Эра Водолея или каждый имеет право знать.

— А вот с этим проблема, — наконец выговорил Зубков. — Я последнее время вообще подозреваю, что Моисей пацифист. А все разговоры про июньский мятеж и взрывы — сказки.

Еще час дядя Федор убеждал Костю на время смены власти перебраться к нему в деревню. Он сделал расчеты по продуктам, и получилось, что четыре человека запросто смогут прокормиться пять лет. И это при условии, что ничего не будут делать. А если трудиться на огороде, то срок этот увеличивается до бесконечности. Деревня небольшая, стоит на отшибе. А в случае осложнений вчетвером в каменном доме продержаться можно очень долго. Если, конечно, не будет артиллерии и авиации.

Костя согласился с аргументами дяди Федора и обещал еще раз все обдумать и поговорить с дядей Юрой. Только после клятвенного обещания сделать это дед отпустил его.

К Москве Зубков подъехал около четырех часов вечера. Погода уже начала портиться. Небо затянулось тяжелыми тучами, ветер стал холодным. На въезде в город его остановили. Дорога была перекрыта самосвалом, на обочине лежали бетонные блоки с привязанными к ним тросами. К машине Зубкова подошел невысокий мужчина сорока лет в сером плаще и серой же кепке. За ним шел второй, с резиновой дубинкой в руках. На первом бетонном блоке стоял пулемет. Кто-то взял его в руки и навел на машину Зубкова. Чуть в стороне стояли еще четыре человека. В плащах, штормовках и куртках. У всех, кто находился на блокпосту, на левой руке были белые повязки.

— Добрый вечер, — сказал человек в плаще и кепке. — Вашу карточку, пожалуйста.

Человек с резиновой дубинкой чуть нагнулся, взглянул на Зубкова и начал медленно обходить машину сзади.

— Что случилось? — добродушно спросил Костя, протягивая свою карточку. Спорить с пулеметом ему очень не хотелось.

— Регистрация транспорта, — ответил человек в плаще и кепке и вставил карточку в приемное гнездо справочной машины.

Процедура регистрации транспорта была весьма банальной. При въезде в город сотрудник ГАИ раз в пятнадцать минут останавливает любую случайную машину и вносит данные на машину и на водителя в базу данных, проставляя время регистрации.

В самой регистрации не было ничего странного. Странным было другое. Человек в плаще не был инспектором ГАИ.

— Странно, — сказал Костя. — Почему этим занимаются гражданские, а не милиция?

— Потому что министр внутренних дел подал в отставку, а его заместитель отдал приказ всем вернуться в казармы, — ответил человек в плаще, что-то набрал на клавиатуре и вернул карточку Зубкову.

Человек с резиновой дубинкой обошел машину и вернулся на прежнее место, за спину первого.

— В городе организованы отряды самообороны, — пояснил человек в плаще и кепке. — Мы относимся к префектуре Восточного округа.

— Будьте осторожны, — добавил второй, — в городе полно людей, которые никому не подчиняются.

— Счастливого пути, — сказал человек в плаще и кепке и отошел от машины.

Самосвал отъехал в сторону, люди из самообороны разошлись по разные стороны дороги. Зубков включил первую передачу и въехал в город.

Он ехал по Москве и не узнавал ее. Почти возле каждого большого перекрестка горели костры. Рядом с кострами стояли люди с железными прутьями и деревянными колами в руках. Возле кинотеатра собралась небольшая группа с транспарантами и красными флагами. У входа в парк митингующих было чуть меньше и в руках они держали флаги с ликами патриарха, иконы и хоругви. Выступал перед ними человек в рясе. Зубков достал телефон и позвонил Наташе.

На телефонный звонок никто не отвечал. Выслушав пятнадцать длинных гудков, Костя пололжил трубку. Наташи дома не было.

