— Гнида! Убью!!!— теперь Олден уже не кричал, а рычал от ярости и Дориту пришлось медленно отступать под его натиском к статуе Мечника... Пару раз Дорит ещё пытался вновь вернуть себе перевес, но все его атаки ни к чему не привели, ведь своим откровением дядя разбудил в горбуне дикого зверя, которого раны и боль лишь подстёгивали, делая ещё более опасным и злым... Искажённое, измазанное кровью, лицо Олдена утратило почти всё человеческое, а в глазах его плескалось что-то уж совсем непередаваемое, но и Дорит уже не был похож на себя — его долго сдерживаемая ненависть наконец-то вырвалась наружу, уродуя некогда благородные черты. Освещённые едва заметными всполохами, окровавленные, дядя и племянник теперь сами казались демонами, а каменное изваяние Мечника, выступало безмолвным судьёй в их поединке!
... Развязка наступила неожиданно для обоих бойцов — пятясь под всё более усиливающимся натиском Олдена, Дорит зацепился о далеко выступающую ножку курительницы, а ещё через миг оказался на каменных плитах святилища — меч вылетел из его руки и горбун, наступив ногою на правую руку дяди, приставил меч к его горлу... Но даже побеждённый, Дорит не потерял свойственной Остенам надменности — чуть прищурившись, он посмотрел прямо в глаза нависшему над ним Олдену и прошептал:
— Даже теперь ты всего лишь жалкий урод и навсегда таким останешься — тут тебе не поможет ни паук, ни все аркоские демоны, вместе взятые!!!
— Знаю... — лицо неожиданно успокоившегося Олдена превратилось в каменную маску, а остриё его меча по-прежнему царапало кожу на шее Дорита, когда он тихо добавил. — Но мне легче будет сносить своё убожество, зная, что и ты будешь мучиться не меньше, чем я...
-Что...— когда Олден начертил над лежащим на полу Доритом знак Жертвы, тот почувствовал, что холодеет, а горбун, расстегнув верхние пряжки на куртке, невесело усмехнулся — Тварь действительно предпочитает эмпатов обычным людям, а уж колдун тем более придется ей по вкусу! И, поверь, в отличие от Ситена ты будешь осознавать своё положение — я тебе это обещаю!!!
КАМЕННАЯ РОЗА
Устроившийся в изголовье лежанки эмпата ворон переступил с лапы на лапу и хрипло каркнул. Олден тут же шикнул на неугомонную птицу, но было поздно — Велд проснулся ... И тут же оказался в продолжении мучавшего его во время сна странного кошмара — глаза почти не открывались из-за слипающихся от сукровицы ресниц, а лицо горело так, словно с него содрали всю кожу и посыпали открывшиеся раны крупной солью! Чующий со стоном коснулся лица рукой и с нарастающим ужасом ощутил под пальцами плотные, полотняные бинты:
— Что со мною?.. — свой хриплый шёпот Чующий и сам едва разобрал — голос отказывался ему подчиняться, но его исходящих болью , потрескавшихся от жара губ уже коснулся холодный металл чаши.
-Пей... Вот так... — Велд послушно сделал пару глотков, но тут же закашлялся от заполнившей рот горечи, а Олден, дождавшись, пока тот успокоится, снова поднёс отвар к губам эмпата.— Выпей ещё...
Велд попытался протестующе мотнуть головой, и движение немедленно отозвалось острой болью в шее:
-Олден... Что со мной... Я же... Прошёл...
-Прошёл... — проворчал сотник и сразу же ещё более ворчливо добавил.— А теперь выпей отвар и спи — не заставляй нянчиться с тобою, как с трёхлетним ребёнком...
-Но... — Велд не успел закончить своего очередного протеста — чаша снова оказалось у его губ и ему ничего не оставалось, как покорно выпить её мерзкое, отдающее какой— то прелью содержимое. Ещё через пару минут он, так и не получив ответа на свой вопрос, снова погрузился в тревожный сон. Олден, взяв в руки худое запястье эмпата, с минуту отсчитывал удары его сердца, затем оправив служащую Велду одеялом овчину, сердито погрозил ворону пальцем и вышел из землянки. За пару дней зима окончательно вступила в свои права и сотник, зачерпнув из ближайшего намёта полную горсть обжигающе-холодного снега, умыл им лицо, сгоняя усталую сонливость.
