Шувалов забился в конвульсиях от смеха. Дед, наоборот, погрустнел. Он тоже участвовал в поисках инструмента и воспоминания об этом не добавляли ему оптимизма.
— Ирония судьбы, — продолжал веселиться Славка. — У Гусько — 21-ый самолет, а очко — счастливый номер. Несправедливо. Надо переименовать его в '13-ый'! Ведь у нас в полку нет такого номера. Ну, а дальше, чего было? — поинтересовался Шувалов.
— Чего, чего. Вломили ему, конечно, маленько всем звеном. Только с него все, как с гуся вода. Позавчера, беру у него ЖПС на подпись, смотрю, листов не хватает. Где говорю? А, он мне — живот внезапно прихватило, а бумаги под рукой не оказалось. Вот и пришлось вырвать. Да, что за проблема? Я же только чистые вырывал, все записи сохранены.
Панин схватился за сердце, имитируя предынфарктное состояние:
— Это из прошитого-то, пронумерованного и опечатанного журнала! Нет, вы только прикиньте. Это нормальный человек?
Мои товарищи по эскадрилье уже размазывали слезы по лицу. Даже я не смог удержаться от улыбки.
— Вы думаете, это все? Ошибаетесь, — продолжал рассказчик. — Вчера, подходит летчик к 21-му. Делает предполетный осмотр и замечает, что резина пневматика в одном месте сильно сработалась. Я ему популярно объясняю — согласно нормативам, износ протектора в пределах нормы и лететь можно. Тот сомнительно качает головой и все равно записывает замечание в ЖПС: 'Левый пневматик основной стойки шасси практически требует замены'. Ну, думаю, пиши, пиши. Когда-нибудь поменяем. Возвращается летун обратно. Опять берет в руки журнал, чтобы записать послеполетные замечания. Вдруг, как разорется: 'Вы что, издеваетесь надо мной! Все доложу комэску!'. Я не могу понять, в чем дело? Беру журнал, читаю. А там в графе: 'Устранение дефектов', напротив летчитской, запись рукой Гусько: 'Пневматик практически заменен'.
Теперь уже все, включая и меня, ржали, как молодые жеребцы. Когда мы, наконец, успокоились и смогли спокойно разговаривать, Панин продолжил тему:
— Вот еще один случай, насчет записей. Я тогда еще простым техником был. Служил у нас рядовой Каримов из Узбекистана в группе прицельно-навигационного оборудования. Ну, понятное дело, с русским языком он не особенно дружил. И вот, как-то раз, его начальник группы проверил мою машину и записал в журнал: 'Пыль на оптике прицела'. Каримов идет следом за своим командиром и устраняет обнаруженные тем дефекты. Дошел до моего самолета, покопался там немного и пошел дальше. А я в конце дня открываю ЖПС и читаю в графе 'Устранение' — 'Змазано и законтрено'.
— Аналогичный случай, — в нетерпении рассказать свою историю, перебил Панина Дед, — произошел в нашей Группе Войск в ГДР. Там, как легенда, передается из уст в уста, такая запись. Летчик пишет: 'При включении радиостанции слышны невероятные шумы'. Ответ специалиста группы радиооборудования, устранявшего неисправность: 'Шумы доведены до более вероятных'.
Наш веселый разговор прервался появлением официантки. Она принесла нам с Дедом, заказанный суп, а нашим товарищам — второе. Пользуясь моментом, что все замолкли, занятые поглощением пищи, я решил высказать свое мнение:
— Кстати, в случае с ЖПСом, я считаю, что Гусько прав на сто процентов. Какое замечание — такое устранение. Летчик — русский? Русский. Вот, и пусть сначала научится пользоваться родным языком и правильно выражать своим мысли.
— Летчики! — все разом загалдели, видимо, я затронул больную тему. — Ты их трогать не моги!
— Ты говоришь, 'русский язык'. Да он может его вообще не знать, а летная пайка ему все равно положена, — Борзоконь постучал ложкой по моей тарелке. — Ты здесь это пойло хлебаешь, а у них колбаска, сыр, шоколад. Овощи, фрукты, даже зимой.
