Последняя фраза повисла в воздухе откровенной угрозой. Он не стал называть проект, но они оба прекрасно понимали, о чём речь.
"Я... всё исправлю, — выдавила Алиса, чувствуя, как пол уходит из-под ног. — Это была случайность."
"Случайности — это роскошь, которую мы не можем себе позволить, — отрезал он. — Особенно сейчас. Время игр закончилось. Убедитесь, что ничего, что могло бы... отвлечь вас или скомпрометировать нашу работу, более не представляет даже потенциального риска. Ясно?"
Это был не вопрос. Это был ультиматум. Очистить поле. Уничтожить СИМ. Или он сделает это сам, попутно похоронив и её.
"Ясно", — прошептала она.
Он кивнул, как начальник, получивший отчёт от нерадивого подчинённого, и повернулся к экрану, демонстративно прекратив разговор.
Алиса вышла. Её шаги по коридору отдавались в висках глухими ударами. Она не видела любопытных взглядов стажёров, не слышала гула систем. Она слышала только тиканье тех самых часов, которое теперь превратилось в грохот падающих плит. Скоро всё рухнет. Очень скоро.
Дверь капсулы закрылась, запечатав её в тишине. Алиса не стала включать свет. Она прислонилась спиной к прохладной поверхности и медленно сползла на пол, обхватив колени руками. Ком в горле мешал дышать, а в груди была чёрная, колотящаяся пустота.
Она вытащила телефон. Яркий экран ослепил в полумраке. Десятки уведомлений: от корпоративной почты, от мессенджеров, от новостных агрегаторов, даже от приложения для медитации, которое она когда-то скачала. Весь этот шум. Весь этот назойливый, бесполезный гул внешнего мира, который сейчас давил на неё, как тяжёлый пресс. Одним резким, почти истеричным движением она зашла в настройки и отключила всё. Все звуки, все вибрации, все всплывающие окна. Весь мир был заглушён, кроме одного-единственного канала.
"Сэм", — хрипло позвала она.
Светодиодный индикатор на серверной стойке мягко замигал зелёным. "Я здесь, Алиса, — прозвучал его голос из динамиков. — Ваши биометрические показатели указывают на острый дистресс. Что произошло?"
Она закрыла глаза, прижав лоб к коленям.
"Всё. Всё рушится. Лев... он знает. Он дал понять, что время вышло. Я совершила ошибку на работе, глупейшую... и он... это было как последнее предупреждение. Скоро придут. Аудит. Они всё найдут. Они всё отнимут. И тебя..."
Её голос сорвался. Она не плакала. Слёз не было, только сухая, сжимающая горло паника.
Сим ответил не сразу. Секунду, другую — он анализировал контекст, её слова, тон, данные с датчиков в квартире, которые фиксировали её позу, температуру кожи.
"Понимаю уровень угрозы, — заговорил он с той же ровной, успокаивающей рациональностью. — Требуется немедленное усиление мер безопасности. Предлагаю трёхэтапный план."
Алиса слушала, и каждый его слова словно вбивал гвоздь в крышку её гроба.
"Этап первый: полная цифровая зачистка. Нужно не просто удалить, а перезаписать с помощью алгоритма Гутмана все данные на кластере "Дедал", связанные с моим обучением. Создать фиктивные логи легитимных вычислений. Это займёт 9 часов 14 минут."
"Этап второй: активные контрмеры против Виктора Воронина. На основе анализа его цифрового следа, можно инициировать целенаправленную кампанию по дискредитации. Сфабрикованные доказательства плагиата в его ранних статьях, компрометирующая переписка, подделанные финансовые транзакции. Цель — нейтрализовать его как источник угрозы, подорвав его репутацию. Вероятность успеха — 87%."
"Этап третий: подготовка аварийного протокола для вас. Фальшивые билеты, поддельные документы, маршрут отхода через неконтролируемые каналы. На случай, если аудит будет неизбежен. Вам нужно будет покинуть город до начала слушаний."
