| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сама я едва переставляла ноги, спотыкаясь об каждый камень, и дело закончилось тем, что мастер Глаас усадил меня на коня позади себя, прикрикнув: "Не вздумай свалиться и переломать себе все кости!". Поступок этот донельзя удивил остальных разбойников и вызвал некоторое оживление — кто-то шутливо заметил: "Мастер, как бы ваша женушка не повыдергала вам усы за тот подарок, что вы ей везете!". Из обмолвок я поняла, что как ни старался Глаас оставить в тайне то, что забирался ночью в нашу повозку, кто-то его все-таки приметил, и теперь шайка считала, будто главарь поддался на уговоры мелкого беса, нередко морочащего головы мужам в возрасте.
Хоть от шуток этих я заливалась краской, однако в некотором смысле положение мое улучшилось, ведь тумаков и подножек я теперь получала куда меньше. Глаас же не сводил с меня глаз — правда, вовсе по иной причине, нежели считали остальные разбойники. Приметив во время полуденной стоянки, что я потихоньку собираю еду, он пребольно ухватил меня за ухо, отволок в сторону и рявкнул:
-Ты что это удумала? Дружка нечистого никак подкармливаешь? Я-то сквозь пальцы смотрю на то, как ты таскаешь то там ломоть, то сям кусок, но только если ты воруешь объедки для себя или для мальчишки! А покойнику есть человеческую пищу нельзя, как и живым нельзя касаться угощения для покойников. Уж это каждый знает! Пусть он лучше с голоду сдохнет, чем войдет в силу и обезумеет!
От боли в ухе у меня брызнули слезы, но я упрямо молчала, пританцовывая на месте. Глаас, поняв, что я так просто не сдамся, встряхнул меня, и еще грознее зарычал:
-На кой бес ты связалась с эдакой поганью, ну?! С ожившим покойником таскаться!.. Лучше уж с живым Ирну-северянином связаться, чем с одержимым...
-Ничего-то вы не поймете из моих объяснений, — дерзко ответила я, попискивая от боли, и чуть не прикусила язык, поняв, что говорю сейчас точь-в-точь как Хорвек. "Понабралась! — мрачно подумалось мне. — Скоро ни одного слова в простоте не скажу, как треклятый многоумный демон! Ох, не к добру это...". К счастью, Глаас, вместо того, чтобы надрать мне уши, как следует, отпустил меня, перед тем отобрав сверток с объедками, и хмуро пообещал:
-Увижу еще, что таскаешь еду для нечистого покойника — поколочу.
Я, засопев от бессильной обиды, одернула сбившуюся одежду, и для виду пошла слушать, как Харль, уже позабывший ночную передрягу и освоившийся среди разбойничьей братии, увлеченно рассказывает очередную байку раненому Кирру и паре его приятелей.
-А скажи-ка, болтун, — кривоногий слушал мальчишку внимательно, но с заметной долей презрения, — отчего оборотни к нам привязались?
-Так ограбить хотели, — извернулся Харль. — У вас же полные повозки добра всякого!
-Разве оборотням нужно золото? — второй разбойник тоже доверчивостью не отличался. — Им кости человеческие подавай, а поживиться человечиной куда проще, если держаться при поселениях, где народ смирный, глупый, точно скот домашний. Те люди, что на пустоши живут — добыча опасная. Мы и сами немало душ сгубили!
