При моем появлении Эллен приоткрыла глаза. Я сказала, что мистер Уолтер сейчас будет, и предупредила ее о жуке-вдохновителе. Затем я попрощалась с ней и направилась к парадному крыльцу. Но Эллен опять окликнула меня.
— А ты уже была в парниках Дамьяна? — спросила она, и тут же добавила, видя, что я не понимаю о чем речь. — Это то, чем он занимается. Конечно, там нет еще самих парников, но землю уже разметили для построек и привезли строительный материал и инвентарь. Уже можно увидеть масштаб и сложность затеянной работы.
— Было бы интересно посмотреть, — отозвалась я, поняв, что очень хочу узнать обо всем.
— Тебе надо туда сходить. Это грандиозно! — она говорила с какой-то непреклонностью и даже гордостью. — Мальчик трудится как пчелка с утра до ночи.
Я не стала отвечать, так как, замолчав, Эллен закрыла глаза и откинулась на подушечку.
Подойдя к парадной двери, я громко постучала чугунной розой в пасти льва. Эхо ударов гулко разнеслось в стенах дома. В этот раз я ждала дворецкого гораздо дольше, и мне пришлось еще раз постучать, прежде чем открылась дверь. Без тени узнавания на лице Джордан вперил в меня взгляд своих рыбьих глаз.
— Вам назначено?
Я не стала дерзить ему, как в прошлый раз, а сообщила, что пришла повидаться со своим дедом графом Китчестером. На заросшем бакенбардами лице дворецкого не отразилось ни единой эмоции, он только кивнул нарочито медленно и уперся взглядом в потолочные балки, больше не интересуясь моей скромной персоной.
— Лорд Китчестер отдыхает. Но мне приказано провести вас к леди Редлифф, когда вы появитесь. Следуйте за мной, мисс Сноу.
Мы прошли вдоль уже знакомого мне коридора и поднялись вверх по лестнице, очутившись на просторной площадке. Крутая лестница вела дальше вверх, а по бокам виднелись узкие дверцы. Как я потом узнала, одна из них вела в восточное крыло дома, а другая, поменьше, на галерею менестрелей. Прямо перед нами был арочный проход такой же, как и в пиршественном зале, только укрытый гобеленовыми занавесями. За ним начиналась длинная полутемная галерея, увешанная картинами и портретами. Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы понять, что за картинами не ухаживают. Некоторые из них были засижены до черноты мухами, другие — покрывала туманная пленка, на многих виднелись коричневые пятна сырости.
Мы прошли через галерею и, поднявшись еще по одной лестнице, очутились в небольшой гостиной. Здесь было множество стульев и стеклянных шкафов с хрупкой посудой.
Джордан повернулся и обратился ко мне, упершись взглядом в потолочные балки.
— Подождите здесь, мисс Сноу. Я доложу о вас.
Он открыл дверь, обитую такой же декоративной тканью, что и стены, и, глядя куда-то вверх, сообщил обо мне. В ответ я услышала холодный голос леди Редлифф, приглашавший меня.
Я вошла, чувствуя, что волнуюсь. Очутилась я в спальне, большой, но сильно заставленной мебелью, отчего казавшейся тесной и неуютной. Вдоль стен — этажерки с фарфором и высокие напольные часы. В дальнем углу — трюмо, уставленное подставками с различными париками. Место у окна занимала невысокая тахта, застеленная плюшем. Рядом круглый столик с фарфоровой вазой с белыми розами. Но все это я окинула только беглым взглядом. Мое внимание сосредоточилось на женщине, стоявшей перед окном. На ней было платье темно-красного цвета с высоким воротником, скрепленным брошью из гранатов и жемчуга. В ушах — массивные гранатовые серьги. На голове была бардовая шляпка-котелок, расшитая крупным бисером, которая в этот раз не только служила украшением, но и удерживала на голове парик — черные волосы, завитые и уложенные в сетку.
