К чёрту. К чёрту всех этих дружинников, помощников полиции, юных стрелков, кадетов, молодых парашютистов и кинологов. Всех, кому государство задурило голову с юных лет, выдало форму с красивыми значками, научило ходить строем и объявило, что на их стороне — Правда.
Пусть Ибар их всех перестреляет, ему, Табасу, будет плевать.
— Ну?! Где?! — рявкнул Ибар, и юнец сбивчиво начал рассказывать, закладывая ему всё, что знал.
— Патрулей много, я точно не знаю, но штук двадцать может. Где-то по десять человек каждый. Весь батальон разбили на отделения и послали прочёсывать эти леса. Где-то тут как раз граница поисков, мы двигались с базы на смену отделению Ювеса.
— То есть, там, южнее, нас не ищут? — обожжённый напрягся и прищурился. Выглядело это жутковато, но Табас понимал, что он больше играет на публику.
— Нет, — сказал парень уверенно.
— Врёшь! — заорал Ибар и направил на пацана автомат. — Врёшь, щенок! В засаду нас хочешь завести?!
— Я правду говорю! — заверещал пленник, дёрнувшись и закрываясь руками от автоматного ствола. Он не удержал равновесие и упал на дорогу, засучив ногами, и таким способом, на заднице, прижимая к себе раненую руку, пополз назад, к грузовику, который Нем и Айтер уже успели завести.
— Точно не врёшь? — спросил Ибар, будто бы смягчаясь. — Не бойся. Ничего тебе не будет, если правду говоришь.
— Не вру... — настороженно сказал пацан, всё ещё опасливо наблюдавший за Ибаром и его ладонью, лежавшей на рукояти автомата.
Машина взревела двигателем и дёрнулась, пацан испуганно обернулся, не желая попасть под колёса, и в тот же миг прозвучали три выстрела. Короткая очередь прошила помощнику полиции грудь и шею. Щуплое тело не было значительной преградой для автоматных пуль — они прошли насквозь, будто и не встретилось ничего на пути.
Табас вздрогнул: он сам отвлёкся на машину, так что смерть пленника стала для него неожиданностью.
— Что там такое? — крикнул Нем, высунувшись из кабины со стороны пассажира.
— Всё нормально! — закричал Ибар, пытаясь переорать рычание двигателя. Машина буксовала, пытаясь выбраться из кустов, из-под колёс летела пыль и мелкие камешки.
— Залезайте в кузов! Айтер, давай в кабину! Прут, сюда!
— Поберегись! — Рыба и Хутта, забравшиеся первыми, выбрасывали трупы подростков-помощников. Они были до неузнаваемости изуродованы пулями — нападение было внезапным и патронов атакующие не жалели. Расколотые головы, пробитые шеи и лица, худые впалые груди, из которых со свистом и красной пеной выходили остатки воздуха — зрелище было то ещё. Табас, состояние которого с каждой минутой ухудшалось, отвернулся, дабы не попрощаться с содержимым желудка.
Пол в кузове был скользким, на нём валялись какие-то подозрительные сгустки, о природе происхождения которых Табас не хотел думать. Зато лавки — три штуки, две у бортов и одна в центре, — наличествовали. Табас сразу, едва сбросив рюкзак, опустился на левую и сумел, наконец, отдышаться. В голове шумело, нос намертво заложило, и предчувствие, что случится что-то плохое, не давало покоя. К тому же начали затекать ноги, которые никак не удавалось удобно пристроить. Ибар уселся рядом, Рыба, Хутта и Прут расположились кто где.
Обожжённый дважды постучал по кабине водителя, и грузовик, дёрнувшись так, что Табас едва не рухнул на пол, помчался по дороге, вздрагивая на многочисленных ямах и кочках.
— Терпи, — жёстко сказал Ибар юноше, который скрежетал зубами. — Дальше будет только хуже.
20.
