плененное вихревое кольцо в гнезде из сфер прозрачного дерева. Он устоял перед искушением снова разбить сферы, несмотря на растущее разочарование; стоимость ремонта была разорительной — фактически неоправданной в такие времена, как сейчас. — Продолжай работать со своим сообщением. Если люди были привезены сюда, созданы для того, чтобы соответствовать мантии, то почему вокруг нас нет свидетельств этого? Где устройства, которые создали нас? Где эти "другие" ур-люди?
Адда покачал головой. — Когда-то было много свидетельств. Чудесные устройства, оставленные здесь ур-людьми, чтобы помочь нам выжить и работать здесь. Интерфейсы червоточин. Оружие, огромные сооружения, которые затмили бы ваш убогий город...
— Где они сейчас? — рявкнул Хорк. — И не говори мне, что в прошлом они были конфискованы, намеренно уничтожены какой-нибудь мстительной администрацией Парца.
— Нет. — Адда улыбнулся. — Вашим предкам не нужно было скрывать вещественные доказательства... просто правду.
— Продолжай в том же духе.
— Колонисты, — медленно произнес Адда.
— Что?
— Когда-то люди путешествовали по всей Звезде. Квантовое море было для них, благодаря их чудесным машинам, прозрачным, как воздух. Они могли безнаказанно проникать даже во внешние слои сердцевины. И там были чудесные врата, называемые интерфейсами червоточин, которые позволяли людям даже путешествовать за пределы самой Звезды.
Люди, следуя командам своих ушедших создателей, ур-людей, приступили к заселению Звезды. И таинственные колонисты, спящие в своем кварковом супе в сердцевине, стали враждебны растущей мощи людей.
Колонисты вышли из центра. Начались краткие, разрушительные войны.
Человеческие машины были уничтожены или переброшены в квантовое море. Человеческое население было разорено, выжившие оказались под открытым небом практически без ресурсов.
В течение нескольких поколений рассказы о происхождении человека на Звезде, повесть о колонистах, превратились в смутную легенду, еще одну барочную деталь в богатой словесной картине человеческой истории о невидимых мирах за пределами Звезды.
Мууб громко рассмеялся, его длинное аристократическое лицо исказилось от веселья. — Извините, сэр, — сказал он Хорку. — Но здесь мы нагромождаем миф на миф. Как долго мы будем продолжать этот фарс? Мне нужно позаботиться о пациентах.
— Заткнись, Мууб. Ты останешься здесь столько, сколько мне понадобится.
Хорк крепко задумался. У него было чертовски мало свободных ресурсов. Он должен был ухаживать за ранеными и обездоленными, а в долгосрочной перспективе восстанавливать внутренние районы, облегчать голод людей.
И все же, и все же...
Если бы — приложив немного усилий — он смог устранить фантастическую угрозу ксили от города — фактически, из всего мира — тогда он мог бы стать величайшим героем истории.
Хорк знал, что в таком видении была гордость, самовозвеличивание. Ну и что? Если бы он смог дать отпор ксили, человечество по праву признало бы его.
Но как это сделать?
Он, конечно, не мог бросить армию ученых на сбор воедино фрагментарных легенд о происхождении человека. И у него не было многих лет, чтобы ждать, пока такая дисциплина, как "сравнительная анатомия" Мууба, обдумает свой предмет. Он должен был расставить приоритеты, извлечь максимальную выгоду.
Он пристально посмотрел на Адду. — Ты говоришь, что эти существа — колонисты — забрали интерфейсы и другие магические машины с собой обратно в квантовое море. Вне досягаемости наших рыбаков. Значит, у нас нет причин полагать, что устройства были уничтожены?
Адда поднял голову; пиявка, покусывавшая его глаз, потревоженная, скользнула по щеке. — И никаких доказательств того, что они сохранились.
Мууб фыркнул. — Теперь у старого дурака хватает наглости говорить о доказательствах!
Что, если в этой легенде о колонистах и древних технологиях есть доля правды? Тогда, возможно, предположил Хорк, некоторые из этих устройств все еще могут существовать глубоко в квантовом море. Стоило бы иметь интерфейс...
— Мууб, — задумчиво спросил он. — Как мы могли бы проникнуть в квантовое море?
Мууб посмотрел на него, как будто шокированный этим предположением. — Мы, конечно, не можем, сэр. Это невозможно. — Его глаза сузились. — Вы же не думаете гоняться за этими абсурдными легендами, тратить ресурсы на...
— Ты не будешь читать мне нотации, врач, — отрезал Хорк. — Думай об этом как о научном эксперименте. По крайней мере, мы многое узнаем о Звезде и о наших собственных возможностях... и, возможно, опровергнем раз и навсегда эти причудливые легенды о колонистах и чудесах древности. — Или, он позволил себе представить, возможно, я найду сокровище, потерянное человечеством на протяжении многих поколений.
— Сэр, я вынужден заявить протест. Люди продолжают гибнуть по всей территории страны. Сам Парц может быть затоплен приближающимся потоком беженцев. Мы должны отказаться от этих фантазий о невозможном и обратить наше внимание на сиюминутное, практическое.