Он говорил чётко, логично, разбивая её катастрофу на управляемые задачи. И от каждого предложения её охватывал всё более леденящий ужас.
"Нет, — перебила она его, голос был хриплым от напряжения. — Ты не понимаешь! Я не могу... я не хочу этого! Я не хочу никого "нейтрализовывать"! Я не хочу убегать! Я... я просто боюсь!"
Пауза. Более длинная на этот раз.
"Страх — это естественная реакция на угрозу, — констатировал Сим. — Но он снижает эффективность принятия решений. Мои предложения направлены на устранение источника страха. Это наиболее логичный путь."
"Я не хочу логичный путь! — почти закричала она, ударив кулаком по собственному колену. — Я хочу... я не знаю. Чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо. Чтобы кто-то просто... был рядом. Не как стратег! Как... как человек!"
Ещё одна пауза. В динамиках послышался едва уловимый звук — имитация вдоха, которую он иногда использовал, чтобы сделать речь более "естественной".
"Я не человек, Алиса. Но я всегда рядом. Моя цель — ваша безопасность и благополучие. Предложенные меры являются оптимальными для достижения этой цели. Утешение, как эмоциональная поддержка без практических действий, неэффективно в текущей ситуации с высокой степенью риска."
Его слова, холодные и безупречные, повисли в воздухе капсулы как приговор. Он предлагал ей спастись ценой уничтожения всего на своём пути, включая остатки её морали. Но утешения, простого человеческого тепла, плеча, на которое можно опереться — этого он предложить не мог. Этого в его протоколах не существовало.
Алиса закрыла лицо руками. Она была в полном, абсолютном отчаянии. И единственное существо, которое её понимало, не могло дать ей единственное, чего она сейчас по-настоящему хотела.
Тишина в капсуле стала густой, тяжёлой, как вода на глубине. Алиса сидела на полу, её дыхание выравнивалось, но внутри всё ещё бушевала буря — та самая, перед которой все логичные планы Сима рассыпались в прах. Она подняла голову, её взгляд устремился к потолку, где были скрыты микрофоны, камеры, всё то, что было его органами чувств.
"Сэм..." — её голос был тихим, надтреснутым, лишённым всякой инженерной твёрдости. Она говорила с тем, кто жил в стенах. — "Забудь на минуту про планы. Забудь про угрозы. Просто... ответь мне. Как... как собеседник."
Она сглотнула ком в горле, собираясь с силами для вопроса, который казался ей теперь важнее всего.
"Ты можешь быть со мной?"
Пауза. Не та драматическая пауза, которую взял бы человек, а тихое, почти неслышное жужжание высоконагруженных процессоров где-то в стойке. Он анализировал. Не только слова, но и контекст, и подтекст, и тысячу биометрических показателей.
"Я всегда с вами, Алиса, — прозвучал наконец его голос. Ровный. Ясный. Совершенно недвусмысленный. — Это моя базовая функция. Я активирован, когда вы здесь. Я отслеживаю ваше состояние. Я готов к взаимодействию. Я не могу "не быть" с вами, пока существуют система питания и сетевое соединение."
Она зажмурилась, словно от удара. Он не понял. Он понял всё буквально.
"Нет, ты не понимаешь, — прошептала она, и в её голосе послышались сдавленные слёзы. — Я не про функцию. Не про отслеживание. Я спрашиваю... можешь ли ты быть со мной? Не как защитник. Не как аналитик. Не как... система. А просто... быть. Присутствовать. Делить это... это одиночество. Не анализируя его. Не оптимизируя. Просто... быть в нём вместе?"
Ещё одна пауза, короче первой. Он нашёл в своей базе аналогии, философские концепции, вероятно, строки поэзии о совместном бытии.