Перед кинотеатром "Факел" Зубков не спеша съехал с шоссе Энтузиастов на Красноказарменную улицу. Не успел он убрать телефон в карман, как ему перегородили дорогу два стареньких "Москвича". Костя ударил по тормозам, и его бросило вперед. Ремень безопасности неприятно уперся в грудь. Двери машин раскрылись, и из них вышли десять человек. Вид их настораживал. Одеты они были в большинстве своем в стеганые телогрейки, брюки от спецовки, резиновые или кирзовые сапоги. В скверике правее перекрестка горел костер. Люди, гревшиеся возле огня, повернулись на визг тормозов и насторожились, хотя отходить от костра не стали. Белых повязок ни у кого из них не было.

К машине Зубкова подошел низенький чернявый мужичок в кожаной куртке и кепке. За ним следом шел здоровяк в прорезиненном плаще. Первый был опрятно одет, второй, как и большинство пассажиров машин, перекрывших дорогу, был небрит и заметно пьян. Люди с недобрыми лицами окружили машину Зубкова. Костя приготовился к худшему.

— Кто таков? — осведомился человек в кожанке.

— А вы, собственно, кто и что вам нужно? — как можно нейтральнее спросил Зубков.

— Председатель комсамобора Зайцев. Что вам здесь нужно?

— Я здесь живу. На Лефортовском.

— Пусть ксиву покажет, — прохрипел кто-то за спиной у Зубкова.

— Документы есть при себе? — спросил Зайцев — Выходите из машины.

— Мне его рожа не нравится, — прогремел помощник Зайцева.

— Вытряхнуть его из машины и шмон навести, — предложил здоровяк в телогрейке, надетой на голое тело.

— Вы че, мужики, — пьяно промямлил кто-то сзади толпы, — это же журналист из моего подъезда.

Через несколько секунд говоривший пробрался сквозь собратьев по самообороне и оказался рядом с Зайцевым. Зубков чуть рот не открыл от удивления. Передним стоял Рома. Правда, стоял он с трудом, потому что был пьян. Но это был он. Вне всяких сомнений.

— Так есть карточка? — спросил Зайцев.

— Есть, — ответил Костя и, не сводя глаз с Ромы, передал свою желтую карточку председателю комсамобора.

— Проверь, — распорядился Зайцев, отдав карточку кому-то за спину, и перевел взгляд на Рому. — Ты же всего две недели как к нам переехал, а уже знаешь, кто в каком подъезде живет.

— Да знаю я его. В моем доме живет.

Костя смотрел на Рому, ошарашенный неожиданной встречей. Как и в той жизни, что теперь он считал полузабытым сном, Рома был пьян и слегка развязан. Он безобидно улыбался, показывая желтые от табака зубы, прищурив чуть мутные серые глаза.

На шоссе Энтузиастов кто-то крикнул "стой", раздался визг тормозов, закончившийся через две секунды сильным ударом, скрежетом металла и звоном разбитого стекла. Люди, стоявшие у костра, подхватили колья и железные прутья и побежали в сторону грохота и матерных криков. Все, кто стоял вокруг машины Зубкова, обернулись на шум и посмотрели на бегущих людей.

"Вытаскивай эту сволочь", — орал кто-то за углом дома. "Тащи сюда его. Осторожно, машина горит", — отвечал второй. "Багажник проверьте, багажник. Что он там вез..."

— Разберись, — сказал Зайцев здоровяку в прорезиненном плаще и кивнул в сторону шума на шоссе.

Здоровяк сказал "умгу" и побежал выполнять приказ. Следом за ним побежали еще четыре человека. Зубков повернул голову и взглянул на дорогу, по которой он ехал и на которой теперь никто не стоял, мешая проезду посмотрел на Зайцева, на толстячка, пытавшегося проверить его карточку через допотопную модель компьютера. Затем снова взглянул на дорогу.

— Даже и не думай, — сказал выросший словно из-под земли молодой панк с обрезом двустволки в руках и разноцветным ирокезом на голове. — Поедешь тогда, когда тебе скажут.

— Ну что там? — крикнул Зайцев мужику, мучавшему компьютер.

— Да не работает эта хреновина, — заорал тот в ответ и саданул кулаком по информационной машине. — О! Зашуршала...

Из-за угла кинотеатра появился помощник Зайцева. Шел один, без компании, ушедшей с ним.

— Есть такой, — крикнул проверяющий Костину карточку, вынул ее из машинки и пошел к Зайцеву. — Он правду сказал. Даже числился в неблагонадежных.

