Фебус. Принц Вианы (1)

— Она столь сладострастна?

— Отнюдь. Она искренне любит моего мужа и верна ему. Даже д'Орлеан получил от нее щелчок по носу. Но это в куртуазных играх, а что может статься в играх политических... Все же она вышла из рассадника Паука и куда ее занесет, никто не может сказать. Повторюсь: она верна моему мужу, а не мне. А Паук уже послал посольство к твоей матери в По. И деньги.

— В По? Разве маман не Помплоне?— это была новая для меня информация и неожиданная.

— Нет. Ее туда так и не пустили кортесы. Развернули на Ронсевальском перевале. И повторно не признали за ней статус регины*. Правит страной пока мой брат — кардинал.

Ага... Кардинал все же не Валуа. Очень хорошо. ''Как я рад, как я рад, что мы едем в Ленинград''.

— Почему так? — я пристально посмотрел на тетю, и она не отвела своего взгляда.

— Потому что Мадлен сестра руа франков и, как французская дюшеса на апанаже*, ест у него с руки. Тебе придется теперь с кортесами бодаться напрямую самому, так как ты теперь полноценный монарх по Наваррским фуэрос, хоть и не вошел в возраст. Интрига Паука состояла в замене тебя на твою сестру. Надев на Каталину корону, он намеревался выдать ее замуж за своего клеврета и получить посредством такого брака послушную марионетку на наваррском троне.

— Кто этот клеврет? Или там их целая кучка на сестренкин выбор?

— Сеньор д'Альбре. У него обширные земли к югу от Гароны.

Вот мы и пришли к еще одной знакомой по учебникам фамилии.

— А что со мной они планировали сделать? — задал я давно мучивший меня вопрос.

Уже в дверях обеденного зала тетя сказала.

— Постричь в монахи, — ответила тетя и тут же переменила неприятную тему. — Хорошо, что у нас коридоры такие длинные. За столом нам не удалось бы поговорить. В смысле о серьезных вещах.

Обед входил в заключительную фазу, к десерту, когда в зал буквально ворвался, потрясая в каждой руке красивой пестрой тушкой — с синими крыльями и бледно красным хвостом, сам бретонский герцог. Тезка мой, тоже Франциск, только его порядковый номер — два. Мужчина в самом расцвете сил. Лет сорока пяти. Стройный. Бритый. С живыми голубыми глазами, цепко ухватившими диспозицию обеденного стола. В остальном, говоря языком протокола: ''без особых примет''.

Ворвался он в обеденную залу и закричал.

— Дорогая, смотри, каких я тебе красивых петушков настрелял тупой стрелой. Еще пару-тройку этаких птичек и у всех твоих пажей будут такие броские султаны, каких ни у кого нет. И не будет. Так как эту привилегию я жалую только тебе.

И герцог поклонился герцогине, смешно расставив в стороны руки с фазанами.

Поднявшись с поклона, он как бы только сейчас заметил всех нас за столом. Актер, епрыть. Роль: ''Веселый небожитель, случайно заметивший мурашей''.

— О-о-о-о... Так у нас гости... Как хорошо и неожиданно, а то нам с Орлеаном уже скучно. Охота порядком поднадоела, а новых развлечений не предвидится. Представь меня поскорее, дорогая.

— Дядя, если вам скучно, то я могу послать за моим шутом, — выпалил я, не вставая с места, так как меня очень раздражала это монаршая клоунада.

— А-а-а-а... Наваррский племянничек. Мое почтение, — герцог сделал какое-то па в присяде с расходящимися руками, не выпуская из них фазанов.

Непонятно, но здорово. И неожиданно красиво. Предтеча Марлезонского балета, епрыть.

— Шут — это хорошо, — продолжил спич мой бретонский дядюшка. — Но насколько мне сообщали, то в гости к руа франков ты приехал без шута.

— Я его нанял по дороге оттуда, дядя. Прямо на реке.

— И хороший шут? — улыбнулся герцог.

— Это лучше спросить у дюка д'Орлеана, так как именно в их доме, в Блуа, он служил в шутах.