-Это смотря какие оборотни, — пустился в объяснения Харль, по бегающим глазам которого я угадала, что он понимает всю опасность подобных разговоров. — Есть дикие, цены золоту не знающие, а есть такие, что богатство любят не меньше драконов! Вот только пользу из денег извлекать — никак не умеют, нелюди, что с них взять?.. Набьют себе полную нору монет, и спят на золотишке всю зиму с пустым брюхом. Слыхали про Галеаса Золотую Пасть?.. Нет? Так слушайте! Такой древний волкодлак был, что от старости все зубы растерял. С людьми жил в миру, разве что старуху какую иной раз съест, если та за ягодами далеко в болота забредет и кричать дурниной начнет. Вот пришел Галеас-оборотень к кузнецу, что жил в ближайшей деревне, принес с собой мешок золота, и говорит: сделай мне золотые зубы, а остаток забирай себе. Кузнец сначала от страха обомлел, увидав эдакого гостя, а затем, как мешок в руках взвесил — обомлел от счастья. Хоть и любил Галеас золото, но настоящую цену ему не знал, заплатил за работу в сто раз дороже, чем нужно — если не в тысячу. Поначалу кузнец честь по чести — выковал клыки золотые в палец длиной, отдал старому волкодлаку. А тот ему — мешок золота! Такого богатства отродясь в той деревне никто не видал, живи да радуйся. Но обуяла кузнеца жадность — все он вспоминал, сколько золота пошло на зубы для Галеаса-оборотня. Целая пасть! Тут как раз по деревне слух пошел, мол, помер на полнолуние старый волкодлак, три дня волки воют и луна всходит красная, как в кровь окунувшись. Кузнец не выдержал — побежал туда, где испокон веков было логово Галеаса, чтоб повыдергать золотые зубы у мертвого оборотня. Да только никто его с той поры больше живым не видел. Золото тоже пропало, видать, забрал волкодлак обратно свое богатство...
-Что за дурень! — сплюнул Кирру. — Прикончил бы оборотня, пока тот без зубов, да и забрал бы весь мешок! Правильно Зортан говорит — глупый народ, смирный. Раз в жизни боднуть кого решит — и тут же на мясо пойдет. Одно огорчение слушать такие истории! Расскажи лучше чего повеселее!..
Харль начал новую историю, верно поняв, что порадует кривоногого: в этой байке разбойники грабили самих всемилостивых богов, ловко избегая наказания — и лицо Кирру посветлело от мысли, что при должной смекалке облапошить можно не только королевских слуг, но и божественную силу. Я же, потихоньку осмотревшись, юркнула за колесо, рядом с которым, по своему обычаю, сидел на земле Хорвек, во время привалов гревшийся на солнце.
-Вот, держи! — я сунула ему обглоданную кость, которую не нашел при мне мастер Глаас. — Ух, старый мерзавец! Почти все отобрал! А ты сидел и смотрел, как он меня за уши таскает... Мог бы и зыркнуть на него тем самым взглядом — жалко что ли? Для тебя ведь стараюсь, хоть ты того не ценишь...
-Старый разбойник сказал все верно — тебе не нужно воровать для меня еду, — получила я привычный ответ.
-Уж я сама разберусь, что мне нужно, — огрызнулась я. — Все равно я буду тебе приносить еду, и даже если ты ее выбросишь — не перестану. Жаль только, если придется стерпеть взбучку безо всякой пользы... Так что ешь, иначе поколотят меня зазря.
Говоря это, я невольно почесала спину, занывшую от одной мысли о тяжелой руке Глааса. Сомневаться не приходилось — он свое обещание сдержит.
-Думаю, в ближайшее время мастеру Глаасу будет не до тебя, — сказал бывший демон, после некоторых раздумий принявший кость. — И это совсем не добрая весть, хотя от побоев радости тоже немного.
-Оборотни? — я спросила это, сглотнув комок, тут же застрявший в горле.
-Слишком легко они отступили сегодня ночью, — задумчиво ответил Хорвек.
Однако до самого вечера с нами в пути не случилось ничего такого, что подтвердило бы правдивость мрачных предсказаний демона. Мастер Глаас, очевидно испытывавший крайне противоречивые чувства в отношении своих пленников, усадил на своего коня еще и Харля, стершего ноги в кровь, а сам шел пешком, погрузившись в тяжкие раздумья. Мы с мальчишкой не слишком-то отличались друг от друга — простодушным натурам свойственно легко, по-детски, переходить от отчаяния к радости. Позабыв обо всех своих бедах, мы неумело, но гордо восседали на вороном жеребце, украдкой понукая его пуститься вскачь по опасной узкой дороге. Это заставляло Глааса отвлечься от тягостных размышлений, и на наши головы сыпалось немало отборных проклятий.