Хотя эмпат после Росса был слаб и беспомощен, точно новорожденный котёнок, сотник, заручившись молчаливым согласием Мегрена, не стал откладывать задуманную им операцию на потом. .. Промёрзший до мозга костей, измученный Чующий выпил горячее варево в два глотка, не обратив внимания ни на странный привкус, ни на предупреждающее карканье ворона, и через пять минут уже спал беспробудным сном на лежанке. Мегрен, подкинув в очаг дров, подошёл к нему и, убрав с искалеченного лица Велда спутанные пряди, ещё раз внимательно посмотрел на глубокие рванные шрамы и задумчиво сказал : " Нелёгкие нам предстоят деньки!.."
Его предсказание сбылось в точности — хотя Мегрен и взвалил на себя дежурство подле эмпата в течении двух самых первых и тяжёлых суток, чуть ли не силком отправив измотанного проведённой операцией сотника на заслуженный отдых, сегодняшнее дежурство Олдена тоже выдалось нелёгким. Велда всё ещё лихорадило — он то что-то шептал во сне, то царапал ногтями туго стягивающие ему лицо бинты, а как только эмпат наконец-то успокаивался, Корви, исходя из каких-то собственных птичьих соображений , тут же его будил!..
Мысленно пообещав сам себе когда— нибудь выдрать из хвоста ворона все перья за подобные штучки, Олден вдохнул полной грудью ледяной воздух и ещё раз посмотрел на укутанные в снежный саван ели. Как бы то ни было, самый сложный период был ими пройден — лихорадка эмпата потихоньку сходила на нет и вскоре он уже должен был пойти на поправку. А для полного выздоровления Велду теперь и нужно-то было всего-ничего : покой и тепло, а этого добра в землянке Мегрена хватало с излишком!.. Исходя из этого, сотник решил остаться подле эмпата ещё на сутки, а уж потом, окончательно убедившись, что всё идёт так, как надо, с чистой совестью возвращаться в Крейстет — вслед за отправленной им впереди себя сотней. ..
При мыслях о своём запоздалом возвращении в лендовскую столицу и обязательно последующим за этим визитом к княгине, лицо Олдена не нахмурилось, а наоборот — посветлело и даже на миг немного смягчилось , а затем он задумчиво огладил перстень-печатку , постоянно носимую им на безымянном пальце. Печать изображала пышную чёрную розу , а с двух сторон цветка были вытравлены два рунных плетения. Перстень ему, уходящему в изгнание, подарила на прощание Пелми и одно плетение означало её имя, а в рунах второго самим Олденом было скрыто имя той, которую недруги и лендовские старейшины именовали Демоницей, Тёмной пророчицей и Владычицей с железным сердцем, но для горбуна она была и оставалась одинокой и хрупкой девочкой, которую он был готов защищать ценою собственной жизни...
Толпа шумит, точно море. Солнце играет на до блеска надраенных латах едущих по пятеро в ряд "Карающих" и "Доблестных", а в воздухе пахнет цветами — лепестки роз сыплются на воинов настоящим дождём ,копыта лошадей топчут букеты, плотно покрывающие мощённую булыжником, прямую , как стрела, улицу, ведущую от Семиглавых ворот к центральной площади Милеста, а девушки с охапками роз — сами увитые лентами и цветами, виснут у воинов на шеях... В Амэне победителей всегда встречают цветами и улыбками, а сегодня они — победители! Герои!.. Едущий крайним справа "Карающий" нагинается и ,подхватив за шкирку одного из лезущих прямо под брюха коней уличных сорванцов, сажает вихрастого кареглазого мальчишку себе в седло. Тот едва не лопается от счастья и гордости, толпа шумит ещё сильнее , а возглавляющий парад Олден , наконец— то поддаётся общему настроению и тоже улыбается...