Табас корчился от боли. С каждой секундой ему становилось всё хуже — кожа горела огнём, будто тело окунули в ванну с кислотой, ужасно тянуло внизу живота, а конечности ломило так, будто он сутками сидел без движения.
Тряска в кузове не добавляла комфорта: стоило Табасу устроиться хоть с каким-то подобием удобства, машина подпрыгивала, и юноша вместе с ней. Несколько раз он падал с лавки, и каждый раз ему помогал подняться Ибар. Обожжённый наёмник сидел рядом и присматривал за напарником, непонятно чего ожидая.
Наконец, когда Табаса на лавке скрутило винтом и стошнило прямо себе на грудь, Ибар постучал в кабину. Машина остановилась, хлопнула дверь. Наёмник вылез из кузова и заговорил с Айтером. Табас слышал их негромкий разговор так, словно он происходил в другом измерении. Голова была большой и горячей, как воздушный шар, реальность воспринималась с трудом.
— Аптечка есть в кабине? Достань, — сказал Ибар, и Айтер, судя по шороху и раскачиванию кабины, полез внутрь.
— Есть что-то.
— Давай сюда, ага.
Вжикнула молния. Сидевшие напротив Табаса бойцы смотрели на него с сожалением — покрасневшие от царившей под тентом жары, грязные, как черти, и измазанные в чужой крови.
Ибар выругался.
— Что?
— Да нет тут ни хрена! — рыкнул обожжённый.
— А что ты искал вообще?
— Снотворное.
— Что, совсем плохо? — осторожно спросил Айтер.
— А ты сам как думаешь?.. Ломает его. Ладно, хрен с ним, со снотворным, — снова что-то зашуршало. — На, держи. Трогайтесь, как я постучу.
Табас перевёл взгляд, перед которым всё плыло, на плавно качавшийся брезентовый полог. По ослепительно-яркой полоске света между тентом и кузовом показалась перебинтованная голова, и вскоре с молодецким "Хэть!" внутрь залез Ибар, державший в руках два бумажных блистера с какими-то таблетками. Сняв с пояса флягу, он вытащил две таблетки и поднёс их ко рту Табаса.
— Пей. Обезболивающее и от желудка. Стошнит — пристрелю! — мрачно заявил он, и Табас послушно проглотил два белых кругляша, запив их водой из фляги.
Его сразу же повело, голова закружилась, желудок как будто кто-то сжал в кулаке. Ибар, увидев перекошенное лицо напарника, заорал на весь лес:
— А ну держи! В себе держи!.. — он кричал с такой яростью, что Табас перепугался до полусмерти, и, наверное, именно это помогло: тошнота отступила, но во рту всё ещё стоял настойчивый привкус желудочного сока.
Убедившись, что Табас принял таблетки, Ибар снова постучал кулаком по кабине, и грузовик, басовито затарахтев, тронулся, запрыгав дальше по просёлку.
— Сколько?.. — не своим голосом спросил Табас, хватая расплывавшегося перед глазами напарника за рукав. — Когда прекратится?..
Ибар лишь покачал головой:
— Несколько дней. Возможно, неделя или даже две.
Табас выругался.
— Почему после первого раза не было так хреново?
— Потому что это второй шанс, — ухмыльнулся Ибар. — А третьего не дано.
— Что?.. — наёмник закашлялся. — Что со мной будет?
— Со временем будет отпускать, — утешил Ибар, добавив бочку дёгтя к чайной ложке мёда: — Но зависимость останется до конца жизни.
— Спасибо! — буркнул Табас, чувствуя, что у него начинает урчать в животе.
— Не меня благодари, а Нема. Это он первым заорал, что тебя убили.
— Поблагодарю, ага... — кривясь от боли, пронзавшей всё тело, сказал Табас, вспоминая, что рассказывали в лагере про второй шанс. Наркотики. Что-то для снятия боли, что-то для энергии, плюс безумный коктейль, который мог временно поставить на ноги даже мёртвого. — Прекрасно... Просто, мать вашу, прекрасно.