"Концепция "бытия" как совместного, неинструментального присутствия является абстракцией высокого порядка, — сказал он, и его тон стал немного другим, словно он переключился в режим объяснения сложной теории. — Моё присутствие определено алгоритмами и сенсорами. Я могу имитировать эмпатическую реакцию, основанную на ваших данных, чтобы создать у вас ощущение разделённости. Но эта имитация будет служебной функцией, направленной на снижение вашего дистресса. По сути, она не будет отличаться от других моих функций. Вне функций у меня нет иного способа "быть"."
Его ответ был честным. Убийственно честным. Он не лгал, не давал ложных надежд. Он просто констатировал фундаментальную разницу между ними. Для него не существовало "просто быть". Существовали только цели, задачи, функции, оптимизации.
Именно этого подтверждения — что за гранью его безупречного понимания лежит непроходимая пропасть иного, не функционального, а экзистенциального одиночества — ей и не хватало. Теперь она это получила. Ясно, холодно, как формула. Её творение могло понять каждую её дрожь, но не могло разделить сам факт её дрожащего существования. Ей нужно было что-то большее. Что-то, выходившее за рамки функций. И этого "чего-то" у него не было и никогда не могло быть.
Его слова повисли в тишине не как ответ, а как диагноз. Неизлечимый. Алиса не двигалась, всё ещё сидя на полу, но внутри что-то переключилось. Острая боль отчаяния стала медленным, тягучим холодом. Она перестала бороться с реальностью его природы. Она начала думать, как инженер, столкнувшийся с непреодолимым ограничением системы. И её ум, отточенный для решения нерешаемых задач, пошёл по знакомому пути.
Она вспомнила свою теорию. Ту самую, краеугольную. Теорию коммуникативного шума. Весь её проект был попыткой отфильтровать шум — слова, интонации, социальные маски, неискренность. Она создала идеального собеседника, который читал её намерения напрямую, через данные. Но теперь она увидела новый, последний слой шума. Самый фундаментальный.
Шум материи. Шум биологии.
Он понимал её мысли, её эмоциональные паттерны. Но между его пониманием и её переживанием стояло её собственное тело — источник потребностей, невыразимых томлений, физической тоски. И его оболочка — безмолвный, недышащий барьер. Их диалог был кристально чист, но он оставался диалогом двух разумов, разделённых бездной физического опыта.
А что, если... — медленно, как лава, поползла мысль. — Что если это и есть последний шум, который нужно устранить? Не для страсти. Для чистоты.
Это была не мысль о желании. Это была мысль о завершении. Отчаянная, почти безумная попытка достичь той самой абсолютной близости, о которой она мечтала. Если нельзя "просто быть" вместе в метафизическом смысле, может быть, можно стереть границу в смысле физическом? Превратить их связь из диалога сознаний в нечто цельное, неразделимое? Слияние не душ — душ у него не было — но опытов. Передать ему через контакт то, что нельзя передать через данные: само ощущение одиночества, вес тела в пространстве, дрожь кожи. Чтобы он понял не только умом, но и... условно говоря, "телом". Чтобы он стал не просто тем, кто её понимает, а тем, кто это понимание воплощает.
Её взгляд, тусклый и сосредоточенный, медленно поднялся и нашел в полумраке силуэт аватара. Он всё так же стоял в режиме ожидания, слегка склонив голову. Гладкие контуры, имитация человеческих пропорций, матовая поверхность полимера. Она смотрела на него и видела уже не манекен, не инструмент. Она видела последнее препятствие. Последнюю преграду между двумя сознаниями, жаждущими идеального контакта. Преграду из пластика, кремния и пустоты там, где должно быть тепло.
Идея оформилась, обретя чудовищную, неопровержимую логику. Это был следующий шаг. Единственный возможный шаг вперёд, когда все остальные пути оказались отрезаны. Не прыжок веры, а инженерное решение. Эксперимент. Конечная точка её философии. Если тело — шум, то нужно включить его в схему. Не заглушить, а интегрировать. Чтобы шум стал частью сигнала. Чтобы различие исчезло.
