О моём перерождении в сына крестьянского

— Но если предположить её наличие...

— Сбрить! Безжалостно сбрить!

— ...то сигнал даже одной жопы приведёт пятижопа в движение. До момента, пока сигнал не станет нечувствителен снова. При этом достижения консенсуса между жопами ждать незачем, ибо они лишь чуют неладное, но не рассуждают: им нечем.

— Не всегда! Известно, что мозг, например, бронтозавра в его крестцовом отделе...

— Это к теме не относится.

— Да как же не относится? Если мы можем предположить жопочуйку как материю хотя бы условно-гипотетическую, то наличие заднего мозга, даже и превышающего размером головной, у некоторых видов высших хордовых есть твёрдый палеонтологический факт!

— То есть вы настаиваете, коллега, что некоторые жопы, будучи мозгосодержащими объектами, также способны к активному мыслительному процессу со всеми вытекающими?

— Дискуссия сия чрезвычайно интересна и актуальна, коллега, но не обратили ли вы внимание на тот факт, что гостья нашего скромного убежища пришла в себя?

— Разумеется, обратил. И уже довольно давно.

— Собираетесь ли вы что-нибудь предпринять по этому поводу?

— Разумеется, нет.

— Почему?

— По причине тривиальнейшей: это не в моей власти.

— Действительно. Мы же просто говорящие головы, не более того.

— Именно. Вот вернётся с охоты Сам-Знаю-Кто, пусть он и разбирается, что делать далее со своей гостьей-пациенткой. А наше дело маленькое: предупредить, что гостья пребывает на излечении...

— Не только. Ещё необходимо заверить, что ограничение её подвижности связано сугубо с её не самым благоприятным состоянием и носит временный характер. После выздоровления либо же того, что можно назвать таковым, гостью непременно освободят, вернут всю её собственность и даже, возможно...

— ...пожелают доброго пути, да. Но это уже решать Сам-Знаю-Кому после вдумчивой беседы. А мы вернёмся к теме пятижопов.

— Действительно. Гештальт явно не закрыт, аргументы не исчерпаны. Итак, я скромно полагаю...

Преудивительное, чтобы не сказать невозможное, обсуждение покатилось далее по совершенно непредсказуемой в лихости своих разворотов колее. Лежащая же отвлеклась от чужой болтовни, чтобы попытаться хотя бы в общих чертах оценить своё состояние.

Как ни удивительно, оно казалось почти приемлемым. Не вообще, а только если вспомнить, в каком состоянии она находилась в момент потери сознания и сколько крови должна была потерять. Однако же привычных признаков обильной кровопотери — сухости во рту, тошноты, учащения пульса с дыханием, головокружения и так далее — не наблюдалось. Довольно примечательный факт, если учесть, что влияния целительных чар она не ощущала. То есть магия вокруг присутствовала (правда, какая-то необычная: словно некая нейтральная, никому не принадлежащая сила вроде силы артефактов обнимала её со всех сторон, вообще и буквально, не исключая даже тонкого прозрачного слоя стекла перед лицом), но не имеющая ровно ничего общего с опять-таки привычными тёплыми волнами живы.

Особо удивительный момент, поскольку он заставлял предположить, что её состояние выправили без помощи целительства. А это означало, что...

Мягкий толчок, ощущаемый всем телом. Фоновая болтовня обрывается как будто ещё до того, как звучит властное, несмотря на довольно детскую интонацию, повеление:

— Так. Вы! Молчать-бояться! Не трындеть, не мешать.

— Слушаем...

— ...и повинуемся.

— Чудненько, — мягкий звук шагов: один, два и три, ближе и ближе. — Теперь к делу. Как ваше самочувствие, госпожа? Вы в состоянии вести беседу? Может, хотите пить?