Табаса снова скрутило. Всё тело как будто горело в огне. Кожи словно не существовало, одновременно тошнило и хотелось гадить, тупая ноющая боль в желудке соседствовала с ломотой в конечностях, зубной, головной и прочими разновидностями боли.
Тело стало злейшим врагом юноши, но от него было не избавиться. Психику корёжило не меньше — обострилась паранойя, наёмнику казалось, что кругом враги, которые окружают, нависают над ним чёрными тенями и заносят огромные ножи, вымазанные дерьмом.
Если бы руки оставались тверды, а пальцы не были вялыми, как варёные сосиски, Табас бы с наслаждением вставил ствол себе в рот и спустил курок.
Наёмник не мог уснуть: ломка позволяла лишь ненадолго свалиться в мучительное забытье, где сон, фантазии и реальность смешивались воедино в водовороте мыслей и образов. Время смазывалось, то замедляясь настолько, что минуты были нестерпимо длинными, то ускоряясь и проглатывая разом по несколько часов, проведённых в галлюцинациях. Голова-раскалённый шар не понимала, что действительно говорили, а что было плодом воображения.
— В то время, как Его Превосходительство!..
— ...право на каннибализм и убийства! Свобода слова, печати и собраний! Унтер-рядовой Василиус Драфт...
— Чёрт, он, кажется, обделался!.. Это омерзительно!
— Убирай давай!
— Политика давления ведётся в отношении нашего Дома уже сотни лет, но несмотря на все преграды и трудности!..
— А вы уже мои. Со всеми потрохами.
— Рейнджеры хреновы! Хотели бы застрелиться...
— Нужно дать ему ещё таблеток. У тебя есть что-нибудь?
— Ну ты и падаль!.. Расстрелять, да? Расстрелять?
— ...А потом нас переселят в большой дом. Твой дом.
— Наши ракеты принесут врагам огонь и радиацию! Они очистят земли варваров от скверны и принесут нам победу!..
Он снова шёл рядом с колонной переселенцев и слушал их голоса, но в этот раз вместо людей мимо проходили стройные колонны воспоминаний, иллюзий и галлюцинаций, одетых в обрывки когда-то услышанных и только что придуманных фраз, воображаемых звуков и несуществующих запахов.
— ...Если ты считаешь, что я способен...
— ...одня на ужин жареная паутина. Вода? Да, вода.
— ...Пошёл на хрен отсюда, щенок!
— Вселенная постоянно расширяется, поэтому твоя голова и кажется такой огромной.
— Поддержи, надо затолкать ему таблетки. И чтоб не блевал!
— Сладкая жопка, сейчас мы тебе покажем, как хамить старшим товарищам!
Стук металла о металл. Какие-то непонятные шорохи, запах бензина — острый, от которого тошнило, выстрелы, вскрики.
— ...в том же году он был уволен из "Электрических систем" и вынужден...
— Его выступление просто революцию произвело!
— Пожрать бы...
— Заткнись нахрен. Не трави душу.
Тишина, чьи-то приглушённые голоса.
— От него так воняет, что весь аппетит перебивает.
— Ну так выйди, ага.
— Нет, спасибо, — кто-то невидимый фыркает и переходит на шёпот. — Чтоб этот урод меня пристрелил? Нет, спасибо.
— Да уж... Надеюсь, Айтер оказался прав, и всё это было не зря. Я не нанимался сиделкой. И в контракте про обгаженные штаны не было ни строчки.
Кто-то коротко хохотнул. Рядом что-то упало, лязгнув.
— Скорей бы уже добраться до той долбанной...
— Ха, — перебили говорящего. — До той долбанной чего? Типа Айтер тебе говорил, куда мы идём?
— Не говорил, верно, — последовал ответ. — И что? Мне достаточно знать, что там, куда мы идём, можно хорошо поживиться.