— Тогда, быстрее идем... Стащим этого лентяя с кровати, куда он завалился прямо в сапогах вместе с настрелянными им курочками, и спросим. Пошли... Пошли, племянничек. Господа, мое почтение, но государственные дела не дают мне возможности присоединиться к вам, хотя я и проголодался. Мы будем в вашем распоряжении немного позже. А пока нам крайне необходимо обсудить нового наваррского шута.

И после такой шпильки в мой адрес, он добавил уже персонально мне. Голосом, в котором ощущался укутанный в бархат металл.

— Наварра, ты идешь?

С этими словами Бретонский герцог швырнул на обеденный стол своих мертвых петухов.

Тетушка мне поощрительно подморгнула.

— Куда я денусь, — пробурчал я, вылезая из-за стола и показывая жестом своей свите, чтобы они оставались на местах. — Веди, Бретань.

Все. Отпуск кончился.

Начался большой европейский реалполитик.

Герцог Луи Орлеанский валялся на большой кровати под шелковым балдахином в обнимку с охотничьей сукой неизвестной мне породы и что-то довольно мурлыкал себе под нос. Вокруг них на смятом покрывале валялось пяток тушек фазанов, на которые собака не обращала никакого внимания. Надо же не обманул Франциск Бретонский — д'Орлеан действительно валялся на шелковом покрывале в заляпанных грязью сапогах. И это третье лицо французской короны! Первый принц Франции. О нравы...

Закатное солнце разбивало свои лучи в мелких цветных стеклышках витража, окрашивая эту большую комнату в самые феерические цвета. Казалось, что в таком волшебном освещении может случиться любое чудо.

Как, впрочем, и любая пакость, злорадно подсказало послезнание.

— Луи, хватит валяться, — прикрикнул герцог Бретонский, едва войдя в помещение. — Я его привел и теперь не время для лени.

Орлеан сел на кровати и помахал мне рукой. Своей растрепанной прической он был похож на хиппи после бразильского карнавала.

— Привет, кузен, я рад наконец-то с тобой познакомиться, — поприветствовал он меня.

Теперь я смог его рассмотреть. Лет около двадцати. Русый. Бритый. Интересно, а при повальной европейской моде на бороду это можно рассматривать как знак принадлежности к фронде, или нет? Нос у Людовика был длинный и острый с ярко выраженными ноздрями. Подбородок квадратный, слегка выдающийся вперед, из тех, про которые говорят — волевой. Глаза как бы вдавленные в глазницы и при этом зримо навыкате. Тонкие губы. Цвет глаз в таком освещении под витражами не разобрать. Очень трудно представить в этом шалопае одного их выдающихся королей Франции в недалеком будущем.

— Я тоже буду рад, дорогой кузен, особенно, если ты в меня не будешь кидаться свинцовыми шарами, — ответил я ему.

— Это когда я в тебя ими кидал? — слегка по-детски обиделся Луи.

— В Плесси-ле-Туре, — ответил я ехидно и с наглой мордой.

— Неправда ваша. Не было меня там. Я был в Амбуазе, — ну, прям уличный хулиган, пойманный за руку, а не герцог. — В Плесси я попал, когда ты уже оттуда сбежал и, крупно поругавшись с Пауком, я последовал за тобой. Вы только представьте себе, мессиры, этот старый пердун — Паук, желает, чтобы его уродка Жанна от меня понесла. И повелевает мне один раз в месяц устраивать свидание с собственной женой в постели. Чуть ли не со свидетелями...

— Это к делу не относится, — перебил я его. — Хочешь, дери свою Жанну во все дыры — она твоя жена, в конце концов. Не хочешь — не трогай. Ты лучше скажи: что там с моими людьми? Теми, которые прикрывали мой отход?

— А что с ними станется, — с ленцой поведал Орлеан. — Те кто мертв, того отпели и похоронили с дворянскими почестями — все же погибли в бою. А те, кто жив — сидят в башне.

— Кто погиб?