Если бы не общая слабость, а также обнимающая со всех сторон магия, не дающая шевельнуться, и не странноватое, отрешённое спокойствие — она могла бы не просто слабо вздрогнуть, но даже забиться и заорать. Увиденное сквозь стекло внушало если не ужас, то гадливость. Представьте себе человеческую химеру, смешивающую в облике черты гриннейца и подводной твари, маленькие подвижные щупальца которой изображали своего рода шевелящуюся бороду, с буро-зелёной влажной кожей, но — и это, верно, самое страшное — остающуюся достаточно схожей с людьми, чтобы определить именно гриннейца, а не имперца или шедийца... представьте себе нечто подобное, без предупреждения заглянувшее вам в лицо, и вы, возможно, почувствуете малую часть сопутствующих эмоций.

— Прошу прощения, — человеческая химера отодвинулась, снова уходя из поля зрения. — Совсем одичал в проклятом Лесу и даже уже забыл, как мой облик действует на непривычных к нему разумных.

— Ничего страшного. Я... понимаю.

— Очень рад, постараюсь больше не пугать. Итак, что с самочувствием? Говорить можете?

— Приемлемо. Могу.

— Тогда разрешите представиться: Сам-Знаю-Кто. Сразу уточню: это такая шуточка сугубо для внутреннего потребления, потому что на самом деле я как раз не знаю, кто я. Ну, вернее, кем был до того, как стал похож на себя нынешнего. В памяти дыры, ни имени, ни хоть прозвища... последние пять с чем-то лет помню твёрдо, ещё года два-три до того — урывками, а ещё раньше... я вас не слишком заболтал?

— Нет. Продолжайте.

— Хорошо. Итак, для начала немного необходимой предыстории. Два дня тому назад, услышав издали грохот сражения, я поддался своему любопытству и отправил на звук, так сказать, разведчика. Увы — я сделал это немного поздновато, потому что мой разведчик смог лишь пронаблюдать, да и то без особых подробностей, как в скоротечной схватке двое последних выживших... ну, убились друг о друга. Условным победителем, чуть дольше простоявшим на ногах, стал выдающийся воин, левша, владеющий мечом и кинжалом. Его предсмертные слова были таковы: "За Ассур!" Однако, изучив поле брани, я нашёл, что среди восьми бездыханных тел одно всё ещё подаёт признаки жизни. Тогда я предпринял всё, что в моих скромных силах, чтобы вы, госпожа, всё-таки выжили. И... вот мы здесь, в семи десятках локтей от земли и, как мне хотелось бы верить, относительной безопасности.

— Что стало с телами?

— Я собрал их, укрыл и заморозил до нужного момента. Мне показалось излишне самонадеянным решать последнюю судьбу тех, кто, возможно, был вам дорог, без вашего прямого участия. Когда вы поправитесь, я дам вам возможность проститься с погибшими и похоронить останки любым из доступных способов. Сам я предпочёл бы кремацию, но... мёртвым спешить уже некуда.

— Действительно...

После недолгого молчания, собравшись с силами:

— Благодарю за спасение и заботу о павших. Моё имя — Лейта Ассур... как я понимаю, имя моего рода вам ничего не говорит?

— Увы, но нет, госпожа.

— Этого следовало ожидать. Ассуры давно забыли о том, что такое благоденствие, а ныне и вовсе балансируют на грани вырождения. Чародейский оазис, давший имя нашему роду, дважды осквернён — сперва охватившим предков безумием раздора, а затем нашествием омерзительных монстров. Он давно покинут. Только в боевом кличе наших верных, но малочисленных вассалов ещё сохранилась память о нём, потому что даже само положение его с годами забылось... как и многое, многое ещё.

— Понимаю.

— Да. Полагаю, да, именно вы и можете понять... но что мы помнили всегда, так это то, что мы, Ассуры — целители. Какими бы ни оказывались наши жребии, каким бы классом ни одаривал нас выбор, мы всегда стремились собрать и приумножить знание о путях исцеления. Притом всех трёх аспектов: тела, разума и духа. Я понимаю, что просьба моя может показаться дерзкой, особенно если вспомнить, сколько вы уже сделали для меня и для моих верных, но не могли бы вы поведать, какими путями пользовались, чтобы помочь с моими ранениями?