— Да, разве только в жратве дело, — перебил его Шувалов. — Ты вот, Анютов, в клоповнике живешь и еще радуешься. Потому как до этого, почти целый месяц на КДП орден глухого первой степени зарабатывал. Правильно? А ты много летчиков, живущих в гостинице, видел?
— Нет, — растерялся я. Действительно, почему я раньше об этом не задумывался.
— А на КДП? — ехидно поинтересовался Дед.
— Дед, даже не смешно. Не перебивай. Дай закончить, — попросил Славка. — Это потому, что даже молодых летчиков, сразу после училища стараются не селить в гостинице. Им, даже холостым, если и дают всего лишь комнату, то все равно отдельную и в квартире. У него режим и все такое прочее. Он качественно отдыхать должен. А наш брат, и женатый, и с детьми бывало, годами по углам мыкается.
— Что, квартира, — не удержался Панин. — У них даже официантки в столовой красивее. Все под себя подгребли!
— Кто это красивее? — над нашим столиком стояла официантка по прозвищу 'Зинуля-красотуля' с подносом. — Кто сейчас это сказал? Ты, Панин? — обратилась она к моему старшему технику. — Все, кормить больше не буду!
— Что ты, что ты! — в деланном испуге замахал тот руками. — Зиночка, тебя это не касается. Ты, для меня, самая красивая девушка в гарнизоне!
— Смотри у меня. Так и быть, за комплимент прощаю, но в первый и в последний раз, — строго сказала официантка, сгружая с подноса тарелки со вторым блюдом и передавая их мне с Дедом.
— Ну, тогда, дай добавки, — встрепенулся, уже собиравшийся уходить Сашка. — Я тебя даже поцелую. Уж больно ты на одну девушку похожа, которую я в школе любил.
— Панин, — мгновенно отреагировала Зинуля, — может быть, ты тогда и замуж меня возьмешь?
— А, что. Хоть завтра! — неожиданно серьезно ответил офицер.
— Вот завтра и приходи и за добавкой и за поцелуем.
С этими словами официантка повернулась и поплыла по проходу в сторону кухни. Панин, изумленно развел руками и посмотрел на нас, как бы ища поддержки.
— Будь ты проще и за тобой массы потянутся! — ответили мы ему хором, уже вовсю гулявшим в полку, замполитовским афоризмом.
Родился Панин в небольшой деревушке на южном Урале. Там же окончил среднюю школу.
Как-то, в шестом классе, они с пацанами первый раз пошли на танцы. Сашке очень нравилась одноклассница Ирка Игумнова, и он хотел пригласить ее, но боялся. Пока мальчишка собирался с духом, к нему подошла другая его одноклассница — Тамарка Кулакова.
— Потанцуем, Саш? — спросила она.
Панин замялся. Тамара была толстая с широким, похожим на блин лицом, на котором красовались узенькие, как щелки глаза. Танцевать с ней не входило в его планы, но и обижать не хотелось. Он вздохнул и уже сделал шаг вперед, но тут увидел, как его друзья тычут в их сторону пальцами и давятся от смеха. Сашка покраснел до корней волос и отказался.
— Все равно ты будешь со мной. Я тебе это обещаю! — упрямо сжав челюсти, сказала Кулакова и выскочила с танцплощадки.
Панин еще не знал, что этот вечер во многом определил его дальнейшую судьбу.
Время шло. Как и все деревенские мальчишки, подросток с детства был приучен к тяжелому физическому труду. Годам к шестнадцати, он не хуже отца мог выполнять любую работу по хозяйству. Все горело в его руках. Работал Панин быстро и ловко, но самое главное весело и с постоянными шутками-прибаутками.
К выпускному десятому классу Саша сильно вытянулся и возмужал. Стоило ему только остановиться на месте, как вокруг него тут же начинала собираться молодежь, звенел смех, возникали какие-то розыгрыши. Кроме того, он неплохо играл на гитаре, что делало его душой любой компании.