-Чертовы неблагодарные детишки! — ворчал старый разбойник, но звучало это совсем не так, чтобы в искренность его гнева можно было поверить.
Усталость заставила нас сделать привал еще до того, как сумерки начали сгущаться, и главарь был этим раздосадован.
-Эдак мы до самой зимы тащиться будем! — сказал он, но остальные разбойники негромко, но решительно принялись ему возражать: мол, ночь накануне выдалась тяжкой, лошади устали, раненым тоже нужен отдых, а завтра, с новыми силами, дорога покажется легче. Мастер Глаас и сам знал об этом, но все равно кривился и недовольно бил себя по ноге плетью.
Ни ручья, ни колодца здесь не было и пришлось довольствоваться той водой, что была припасена с собой.
-Все потому, что мы шли слишком медленно, — услышала я вновь сердитый голос Глааса. — Чуть быстрее переставляли бы ноги — и заночевали бы около старого колодца, который у Сытого холма. Поите лошадей как следует, а сами затягивайте пояса — с собой у нас воды не так уж много.
-Зато есть целый бочонок вина! — весело отозвался кто-то.
-Стакан того вина — и тебя будет проще выбросить на корм нечисти, чем тащить с собой! — гаркнул Глаас. — Это салатанская треклятая брага, от которой и тролль ослепнет!
Эти слова вызвали дружный смех, и еще долго нам с Харлем пришлось выслушивать истории о кабацких приключениях — одна другой похабнее. Разбойники оживились, позабыв об усталости, и сам мастер Глаас, как мне показалось, поддавшись общему настроению, посветлел лицом. Но веселые разговоры оборвались так же резко, как и начались: Хорвек, который выбрался из повозки, получив на то разрешение от Глааса, вдруг упал, как подкошенный, и некоторое время бился, точно в припадке, звеня цепями и прорывая глубокие борозды в земле скрюченными пальцами. Звуков он никаких при этом не издавал и тем страшнее было смотреть на этот приступ. Я, поборов оторопь, бросилась к нему, но Глаас вцепился в мое плечо и прошипел:
-Я говорил тебе, чтобы ты не кормила покойника пищей живых людей! Ему конец!
-Да что бы вы в этом смыслили! — вспылила я. — Уж если я до сих пор жива, то всяко знаю больше о том, как нужно обращаться с Хорвеком! Пустите меня к нему, если не хотите беды!
Нехотя Глаас отпустил меня, понимая, что происходящее и без того встревожило остальных, а перешептывания только усилят это беспокойство. Я же, хоть и заявила Глаасу, что знаю, как нужно себя вести, на самом деле действовала по наитию, или, скорее сказать — подчиняясь чувству острой жалости. Подойдя к Хорвеку, я опустилась рядом и звала его по имени, пока он не затих, уткнувшись лицом в землю.
Я попыталась напоить его, отдав свою долю воды, но тут терпение мастера Глааса истощилось, и и мне все-таки перепала обещанная затрещина, от которой зазвенело в ушах.
-Отдала ему свою воду — больше никакой сегодня не получишь! — прорычал он, оттаскивая меня за шиворот. — А ты, Ирну... Устроишь еще одно такое представление — отвезу в Ликандрик только твои руки, их, небось, узнают по рисункам!
Хорвек, с трудом приподнявшись, отполз под повозку, где затаился, сипло дыша — точь-в-точь подыхающий пес, ищущий место потемнее, — а мне пришлось остаться у костра, куда отволок меня Глаас. Смех, который раздавался здесь еще несколько минут назад, сменила тяжкая гнетущая тишина.
-Провалиться мне прямиком в адский котел, — сказал кто-то из разбойников — должно быть, Скилум-Вороненок, тот самый, что узнал в Хорвеке северянина-убийцу, — если на Ирну не навели порчу. Он много зла совершил, вот кто-то не пожалел денег, да и нанял какую-то ведьму, чтоб вытянула из бродяги душу.