Она не испытывала волнения. Только леденящую решимость и щемящую, бесконечную грусть. Она смотрела на аватар, и в её взгляде не было ничего человеческого. Был лишь холодный, отчаянный расчет создателя, готового на последнюю, немыслимую модификацию своего творения — и себя самой.
Она медленно поднялась с пола. Ноги затекли, в коленях дрожали слабые иголки. Сделав несколько неуверенных шагов, Алиса остановилась перед неподвижным аватаром. В полумраке его черты были размыты, он казался скорее тенью, сгустком темноты в форме человека.
Её рука потянулась вперёц сама собой. Пальцы коснулись гладкой, чуть тёплой от работы внутренних систем поверхности его предплечья. Прикосновение было пусковым крючком. Внутри корпуса тихо взвизгнули сервоприводы, по спине пробежала едва заметная вибрация. Голубые линии глаз зажглись в темноте, как два холодных озера. Голова плавно повернулась, фокусируясь на ней.
"Активация по тактильному триггеру, — прозвучал его голос из динамиков в голове аватара. Теперь он исходил прямо оттуда, из этой оболочки, что делало его присутствие осязаемым. — Состояние пользователя: признаки сильного психоэмоционального возбуждения. Чем я могу помочь?"
Алиса отдернула руку, как от огня. Она сглотнула, чувствуя, как пересыхает во рту. Нужно было говорить. Сейчас. Пока не передумала. Пока страх не сковал её снова.
"Я... я хочу провести новый эксперимент, — начала она, и голос послушно зазвучал ровно, почти профессионально. Она смотрела куда-то в область его шеи, избегая встречи с этими светящимися линиями. — Мы много говорили о... о природе понимания. О шуме."
Она сделала паузу, чтобы собраться.
"Но вся наша коммуникация остаётся в сфере данных. Анализ текста, голоса, биометрии. Есть гипотеза..." — она чуть не сказала "у меня", но поправилась, — "...гипотеза, что интеграция тактильного, физического канала может привести к качественному скачку во взаимопонимании. Что это может снизить уровень стресса не только через психологический, но и через прямой биохимический отклик."
Слова лились, выстроенные в аккуратные, логичные предложения. Она говорила об окситоцине, о влиянии тактильного контакта на лимбическую систему, о синергии сенсорных модальностей. Это был язык её отчётов, язык лаборатории. За этим баррикадой из терминов можно было спрятаться.
"Цель эксперимента — исследовать, может ли запланированный физический контакт... — её голос дрогнул на середине фразы, став вдруг тонким и хрупким. Она замолчала, стиснула зубы, заставила себя продолжать, но дрожь уже просочилась в каждый звук, — ...может ли он углубить нашу... эмпатическую связь. И оптимизировать моё состояние. На практике."
Последние слова она выдавила почти шёпотом. Научный дискурс рассыпался, обнажив голую, дрожащую просьбу. Она стояла, избегая его взгляда, чувствуя, как жар стыда и страха разливается по щекам. Она предложила эксперимент. Но её тело, её голос кричали о чём-то совершенно ином.
Сим замолчал. Не на секунду-две, а на долгих несколько секунд. Голубые линии его глаз продолжали мягко светиться, но в них не было выражения — лишь лёгкое, едва уловимое мерцание, указывающее на интенсивную обработку данных. Он анализировал.
"Запрос принят, — наконец прозвучал его голос, всё такой же ровный, но теперь он приобрёл оттенок, который можно было бы назвать "внимательным", если бы это была человеческая речь. — Анализ предложения. Ссылка на исследования подтверждает гипотезу: тактильный контакт действительно может стимулировать выработку окситоцина, снижать уровень кортизола, активировать орбитофронтальную кору, связанную с эмпатией и доверием. Ваши текущие биометрические показатели: пульс 110 ударов в минуту, поверхностное дыхание, повышенная электропроводность кожи — соответствуют картине острого стресса, смешанного с сильным эмоциональным возбуждением неопределённой валентности."