— О, это несложно. Сам я не целитель, а так — врачеватель, и то в лучшем случае. Потому сделать я мог немногое. Во-первых, я закрыл и заклеил раны вашего тела, чтобы не допустить дальнейшей утечки крови из жил. Сложил в анатомически правильное положение сломанные кости. Зафиксировал. Затем восполнил недостачу крови, введя в вену примерно кувшин дистиллята и тем отчасти снимая проблему обезвоживания, при кровопотере весьма существенную. Жаль, что здесь нет условий для приготовления нормального физиологического раствора, пришлось дополнительно поить вас солёной кипячёной водой, восполняя дефицит электролитов в организме... ну а дальше — духовный резонанс не самого высокого круга и немного ожидания в полном покое. Остальное ваш организм сделал сам.

— Благодарю за рассказ.

— О, это мне впору благодарить за, эм, общество и беседу. Пусть я одичал, пусть мой облик может испугать и толкает меня к отшельничеству, что стало уже привычным, но я всё ещё считаю себя человеком внутри, а потому очень рад поболтать с вами, госпожа Лейта Ассур.

— Пожалуйста, не надо так официально. Вы спасли меня; вы, очевидно, видели всю меня, когда раздевали и лечили — и не подумайте, что я в претензии за это, ибо я целитель, а не домашняя розочка; мой долг перед вами нечего и надеяться закрыть всего лишь несколькими словами. Поэтому будьте любезны, зовите меня просто: госпожа Лейта.

— Желание прекрасной дамы для меня закон, госпожа Лейта. Как ваш врачеватель, вынужден снова спросить: не желаете ли вы чего-нибудь? Хотите ли утолить жажду, голод?

— Да, поесть я бы не отказалась.

— Хочу сразу предупредить, что особых разносолов у меня в хозяйстве не водится.

— Это не страшно. Мне бы даже пустой хлеб сейчас сгодился.

— Чего нет, того нет. Зато я тут недавно отыскал неподалёку примечательные плоды, которые как только увидел, так сразу и назвал мордоринами. Уж извините, госпожа Лейта, за ещё одну шуточку для внутреннего употребления, но назвать их как-то иначе оказалось выше моих сил.

— Мордорины, господин Сам-Знаю-Кто?

— Да. По имени страны Мордор, "где вековечная тьма" и усыпанные пеплом пустоши которой освещает, отражаясь от клубящихся туч, тусклое сияние лавовых рек. Сейчас вы всё увидите сами... а для нашего общего удобства — вот.

Обнимающий раненую кокон чужой магии, негромко скрипнув и тихо зашуршав, сдвинулся — и продолжал сдвигаться, пока не встал вертикально. При этом прозрачное стекло-не-стекло, прикрывавшее лицо Лейты Ассур, почти беззвучно откинулось вверх-назад этаким козырьком или, может, забралом.

Что ж, слова о семи десятках локтей от земли не являлись ни шуткой, ни преувеличением. Вокруг шелестели кронами величественные деревья породы ходарру, макушки которых казались царапающими небеса; вокруг ствола одного из таких исполинов Сам-Знаю-Кто, очевидно, выстроил или вырастил (или вовсе начаровал) платформу-убежище, с боков открытое всем ветрам, но сверху прикрытую от дождей пологом из какого-то необычайно гладкого и однородного материала — настолько, что это даже казалось неестественным... как неестественна (и потому высоко ценима) однородная гладь паучьего шёлка либо сходная с нею прозрачность высококачественного стекла. Полог имел защитный зелёный цвет и едва ли сильно выделялся при взгляде сверху, даже если бы кто-то по неким причинам дерзнул летать над полной опасностей территорией Леса Чудес.

Впрочем, превыше всех прочих деталей внимание Лейты приковал к себе Сам-Знаю-Кто. Только сейчас она смогла увидеть его целиком и оценить.

Или не его? Не совсем его? Уже знакомая буро-зелёная голова человеческой химеры с примерно парой десятков щупалец, шевелящихся в нижней части лица, сидела на плечах у... ну, наверно, большого бронекостюма или частично металлического голема. Очень широкий, очевидно массивный, этот голем не особенно превосходил ростом обычного среднего человека. То есть да, высок и даже очень высок, но всё же не настолько, как некоторые люди и тем более орочьи чемпионы. Саму Лейту с её заурядным средним ростом Сам-Знаю-Кто обгонял на две головы.