— Что, сволочь, родину не любишь? — выдавил сквозь зубы мужик в телогрейке, надетой на голое тело, и взглянул на Зубкова глазами, полными ненависти и презрения.

— Отпусти его, — распорядился Зайцев.

Панк опустил обрез и отошел в сторону. Зубкову вернули карточку. Костя медленно убрал ее во внутренний карман куртки

в надежде дождаться помощника Зайцева и услышать подробности происшествия на шоссе.

— Ну? — спросил Зайцев.

— Шоссейные самооборонщики директора овощного магазина взяли, — ответил помощник, тяжело дыша. — Скотина! Сбежать хотел с ключами от подземных складов. А в багажнике тушенка. В машине чемоданчик нашли. Золотишко, камешки... Не остановился на приказ. Ребята его грузовиком оттеснили, а он, дурак, в столб влетел. В общем, постановили кончить его, чтобы другим неповадно было. А золото в штаб самообороны отправили. Пикетчикам по две банки тушенки в счет премии выдали.

— Нда, — задумчиво сказал Зайцев. — Жалко не через нас поехал.

— Точно, — подтвердил помощник. — Теперь золотишко им достанется. Хм, в штаб повезли...

— А ты чего стоишь?! — гаркнул мужик в телогрейке, одетой на голое тело. — Тебе сказали канай отсюда! Пока не передумали.

Раздался выстрел. Мурашки пробежали по телу Зубкова от мысли, что только что самооборона без суда и следствия приговорила человека к смерти и расстреляла его.

— О! — сказал помощник Зайцева. — Приговор приведен в исполнение. А с этим чего?

— Все в порядке, пусть едет, — ответил Зайцев и медленно пошел в сторону костра, к которому уже возвращались его подчиненные.

— Жалко, — вздохнул помощник, уходя от машины. — Машина у него хорошая. Я давно такую хотел. И цвет мой.

Недолго думая Костя сел в машину и не спеша, чтобы не вызывать подозрений, отъехал от пикета. Он вдруг почувствовал привкус крови во рту. Вся эта самооборона напомнила ему революцию семнадцатого года. Скорые суды самозваных уполномоченных, слепую месть толпы, жаждущей крови. Школьную программу истории дополнили воспоминания девяносто третьего года, когда толпа штурмом пыталась взять телецентр, перестрелка на Краснопресненской набережной... Как будущий журналист Зубков в те дни мог остаться в стороне. Он не задумываясь нырнул в гущу событий, прихватив с собой диктофон, буханку хлеба и противогаз.

Подъезжая к дому Наташи, Костя увидел, что на стадионе собрался еще один митинг. Присутствующие на нем люди наполовину были вооружены подручными средствами уличного боя: палки, железные прутья, обрезки труб, камни. Несколько человек держали в руках автоматы. Зубков вдруг поймал себя на мысли, что лица у людей стали озлобленными. Даже во время вчерашней потасовки недалеко от метро их глаза не пылали такой ненавистью, как сейчас. Косте стало страшно. Сердце забилось в груди быстрее. Он вдавил в пол педаль газа и с визгом от колес на повороте влетел во двор.

Наташа. Что с ней? Костя хлопнул дверью машины, не закрывая ее на ключ, и вбежал в подъезд. Прыгая через две ступеньки, он поднялся на четвертый этаж. Еще не добежав до двери, начал искать ключи от квартиры, судорожно проверяя карманы. Костя почувствовал внутри небольшую дрожь, проверил карманы еще раз. Ключей нигде не было. Страх пронизал все его тело. Зубков с силой вдавил кнопку звонка и выжал длинную трель. Потом две короткие. Еще одну длинную. Секунды ожидания казались вечностью. Дверь никто не открывал. В квартире было тихо. Зубков выдал еще несколько коротких звонков и сразу же, не дождавшись ответа, забарабанил по двери кулаком. Комок подступал к горлу, кровь застучала в висках, дышать стало тяжело, в глазах появилась легкая серая рябь.

Кто-то положил руку на плечо Зубкову. Костя резко обернулся и увидел Наташу, смотревшую на него испуганными глазами. Наташа взяла Костю своими маленькими ручками за окаменевшие предплечья и два раза встряхнула.