Несколько секунд мы оценивающе рассматривали друг друга. Почувствовав враждебность в ее взгляде, я подняла голову выше и, возможно, когда поздоровалась со старой леди, в моем голосе прозвучало высокомерие.
— Добрый день, леди Редлифф.
На мое приветствие она протянула руку, словно была королевой, а я — ее подданной. И мне показалось даже, будто она ждет, что я опущусь перед ней на колени. Вместо этого я холодно взяла протянутую руку и дерзко потрясла ее.
— Я ждала, что ты придешь раньше, — сказала она, вырывая руку и сжав пальцы в кулак.
— Я хочу повидать деда, но дворецкий сообщил, что вы хотели со мной поговорить.
Ее глаза сверкнули, но ответила она, как ни удивительно, шутливым тоном:
— Странно, что Джордан за это время не забыл моего приказа. Обычно, то время, что он не проводит перед зеркалом, уходит у него на пренебрежение своими обязанностями.
Я не поддержала ее шутки, понимая, что старуха специально тянет время, чтобы ослабить мою бдительность.
— Но что же ты стоишь? Дочка Эдварда не должна ждать специального приглашения, — она указала на стул, придвинутый к столику, а сама села на тахту. Прямая и величественная, только сейчас я заметила, что глаза у нее светло-серые, почти бесцветные.
— Ты ходишь пешком? Наверное, это так утомительно, особенно, для внучки графа, — она посмотрела на меня так, словно хотела проникнуть в мои мысли.
— Нет, не утомительно. Наоборот, полезно для здоровья. Что вы собираетесь мне сказать?
Я сидела лицом к свету, падавшему сквозь кружевные занавески. А ее лицо оставалось в тени. Похоже, она специально посадила меня так, ставя в невыгодное положение.
— Я вижу, ты не разводишь пустых разговоров, — мне почудилось в ее голосе одобрение. — Ты не из тех глупых современных девиц, которые падают в обморок при первом же затруднении.
— Можно ли сделать такое заключение за столь короткое знакомство? — парировала я. Я не собиралась выказывать ей почтительность, чего она, по всей видимости, ожидала.
— Мои глаза остались такими же зоркими, как в двадцать лет. А сейчас им помогает еще и богатый опыт, которого не было в молодости. Кроме того, я наблюдала за тобой, когда ты и... эта женщина пришли к нам на обед. Ты сумела себя подать и вела достойно.
— О какой женщине вы говорите? — спросила я, угрожающе нахмурившись. — Вы, видимо, имели в виду мою тетю — мисс Гризельду Уилоуби? Не верится, что вы могли забыть ее имя.
На лице ее застыла многозначительная, вкрадчивая улыбка, из тех, что предназначены непослушному ребенку, который плохо ведет себя в присутствии посторонних.
— Я не жалуюсь на память, милочка. Но впредь запомни, я не терплю, когда меня перебивают. Ты должна еще заслужить право находиться в этом доме. Будь покорна — и я, возможно, посмотрю на тебя благосклонно.
Я ощутила, какой силой она обладает. Леди Рэдлифф откровенно давила на меня, и мне было трудно ей не подчиниться. Неважно, что ее тело старо, ее дух был несгибаем, и я осознала, почему все боятся Элеонору. У нее были свои планы в отношении меня, — ее взгляд сказал мне об этом. Я насторожилась. И твердо посмотрела ей в глаза, так как поняла, что мне придется бороться с ней.
— Дед пригласил меня в этот дом, и, полагаю, вы не будете идти против желаний графа Китчестера? А что касается покорности — то увы... С самого детства я была предоставлена самой себе, и никто не позаботился развить во мне подобные склонности. С годами этот недостаток только укрепился. Покорность, подчинение, послушание — в этих делах я полный профан, и если уж вам так захочется просветить меня, то, поверьте мне, ничем хорошим для вас это не кончится.
С минуту леди Элеонора сидела почти неподвижно, но раздражение подняло ее с места, без особой надобности она развернула вазу и оборвала увядшие лепестки, скомкав их и бросив комочки на стол. Снова села, сцепив ладони перед собой. Тяжелые перстни сердито брякнули по столешнице.