Пускай ему не нравится временщик, которого амэнские копья и мечи возвели на триполемский престол по приказу Владыки , нижние ярусы подвалов Трок-Дорна по-прежнему охраняет очень нелюбящий чужаков Шоггр, а один из сыновей Рыжего Хеги ушёл прямо из под носа многоопытного "Крысы", но ведь вырвали они всё таки ядовитые зубы триполемским василискам!.. А сопляком-Демером и Шоггром пусть занимается получивший княжество Бури — так ему и надо, чтобы не обрастал жиром от безделья!!!
... Но к тому времени, когда отряды дошли до площади , лицо едущего на белом жеребце Олдена снова превратилось в угрюмую маску — едва разменяв свои двадцать пять, он уже достиг вершины воинской карьеры, возглавив в этой кампании Амэнское войско и теперь Илит мог снова начать разговор, который он уже заводил не единожды — а не пора ли сыну завязать со своей игрой в героя и занять полагающееся ему место в Совете?.. Ведь сколькими бы тысячами ратников он не командовал, он всё равно исполняет приказы советников князя, а , заняв Кресло Правой Руки, сын сам будет стоять у истоков амэнской политики! До этого дня Олден на все аргументы отца отвечал только одним — он ещё не достиг всего, как воин, а потому менять меч на уготованную ему с рождения жреческую мантию не собирается!.. Илит , услышав этот протест, уступал и соглашался, но теперь — после ещё одного триумфального возвращения, которое принесло присоединение южных провинций Триполема к Амэну( именно таковой была плата Бури за возведение его на княжеский престол) и должно было обессмертить победу Олдена в виде барельефа на одной из стен Храма Единого, возразить горбуну на требования отца было уже нечего. Вот только оставлять военную службу Олден не желал — ну , не хотелось ему расставаться с тем, что давно уже стало смыслом его жизни, а кроме того, оне терпеть не мог мышинную возню жрецов в совете и не желал принимать в ней участие...
На центральную площадь Милеста выходила не только высокая стена княжеского замка — на ней стояли ещё и храмы Мечника и Хозяина Грома, но в этот раз на крутых, из красного гранита ступенях святилища Мечника стояли не только Келтен со свитой, но и его дочь, и Илит, и даже Шенти ( правда, лицо у него было такое, точно он хлебнул уксусу), а перед ступенями храма в кресле из чёрного дерева, окружённый преданными ему до последнего вздоха телохранителями и в сопровождении смуглого темноглазого сына, сидел Владыка Амэна — когда то сильный воин и маг, он теперь в силу возраста и едва не отправившего его в могилу кровоизлияния в мозг, уже почти полностью утратил волю к жизни и какое-либо желание заниматься делами княжества, полностью переложив управление своей вотчиной на Совет Семи. Большую часть времени амэнский князь теперь проводил в постели , вслушиваясь в монотонное чтение слугой военных хроник, но весть о поражении Триполема и гибели ненавистного Хеги ненадолго возродила в нём прежнюю тягу к жизни...
Зашедшие на площадь войска быстро выстроились в ряды и , повинуясь взмаху Олденской руки , троекратно проревели приветствие своему Владыке, а затем горбун соскочил с коня и, подойдя к креслу князя, преклонил колени.
— Я рад , что ты снова вернулся с победой , глава Остенов, Олден из рода Имлов... — в воцарившейся тишине скрипучий голос князя был слышен даже толпящимся в боковых улочках милестцам. — Ты своей кровью и мечом принёс Амэну немало побед и теперь порадовал мою старость вестью о том, что к моим землям наконец-то присоединились утраченные во времена моего отца вотчины!.. Долг перед семьёй велит тебе наследовать своему отцу в Совете, но я не могу лишиться тебя, как военачальника, а потому принял решение — отныне ты будешь иметь собственный голос в Совете, не покидая при этом воинской службы... — голос старика-князя утонул в кашле и сын тут же подал ему чашу с укрепляющим питьём. Владыка сделал несколько торопливых глотков и затем продолжил.— А ещё Келтен рассказал мне , что , полностью посвятив себя походам и сражениям ради славы и процветания Амэна, ты до сего дня не имел времени для того, чтобы наконец то подвести к алтарю свою прекрасную невесту. Так вот, прими от меня двухмесячный отпуск и подарок к грядущей свадьбе!