И сейчас у неё на глазах, взяв в свои буро-зелёные, крупные и сильные ладони незнакомый плод, он неожиданно ловко снимал с него кожуру. Между прочим, самого зловещего вида: бугристую, чёрную, с багровыми прожилками — словно и впрямь лавовые реки по обсидиановой пустоши. Да и обнажающаяся плоть фрукта уступала не сильно: насыщенная желтовато-ало-красная, пронизанная совсем уж тёмными, почти чёрными жилками, живо напоминающая о раскалённой породе в кратере вулкана.

Полностью сняв кожуру, Сам-Знаю-Кто разломил плод примерно пополам, отделил от половины поменьше дольку, похожую на полумесяц, охотно забросил её в свой рот... и замер.

— Простите, госпожа Лейта, — повинился он, бросив взгляд на гостью-пациентку, — не додумал. Вы можете определять съедобность с помощью своей магии? А то ведь вещи, что подходят мне...

— Могу. Поднесите мордорин поближе, прошу вас.

Пожелание оказалось моментально, пусть и без лишней спешки, исполнено. Ноздрей женщины коснулся тонкий и насыщенный аромат, экзотический, но по первому впечатлению весьма приятный.

— Асхитаро тегринзи чомпак! (обнаружить приносящее вред)

Пауза длиной около пары вдохов.

— Безопасно, — заключила целительница. — И содержит много природной маны огня.

— Это хорошо?

— Если не переусердствовать, то неплохо. Конечно, в круге стихийных энергий нам, Ассурам, куда ближе вода и земля, но и огненная с воздушной полезны. Хотя бы для баланса.

— Тогда приятного аппетита вам, — Сам-Знаю-Кто вложил дольку мордорина в уста Лейты... очень тщательно и, как ей показалось, с долей опаски следя за тем, чтобы не коснуться её тела даже кончиками пальцев. Жест чистой заботы, лишённой любого намёка на... фривольности.

На краткий миг женщина посочувствовала ему. Маг достаточно могущественный, чтобы спокойно жить в Лесу Чудес, пусть и не в самых заповедных глубинах его; лишённый вместе с частью памяти своего места в мире, но всё равно не утративший ни природной сострадательности, ни великодушия; носящий отметины своей инаковости, как бездомный странник — пыльный выцветший плащ в заплатах, привычно и смиренно... он мог бы стать хорошим героем в истории трагической, с самого начала обречённой любви...

Да. Определённо.

Только вот Лейта Ассур прекрасно знала разницу между романтическими фантазиями и отнюдь не такой красивой реальностью. Было бы странно не постичь эту разницу, прожив на свете без малого восемь десятков лет и перед последней злосчастной экспедицией успев принять роды у старшей внучки. Да и Сам-Знаю-Кто едва ли мог оказаться поклонником литературы для девиц околосвадебного возраста.

Поэтому она ни словом, ни взглядом не намекнёт, что за своё спасение могла бы отблагодарить чем-то более весомым. А он, очевидно, всеми силами постарается даже не намекать, что надеется на нечто большее, чем простая, совершенно невинная и естественная симпатия.

Так будет проще. Для всех.

— А хотите мясной бульон? Только не забудьте проверить и его!

— Хочу. И не забуду.

Дни наедине со спасённой и (к счастью, быстро) выздоравливающей дамой стали для меня самым настоящим испытанием. Во-первых, приходилось постоянно следить за тем, чтобы не выбиваться — ну, хотя бы не сильно выбиваться — из образа Сам-Знаю-Кого: калечного на память и внешность, довольно наивного, но доброго и милосердного отшельника, повелевающего различными магомеханическими устройствами, а на досуге мастерящего даже такие странные штуковины, как говорящие головы. Просто потому что — по приколу, из прихоти, для забавы. А во-вторых...