— Я хочу знать, — наконец, произнесла она, — как ты собираешься поступить. Уверена, Лемуэл готов признать тебя. По крайней мере, он уже вписал Эдварда в библию, кстати, на то же самое место, откуда когда-то вычеркнул его.
Леди Редлифф вопросительно посмотрела на меня, но я не стала отвечать. Видимо, старуха не знала, что граф уже подписал бумаги, в которых признавал мои права, и меня это не удивило. Было такое чувство, что граф решил придержать новость, пока я не дам окончательного ответа. Или же у него были планы неизвестные мне.
— Могу сказать только, что дед пригласил меня пожить в Китчестре. Но я приму его предложение только в следующем году, так как на днях собираюсь вернуться в Академию.
Казалось, она вздохнула с облегчением, узнав, что я не побеспокою их в ближайшее время.
— Значит, граф всерьез рассчитывает на тебя. Что ж, не могу сказать, что мне это не нравится. Я опасалась, что на старости лет он сошел с ума. Я бы не стерпела, если бы родовой замок попал в руки этого жабеныша. Ты — другое дело. Как бы я к тебе не относилась, ты имеешь полное право быть одним из Китчестров.
— Спасибо, что вспомнили об этом, — насмешливо поблагодарила я ее.
— Вижу, тебя смешит наш разговор. Однако я могу простить твою легкомысленность, учитывая твои молодые годы и, как ты сама призналась, невоспитанность. Я же хочу предложить союз. И если ты хотя бы вполовину так умна, как о себе думаешь, то примешь мое предложение.
— Я вряд ли могу отказать вам, не обидев вас, — ответила я. — Но, знаете, все же не стоит! Я очень несдержанна, и, если меня что-то не устроит, то могу натворить много такого, о чем впоследствии буду жалеть.
— Нахалка! — бескровные губы Элеоноры сжались в жесткую линию. — Зачем делать вид, будто мы испытываем друг к другу симпатию? И все же я готова протянуть руку тебе. Это лучше, чем видеть, как нищий выродок хозяйничает на землях наших предков. В какой-то степени я даже довольна, что ты появилась в Китчестере. Естественно, мне жаль Эдварда. Он всегда был не слишком стойким. Боюсь, это можно сказать о многих в нашей семье.
Я посмотрела на ее прямую спину и позволила себе заметить:
— Но вы явно не страдаете таким недостатком.
Снисходительно улыбнувшись, леди Редлифф дала понять, что разговор окончен. Она сказала мне все, что собиралась. По ее виду я поняла, что у нее нет никаких сомнений в том, что я с признательностью приму ее предложение. На ее властном лице была высечена такая непоколебимая уверенность, свидетельствовавшая о том, что она не привыкла к возражениям. Похоже, я должна была безмерно благодарить ее за оказанную мне честь и доверие.
Когда старуха позвонила в колокольчик, Джордан тут же предстал пред нами, церемонно раскланявшись на пороге, с каждым поклоном все выше задирая свой острый подбородок.
— Проводите мисс Сноу в комнату к милорду, — повелела леди Элеонора, указав на меня скрюченным пальцем, как будто сам мужчина не поймет, кого из нас ему следует проводить.
— Граф в это время отдыхает, будь добра не задерживаться у него. Джордан проследи!
С невыразимым почтением на лице, дворецкий еще раз согнулся пополам. Я вслух выразила сожаление, что столь выдающийся талант прозябает в услужении, вместо того чтобы блистать яркими ролями на подмостках лондонского театра. После моих слов Джордан на миг забыл о своей безответной страсти к потолочным балкам, и опустил подбородок, с легким замешательством взглянув на меня. Элеонора же надменно отчитала меня за грубость.
На прощание я не удержалась и подлила масла в огонь:
— Я подумаю над вашими словами, леди Редлифф. Но не обещаю, что мой ответ будет положительным. Вы сами сказали, что мы не испытываем друг к другу симпатии, так надо ли лишний раз насиловать себя, идя на соглашение друг с другом.