Повинуясь едва заметному движению широких кустистых бровей Владыки, один из телохранителей выступил вперёд и протянул до сих пор стоящему на коленях Олдену небольшую инкрустированную шкатулку. Горбун, приняв дар Владыки, на миг склонил голову в знак уважения,и ,коснувшись губами протянутой ему руки с дряблой, покрытой тёмными пятнами кожей, произнёс традиционную в таких случаях благодарность:
— Моя жизнь принадлежат тебе и твоему роду, Владыка! — Князь одобрительно кивнул и чуть смежил морщинистые веки — сегодняшняя церемония его утомила — а горбун встал и направился к поджидающим его на лестнице родичам...
..Пир в доме Келтена грозил затянуться на всю ночь — задумывавшийся, как временный, союз Илита и Келтена оказался необычайно прочен и немного омрачала его лишь постоянно откладывающаяся свадьба Олдена и Испи. Горбун, к неудовольствию обоих отцов, постоянно переносил сроки начала своей семейной жизни — то на границе неспокойно, то крестьяне бунтуют, то ещё что-нибудь... А Испи ,за эти годы действительно превратившаяся в редкую красавицу, между прочим , уже подходила к тому возрасту, в котором оставаться в девушках было просто неприлично!
В итоге, отцы семейств решили положить конец затянувшейся неопределённости , порознь нашептав Владыке о том, как лучше вознаградить Олдена за его ратные труды... И вот теперь Илит и Келтен наслаждались ловко прокрученной интрижкой, а сидящей на противоположной стороне длинного стола Олден , едва пригубив наполненный тёмным, похожим на медвежью кровь, вином кубок, тут же отставил его от себя и чуть заметно кивнув сидящей рядом с ним Испи вышел из шумной, ярко освящённой залы в летнюю прохладу внутреннего сада. Девушка, помедлив немного и бросив строгий взгляд на захмелевших гостей, зазвенев украшениями, последовала за ним...
— Что с тобою, Олден ? — белая, до самого локтя украшенная тяжёлыми браслетами рука коснулась плеча неподвижно застывшего у одной из колон горбуна и он повернулся к подошедшей невесте.
— Я сейчас уйду , Испи — устал , да и настроение не для пира , но перед этим я должен передать тебе подарок Владыки
... Получив шкатулку, Испи немедленно открыла её и восхищённо щёлкнула языком — даже в свете луны ожерелье и серьги были неимоверно красивы, а уж ярко освещённые свечами или солнцем...
Девушка коснулась губами тонкого шрама на левой щеке горбуна, улыбнулась:
— Ты всегда умел дарить подарки, Олден... Такая прелесть...
— В отличии от меня... — горько усмехнулся тысячник, а затем , помедлив немного, добавил.— Я все эти годы переносил срок нашей свадьбы и ты, похоже, была рада такому моему решению, так почему же теперь...
Но Испи прервала его речь тем, что снова поцеловала его в щёку и улыбнулась:
— Ты мне как брат, Олден. И ты — герой, имя которого прославляют во всём Амэне. Другие девушки будут мне завидовать...
— Вряд ли...— Олден внимательно всмотрелся в лицо невесты.— Я урод, Испи. В наше знакомство ты мне так это и сказала и теперь ничего не изменилось, за исключением того, что мы больше не дети. Как брат я , может быть, и хорош, но в качестве мужа вряд ли устрою даже питающуюся объедками нищенку !
Испи потупила глаза и чуть склонила голову, из-за чего её головные подвески снова тихо зазвенели.
— Я не дурочка, Олден, и знаю, как выбирают женихов в таких семьях , как наши. Ты — герой, овеянный славой, и ты относишься ко мне с уважением — большего я не могу и требовать... А что до семейной жизни, то я не испытываю к тебе отвращения и,когда наши неугомонные родители потребуют от нас внуков, для меня не составит труда разделить с тобою ложе...