— Насколько мне сказали, то с твоей стороны только твой казначей отдал Богу душу, перед тем заколов двоих и еще троих серьезно ранив. Остальные твои вассалы в разной степени порезанности, но живы все. А вот милый дядюшка недосчитался восьмерых своих любимых гвардейцев из скоттов. И был очень зол.

Вошли слуги в ливреях бретонского дома и быстро накрыли поляну на столе у окна. Ничего особенного — холодный стол, хлеб и вино.

Вставили по факелу в напольные треножники, на стол — пятирогий подсвечник, запалили светильники и так же молчаливо удалились, как и вошли. Просто тени, а не люди.

Орлеан наконец-то слез с кровати и, волоча за собой трехногий табурет, подсел к столу, где мы с бретонским герцогом оккупировали оба стула. Больше не было.

Его собака так и осталась валяться на кровати.

— Ухаживайте за собой сами, — напутствовал нас Франциск II Бретонский. — Я специально отпустил всех слуг, чтобы никто нас не подслушал.

И сам налил себе сидра в оловянный кубок, показывая пример.

— Вы тут пока покукуйте на пару, а я поем, — сказал Луи, потирая руки, как муха перед обедом. — Если бы не твои византийские хитрости, Бретань, то мы давно бы уже наелись всяких вкусностей за столом у дюшесы. И обязательно чего-нибудь горячего. А не давиться этой походной сухомяткой, которая уже на охоте надоела.

— Скажи еще, что твой знаменитый повар напрасно тут у меня простаивает, — хмыкнул Франциск набитым ветчиной ртом.

На что д'Орлеан только безнадежно махнул рукой. Сказать что-либо с плотно набитым ртом он был не в состоянии.

Ветчина действительно была выше всяческих похвал, вкус прямо как при советской власти до косыгинских реформ — я немного попробовал из любопытства. Но есть я уже не хотел — только что вылез из-за обильного стола, накрытого любящей теткой. Так, для вида положил на тарелку по кусочку от каждого сорта сыровяленой колбасы, чтобы только тарелка не пустовала. Налил себе сидра и потихоньку прихлебывал, надеясь из герцогской пикировки вынести немного полезной информации.

Обломись...

— Наварра, а ты что сидишь как засватанный, — кинул в меня шпильку Орлеан. — Анна де Франс давно замужем, а в койке хочет видеть только того, кто там никогда не окажется — меня. А я ей вовек не прощу того, что меня женили на ее сестре. Она так захотела, чтобы я, таким образом, оказался к ней поближе. Нет, это надо же... У одних и тех же родителей одна дочь — красавица, а вторая — уродка. И вот на этой уродке заставили жениться именно меня и только потому, что меня возжелала красавица. За что мне такая кара, Господи!

— Можно подумать, что тебе в Амбуазе спать не с кем, — хмыкнул Франциск. — Или считаешь, что в монастыре тебе было бы веселее?

Луи соорудил себе многоэтажный сэндвич — привет будущему английскому бренду, и, прожевав солидный от него кусок, сказал мне, не обращая внимания на подколки Бретани.

— То, что ты затащил ее в койку, это еще ничего не значит, — Орлеан вдруг пропищал фальцетом. — ''Я тогда закрываю глаза и представляю себе только тебя''. Это она мне в ухо дышала, когда соблазнить хотела сразу после своего замужества. И вообще она за мной с двенадцати лет бегает.

— Так что, это в меня ревнивый сеньор де Бурбон шариком кидался? — попробовал я узнать, что же именно там произошло, в Плесси-ле-Тур.

— Не знаю, не видел, — снова ушел Орлеан в несознанку. — Говорил же тебе, что меня там не было. Так что на меня не греши. Не нужна мне Анна де Франс. Я с удовольствием взял бы в жены другую Анну, если римский папа соблаговолит все же аннулировать мой брак из-за слишком близкого родства с этой горбатой кривоножкой.

— Он это говорит о моей кузине? — повернулся я к тезке, проверить мои предположения. — Я не про кривоножку, а про ''другую Анну''.