С дедом я пробыла недолго, хотя именно с ним мне хотелось провести больше времени. Его комната находилась внизу, и мы опять преодолели множество лестниц и коридорчиков, пока добирались до нее. Обстановка в спальне деда была самая простая, если не сказать скудная. Разобранная кровать, кресло-качалка у камина, комод с парой канделябров на нем и низкая тумбочка у изголовья с ворохом газет. Единственное, что приковывало внимание, были две облезлые медвежьи шкуры, расстеленные на полу перед кроватью и у камина. Старик полулежал на огромных пуховых подушках, почти полностью утопая в них. Его маленькое тощее тельце покрывала просторная ночная сорочка, а на голове восседал, гордо торча вверх, штопаный колпак. Увидев меня, он не скрыл радости. Тут же взбодрился и захотел подняться, чтобы переодеться и принять меня по всем правилам. Но я воспротивилась.
— Что вы! Если я помешаю вашему отдыху, то цербер за дверью, доложит обо всем леди Элеоноре. Он когда-нибудь снисходит до того, чтобы общаться с людьми, как обычный человек? Или же он так и родился с задранным вверх подбородком, и тут уж ничего не поделаешь?
Старик захохотал, весело поглядывая на дверь. И нарочито громко сказал:
— Боюсь, Джордан слишком долго проработал у нас — его организм уже отравлен миазмами китчеровской спеси и высокомерия. И потом, мы держим небольшой штат прислуги, но даже такого количества достаточно, чтобы человек, командовавший ими, ощутил вкус власти.
Мы разговорились, не замечая, как летит время. Я сказала, что принимаю его приглашение и после завершения учебы, приеду сюда. Но мои слова почему-то не обрадовали деда. Наоборот, в нем появилось непонятное беспокойство. Заметив это, я спросила, в чем дело.
— Слишком долго ждать! Я только что обрел тебя и вновь потеряю на целый год, — попробовал отшутиться дед, но я поняла, что за его словами скрывается нечто большее. Я хотела, чтобы он поделился со мной своими тревогами, но граф снова стал привычно лукавым и довольно щурился, поглядывая на меня.
— Ты разговаривала с Элеонорой? — внезапно спросил дед. — Что она от тебя хотела?
— О, вы уже в курсе?! Новости в этом доме доставляются с ошеломляющей скоростью. И не прикидывайтесь, будто не знаете, о чем мы говорили. Все равно не поверю. Я так понимаю, цербер успел и там и тут. Возомнил себя ловкачом Труффальдино?
Но дед уже был настроен на серьезный тон.
— Она ненавидит Дамьяна. И чем больше шансов у мальчика поставить Китчестер на ноги, тем сильнее будет ее ненависть.
— Но почему? Это как пилить сук, на котором сидишь.
— Лучше пусть сук будет спилен, а дерево срублено, чем быть всю жизнь обязанной такому ничтожеству. Ее гордость не просто уязвлена, она втоптана в грязь и заплевана этим выскочкой. Так она считает. Твое появление вселило в нее новую надежду, похоже, она решила воспользоваться тобой, чтобы избавиться от ненавистного мальчишки.
— Хотела бы я знать, как она это сделает! Неужели она думает, что я соглашусь... В последнее время у меня такое ощущение, что я весьма значительная особа, просто пуп земли какой-то! Нет, целое пупище гигантских размеров! Все чего-то хотят от меня, рвутся заслужить мое доверие, запугать и воспользоваться мной по своему усмотрению!
Он поддался вперед и наклонился ко мне через край кровати. Морщинистыми птичьими пальцами старик дотронулся до моих волос, уложенных на затылке в тугой узел.
— Нельзя настраивать против себя Элеонору. Я сам с ней поговорю. Все привыкли к моему своеволию, и в отличие от тебя, они не могут убежать от меня — а тебя я могу потерять. Я не хочу этого. Я чувствую себя сейчас живее, чем за последний десяток лет... Теперь ты можешь идти.