Поэтому, несмотря на то, что красавцем Панин не являлся, почти все девчонки в классе были в него влюблены. Особенно, его акции поднялись, когда стало известно, что он собирается после школы поступать в летное училище. Больше всего старалась обратить на себя его внимание Тамара Кулакова. Как бы случайно она всегда находилась рядом с ним. Таскала ему в школу пирожки с капустой и дорогие шоколадные конфеты. Будучи круглой отличницей, постоянно предлагала помощь с уроками. Панин же упорно не замечал этих знаков внимания. Он прочно запал на Ирку Игумнову.
Однажды после новогоднего вечера в школе он пошел провожать Игумнову до дома. Учитывая, что девушки не обходили его своим вниманием, Сашка имел некоторый опыт общения с противоположным полом и уже вовсю целовался. Иногда ему удавалось даже ухватить кого-нибудь за грудь или погладить по коленке. Поэтому и в этот раз, проводя Ирку до калитки ее дома, он попытался прижать ее к себе и поцеловать. Девушка резко отстранилась и выскочила из объятий.
— Ты чего? — спросила она.
— Я — ничего. Это ты — чего? Ну, не ломайся. Давай поцелуемся.
Ирка помолчала немного, потом серьезно спросила:
— А ты женишься на мне, Саша?
Панин ошеломленно замер. В десятом классе даже мысли о женитьбе ему казались полным бредом.
— Ты что, больная? Это же просто поцелуй!
— Я — больная? — девушка задумалась и после некоторой паузы сама ответила на вопрос: — Наверно. И уже давно. Плохо только, что ты этого не замечаешь. И для меня это не просто поцелуй. Именно поэтому я хочу все или ничего!
— Ну, хорошо, хорошо, — попытался отшутиться Панин. — Может, и женюсь когда-нибудь...
Девушка резко развернулась и исчезла за калиткой.
— Не ходи за мной больше Саша! — были ее последние слова.
— Ох, ох, ох, какие мы гордые! — с внезапной злостью крикнул ей вслед Панин.
И только потом понял, что злится, по сути, на самого себя. Ведь он хотел сказать ей, что она очень ему нравится, но почему-то не смог.
Наконец, школа — окончена. Панин поехал в райвоенкомат за направлением в летное училище. Однако разговор в этом уважаемом заведении поменял его планы. Военком, вероятно по каким-то своим соображениям, посоветовал Сашке поступать, не в летное, а в летно-техническое училище. Мол, оно и к дому поближе, а форма такая же, как у летчиков. Не отличишь. А самое главное, говорил военком, оно ведь на земле безопаснее. Летчик еще не понятно, долетает ли до положенной ему пенсии. А то, что Панин до нее доживет, так это уж, как пить дать. Еще придешь ко мне с бутылкой, и благодарить будешь, напутствовал он будущего офицера. После недолгих раздумий Сашка согласился. Раз, форма одинаковая, то действительно, какая разница, лишь бы служить в авиации.
Разницу между летчиком и авиатехником ему объяснили в училище уже на первом курсе, на примере анекдота. Идет офицер в форме ВВС, тут подбегает к нему парнишка и просит:
— Дяденька летчик, дяденька летчик, дайте конфетку.
— Нет у меня конфетки мальчик, — отвечает ему офицер.
— У, технарюга паршивый!
Однако долго расстраиваться Панин не умел и поэтому легко и весело включился в новую для него жизнь.
Зато когда он приехал в свой первый отпуск после первого курса, то был сторицей вознагражден. Весть о приезде 'летчика' мгновенно облетела все дворы. Родители по поводу приезда сына собрали за столом почти всю деревню. В своей новенькой курсантской форме с голубыми, как небо петлицами, Сашка сидел на почетном месте по правую руку от отца и, взрослые мужики, раз за разом поднимали стаканы за него, восемнадцатилетнего пацана.
Когда, гости уже основательно опьянели и утратили к нему интерес, он незаметно выскочил со двора, намереваясь сделать то, о чем мечтал весь последний год. Панин представлял, как заявится к Ирке домой в своей сногсшибательной форме и, как совсем по-взрослому, расскажет ей о своих чувствах. А потом, расхрабрится и скажет, что хочет жениться на ней.