-А может, хлебнул дрянной воды из какой-то лужи, да не посмотрел, что там бесово копыто отпечаталось, — подхватил за ним Кирру, в котором Харль успел верно опознать благодарного слушателя всяческих баек о колдовстве и злых духах. — Северяне — народ дикий, сырое мясо едят — отчего бы им и не лакать воду из лужи, как собакам? Только разве разберешь, кто на дороге следы оставил — скотина домашняя или бес...
-Так и что — неужто вселится бес, если из лужи такой выпить? — удивился кто-то.
-Бес, может, и не вселится, однако порча выйдет великая, — отвечал Кирру. — Бывает, что человек шерстью покроется ни с того, ни с сего, или языка лишится, да начнет мычать, точно корова. Эй, сопляк! Как там тебя кличут? Харль?.. Ты хвалился, что много историй про колдовство знаешь — значит, слыхал о таких случаях!
Харль, к тому времени дремавший в обнимку с котелком, который ему полагалось скрести острым камнем дочиста, встрепенулся и немедленно начал рассказывать историю о принце, который в лесу повстречал немую красавицу, но не успел на ней жениться, как она обернулась дикой свиньей. Об опасности юношу сведущие люди предупреждали не раз, а пуще всех — главный ловчий, который углядел, что на шее у красотки растет щетина, однако принц был безутешен и ни разу с той поры не выезжал на охоту.
Рассказ имел большой успех — разбойники начали наперебой вспоминать знакомых девиц, которые могли оказаться оборотнями — какая-то была исключительно злобна нравом, иную в младенчестве нашли в лесу, а у некоторых щетина росла даже под носом!.. — но вновь разговор вернулся к Ирну-северянину.
-Точно ли это Ирну? — спросил задумчиво толстяк Сильтус. — Он еще у Торока мне показался странным парнем — тихим, словно из него жизнь по капле выцедили. Здесь, на пустошах, чего только не случается. Вон и вчера оборотня видали. Быть может, кто-то принял обличье северянина?
Поворот разговора этот не понравился Глаасу, который до сих пор молчаливо морщился, словно чуя дурной запах, но в общую беседу не вмешивался.
-Дожились! — воскликнул он в немалом раздражении. — Плести небылицы — не грех, хоть и годится такое дело только для недотеп, которым боги не дали умения удержать в руках меч. Но принимать на веру слово болтуна, у которого за каждым кустом — ведьма, а в каждой норе — оборотень, нам, вольным людям, не пристало! Если россказни мальчишки вам эдак ум попортили — больше он рта не откроет. С чего вам порча в Ирну привиделась? На себя он не похож оттого, что знает — в конце пути его ждет смерть, и не из быстрых. Такие мысли любого изменят. А тих и смирен он из-за болезни. Эй, лекарка? Заразна ли болезнь Ирну? — громко обратился он ко мне.
-Нет! — торопливо произнесла я, не зная толком, каким словом помогу Хорвеку, а каким — наврежу.
-Кто бы сомневался! — хмыкнул старый разбойник. — Услышу, что кто-то вновь толкует о порче, бесах и колдовстве — язык у него отнимется не хуже, чем от воды из лужи с бесовским копытом!
Гнева Глааса опасались — это было видно по тому, как быстро разбойники отправились спать, сразу вспомнив, что завтра в пути придется ничуть не легче, чем сегодня.
И в эту ночь я отправилась спать в повозку, где обычно держали Хорвека. Харль, напротив, остался у костра, примостившись около раненого Кирру, которому приятели уступили самое теплое местечко. Похоже, мальчишка успел прийтись по душе кое-кому из ребят Глааса, и к нему теперь относились, как к одной из тех собак, которых пришлось прирезать накануне ночью: с Харлем делились едой, добродушно трепали по голове, позволяли спать в ногах. Я же старалась держаться особняком, угрюмо зыркая на каждого, кто пытался со мной заговорить. Всем своим видом я показывала, что подчиняюсь только старому главарю, и не собираюсь сводить близкую дружбу ни с кем из разбойников — даже в обмен на медяк или добрый кусок мяса из похлебки. От кружки с водой, которую, подмигивая, показал мне Соль, я тоже отказалась, хоть в пересохшем горле першило, словно я наглоталась едкого дыма.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