— Костя! Ты слышишь меня?! Что случилось?

Секунду он смотрел на Наталью, потом тяжело вздохнул и, притянув к себе, крепко обнял. На пороге своей квартиры в халате и шлепанцах стоял дядя Юра. Он что-то медленно жевал, настороженно созерцая картину на лестничной площадке.

— Наташка, — еще раз вздохнув, прошептал Костя и закрыл глаза. — Как я рад тебя видеть. Если бы ты только могла себе представить.

— Ничего себе, если бы могла, — пробурчал дядя Юра. — Я, признаться, от твоей радости немножко испугался. Ладно, пошли в дом. Там все наши.

Зубков поцеловал Наташу в лоб, обнял за плечи и повел к открытой двери. Наташа все еще с испугом смотрела на Костю. Дядя Юра вошел последним и закрыл дверь. Мухин сначала стоял в прихожей рядом с дверью, но, увидев, что причиной шума был Костя, вернулся в комнату. Картошкин, Лобачевский, Лукошкин, Богатырев — все, кто сидел за столом, молчали и ждали, что скажет Мухин, Чуев с Наташей вышли проверить, что за шум возле ее двери.

— Костя пришел, — сказал Мухин и сел на свой стул.

В комнату вошел Зубков, за ним шла Наташа. Дядя Юра, закрыв дверь, сходил на кухню и вернулся через минуту с трехлитровой банкой вишневого компота. Костя поздоровался со всеми и прошел на свое любимое место, под часами с кукушкой. Справа от него сидел Лобачевский, слева — Богатырев. Наташа сидела на противоположной стороне круглого стола, дядя Юра — левее Богатырева.

Гости, как и хозяин квартиры, успели выпить по паре рюмок водки, и это было видно по их глазам.

— Штрафную, — провозгласил Лобачевский.

Богатырев с готовностью налил Зубкову рюмку водки. Костя не стал разбираться в разносолах на столе, а просто положил себе в тарелку колесико копченой колбасы и дольку лимона. Все с торжественным видом наблюдали за ним. Проглотив одним глотком водку, Костя закусил ее лимоном, после чего отправил в рот колбаску.

— А теперь еще по одной, — сказал Лобачевский.

Пока разливали водку по рюмкам, Костя положил себе в тарелку ложку крабового салата, кусок курицы и две вареные картофелины.

— Тебе слово, — сказал дядя Юра.

— Слово... — растерялся Костя, вставая со стула. — Дай Бог не последнюю.

— Между прочим, совсем нелишнее пожелание, — заметил Лукошкин, тоже встал и соприкоснулся с Костей рюмками.

Выпив водку, все вернулись к закускам. В тишине было слышно, как мерно щелкает механизм маятника в часах и приборы стучат по фарфору.

— Как на улице? — спросил Мухин.

— Страшно, — ответил Костя и зацепил вилкой соленый огурчик. — Кругом отряды самообороны. По городу невозможно проехать и километра, чтобы тебя не остановили и не спросили: а ты кто такой?

— Пока мы с Алексеичем к вам добирались, у нас два раза проверили карточки, — сказал Картошкин.

— А я, дурак, после поездки в зеленый сектор не сдал зеленую карточку, — добавил Лукошкин. — Ну и вынул их все сразу. Прицепились. Кто да откуда... почему две карточки... рожи у всех, опухшие от пьянства...

— Между прочим, и грохнуть могли, — заметил Мухин.

— Какой-то сумасшедший дом, — выдохнул Лобачевский. — Власть в городе, а я думаю, что и во всей стране, никому конкретно не принадлежит.

— Ошибаетесь, милейший, — заметил Лукошкин. — Власть принадлежит отрядам самообороны. Я не удивлюсь, если завтра у них появятся списки. И тогда будет столько крови, что...

— Крови уже немало, — сказал Зубков. Лукошкин замолчал и посмотрел на него. — При съезде с шоссе Энтузиастов меня в очередной раз остановили. Пока их доисторический компьютер пытался найти на меня данные в справочной системе, расстреляли директора овощного магазина.