Когда он подошел к дому Игумновых уже начало смеркаться. На безоблачном небе всходила луна. Стоял теплый летний вечер. Деревенскую тишину прерывал только ленивый лай собак. Сашка сильно волновался, даже, несмотря на немалое количество выпитого. Он уже взялся за ручку знакомой калитки, но тут неожиданно, откуда-то из темноты вынырнул его одноклассник Витька Полозов.
— Саня! — Витька широко раскинул руки, как бы для объятий. — Эх, сколько лет, сколько зим!
Панин удивился. В школе они хотя и не были врагами, однако явно не переваривали друг друга. Откуда же вдруг такая радость встречи? Но как, говорится, время бежит и все меняется. Он поздоровался с Полозовым.
— Да, ты уже настоящий офицер! — Витька с явной завистью оглядел Сашку с ног до головы. — Давай, пойдем, выпьем за твой приезд.
— Извини, Витя, — твердо сказал Панин. — Давай в другой раз. Мне сначала надо повидать кое-кого.
Полозов нехорошо рассмеялся:
— Это Ирку, что ли? Не советую.
— Почему же так?
— Во-первых, ее дома нет. Она в технарь поступила и теперь в городе живет. А во-вторых..., — он внезапно замолчал, многозначительно поглядывая на Панина.
— Ну-ну, договаривай! Что замолчал?
— Ты правду хочешь, чтобы я сказал? Вряд ли это тебе понравится.
— Слушай, ты за меня не решай, что мне понравится, а что нет! — внезапно обозлился Сашка.
— Она ведь — того..., — и Витька жестом показал огромный живот.
Мир перевернулся для Панина. Все напрасно. И этот его отпуск, и эта форма, и вся его жизнь. Дурак, а с чего он вообще решил, что Игумнова будет его ждать? Ведь за целый год учебы он ей даже письма не написал. Ну и черт с ней!
Панин зло сплюнул на забор Иркиного дома и, придав своему голосу, как можно более беззаботное выражение, предложил:
— А, правда, Витек. На фига она мне нужна. Пойдем лучше выпьем.
— Вот, это дело! А у меня все с собой. Как знал, что тебя встречу, — и Полозов помахал бутылкой водки перед Сашкиным носом.
Они пошли на речку, где стояла до боли знакомая скамейка. Еще, будучи школьниками, здесь они сидели и пили дешевый молдавский портвейн, в дни, когда сбегали с уроков. И именно здесь их постоянно ловил седой военрук. Казалось, что это было давным-давно. Еще в прошлой жизни.
Теперь они стали взрослыми люди и могли употреблять спиртное открыто, никого не опасаясь. Пили одноклассники прямо из горлышка, не закусывая. У Панина почему-то сильно болело в левой стороне груди, там, где находилось сердце. Оттого он старался скорее напиться, чтобы избавиться, наконец, от этой боли.
Когда бутылка была уже почти пуста, на берегу внезапно появилась Тамара Кулакова.
— Ой! — вскрикнула она. — Панин, приехал! В отпуск что ли? А чего не зашел? Зазнался, одноклассников не узнаешь.
— Почему не узнаю? Узнаю..., — в глазах отпускника уже все плыло.
— А что это вы здесь сидите и пьете без закуски? Так же нельзя. Пошли лучше ко мне. Я и накормлю и еще налью.
— Эх, Тамарка — ты настоящий человек! Слыхал, Санек? Нас в гости зовут. Пойдем?
Панин неопределенно мотнул головой. Полозов перевел его кивок однозначно:
— Конечно, мы согласны.
Они пришли к Кулаковым. Ее родителей дома не было. К тетке уехали, объяснила Тамара, накрывая на стол и доставая огромную бутыль самогона. Дальше Панин уже ничего не помнил. Он даже не заметил, как через некоторое время Витька куда-то исчез. И как, провожая Полозова до дверей, Тамара незаметно подмигнула ему и прошептала:
— Спасибо Витя! С меня причитается, как договорились.
Подперев голову обеими руками, Панин смотрел на банку с огуречным рассолом, стоящую на столе. В его душе было сейчас так же мутно, как эта жидкость в банке. Он все еще никак не мог оправиться после того, как утром обнаружил себя в Тамаркиной постели. Опасаясь взглянуть девушке в глаза, Сашка быстро натянул на себя одежду и выскочил наружу.