— А что такого? Чтобы осчастливить ее супружеской постелью можно и подождать лет десять. Главное статус, — ответил отец милой ангелоподобной крошки, которую мне сегодня представили.

— Но она же — невеста Эдварда Английского? — удивился я такой быстрой политической переменчивости.

— На англичан надежды мало, — вздохнул герцог. — Лорды никогда не выполняют взятых на себя обязательств. А Бретань должна оставаться независимой от короны Франции.

— И для этого ты готов отдать кроху замуж за второго претендента на эту корону, — засмеялся я. — Где логика. Выдай ее лучше за императора.

— Не, за императора не надо, — вмешался Орлеан, прихихикивая над собственными советами. — У него власти мало и денег вечно нет. Лучше всего за курфюрста*.

— Молодой ты еще, — буркнул мне Франциск. — Нет никакой логики в деяниях царей. Один божественный промысел. Вот наденешь корону Наварры — узнаешь, каково вошке вертеться на гребешке. Сидра еще налить?

Это собрание двух принцев крови и одного владетельного герцога мне все больше напоминало ''соображение на троих'' в родных пенатах. Так и ждал, что кто-то из них сейчас начнет меня пьяно домогаться сокраментальной фразой: ''Ты меня уважаешь?''.

Наконец, насытившись, герцоги приступили к главному блюду — охмурению меня. Причем, вопреки моим ожиданиям сложной многоходовой интриги, они вовсе не стали строить сложные уборные, а рубанули с плеча.

— Наварра, ты с нами в одной лодке, — заявил Орлеанский, сыто рыгнув, — хочешь ты этого или не хочешь. Такова структура момента. Вот мы и желаем знать: ты с нами или против нас? Или будешь один отсиживаться на своей горе?

— Да согласен я, — брякнул я быстро, чтобы создать видимость моего ''не раздумывания''. — С союзниками всегда ловчее пинать Паука, чем без них.

— Золотые слова, — сказал Бретонский. — Ну, если мы в главном поладили, то можно пройтись и в тронный зал.

С этими словами Франциск взял со стола серебряный колокольчик на резной ручке из слоновой кости и позвонил в него.

Раздался звук как на последнем звонке в школе.

В дверях появился пожилой ливрейный слуга. Бритый. Пожалуй, в Бретани зарождается новая европейская мода.

— Предупредите, дюшесу и ее гостей, что через четверть часа мы ждем их в тронной зале. И принесите туда приготовленный поднос под покрывалом, что в моем кабинете, — приказал герцог.

Слуга поклонился и вышел. Ни слова не говоря. Вот это вышколенность прислуги! И ведь сам дюк Бретонский ни секунды не сомневается, что его приказ будет выполнен именно так, как он сказал. Точно и в срок. Уважаю.

— Я должен переодеться, — заявил Орлеанский и встал из-за стола.

— Не задерживайся, — предупредил его Бретонский.

И герцог Орлеанский вышел из помещения вместе со своей собакой, моментально покинувшей ради своего хозяина такую мягкую постель.

И снова позвонил в звонок в руке бретонского герцога.

Появился тот же слуга в дверях.

— Инфанта Наваррского проводите со всем почтением к моей жене.

Я бросил последний взгляд на витраж. Солнце уже село в океан, где-то там на западе.

Дон Саншо, пока мы выдвигались от обеденной залы к тронной, активно хвалился, как ловко он выполнил свою миссию, договорившись с моей тетушкой об избавительном молебне в замковой капелле. Завтра утром. А чтобы все наши люди могли в полном составе принять участие, тетя на постоялый двор пришлет копье своих гвардейцев для охраны нашего имущества.

Когда мы всей толпой вошли в зал, то герцог уже стоял на тронном возвышении, облаченный в горностаевую мантию, крытую белым бархатом.

Ниже него, на первой ступеньке тронной лестницы стояли герцог Орлеанский и бретонский бастард граф Франсуа де Вертю, барон д'Авогур — сын законной любовницы герцога Антуанетты де Меньеле. Они также облачились в горностаевые мантии: бастард — в белую, а Орлеан — в синюю.