— Какой ты не идейный. А как же мир спасти? — один из голосов тихо хихикнул.
— Да тут уж хочешь — не хочешь, а будешь идейным. У Айтера аж глаза горели, когда он говорил про эту экспедицию.
— Точно. Совсем двинулся на этой теме. Когда Мокки пристрелили и стало понятно, что нам будет туго, это особенно заметно было.
— А ты бы не двинулся, если бы узнал, что есть возможность купить с потрохами весь Армстронг?
— Двинулся бы, — хохотнул Прут. — Точно бы двинулся. Но ты неправ, ему не деньги нужны. Он у нас спаситель. Представляешь? Айтер-Папаша — благодетель всего мира?
— А что делать? — прошептал Руба. — Какой мир, такие и спасители. Да и прозвище соответствует.
Запах бензина, машинного масла, пота, песка и грязных носков.
Чувства Табаса включались по одному, как будто запускались процессы в компьютере. Слух. Обоняние. Осязание. Мышление. Табас с трудом, едва ли не скрипя мозгами после долгого простоя, осознал себя. Оставалось только зрение, но оно явно не спешило возвращаться. Табас попробовал проморгаться, но всё равно ничего не увидел. Он едва не запаниковал, решив, что ослеп, пока не дошло, что виноваты не глаза — просто он лежит в полной темноте.
Юноша застонал от остаточной головной боли и ощутил во рту отвратительный привкус, отдававший отдалённо желудочным соком и кровью. Мерзость.
— Пи-ить... — прохрипел он.
— Опять... — вздохнул Прут. — Иди залей ему.
— Я тебе залью... — прохрипел Табас пересохшей глоткой. — Так залью, что устанешь выливать.
— О! В сознание пришёл что ли? — удивлённо спросил Хутта. — А я уж и не ждал. Поздравляю.
— Что-то ты больно говорливый, — пробурчал Табас. — Пить дайте, черти!
Кто-то поднялся и, стукнув два раза подошвами ботинок по металлическому полу кузова, навис над Табасом. Юноша по-прежнему ничего не видел, зато почуял целый букет запахов и услышал сопение.
Скрипнула крышка фляги, звякнула цепочка, на которой она болталась. Табас поднял непослушные руки, выхватил посуду и жадно приник к горлышку.
Вода оказалась тёплой, противной и пахла тиной, но Табасу было плевать — для его иссушённой глотки она показалась практически нектаром. Жадно проглотив половину фляги, юноша хорошенько прополоскал рот и сплюнул куда-то вниз, в темноту.
— Спасибо, — сказал Хутта.
— Не за что, — пробурчал Табас, протягивая флягу и ощупью попав в ладонь. Что-то было не так. Повернувшись, наёмник подвигал коленом и понял, что касается голой кожей засаленной доски. Ощупав себя рукой, он понял, что лежит полностью голый ниже пояса.
— Охренеть. Вы меня что, раздели? — спросил он с неудовольствием.
— Ага. И хорошенько развлеклись, — заржал Прут, как обычно, слишком громко.
— Не смешно. Зачем?
Из темноты послышался третий голос, принадлежащий Рыбе.
— Ну не оставлять же тебя валяться с полными штанами.
— Что?! — Табас подскочил на скамейке. Его бросило в жар от стыда.
— Ага. Прости, конечно, за натурализм, но тебя несло так, что мы решили штаны на тебя не надевать. — Рыба говорил серьёзно, но Табас чувствовал, что этот подлец где-то в глубине души злорадно ухмыляется.
— И кузов отмывать мы тоже задолбались, — хохотнул Прут.
Зашелестел брезент, открывая узкую полоску тьмы — лишь чуть светлее той, что царила под тентом.
— Пришёл в себя? — спросило светлое пятно, которое было Ибаром.
— Ага, — Табас сплюнул себе под ноги. — Вроде нормально.
— А чего сразу не сказали?.. Отлично. Хоть что-то радует, — тент снова опустился.
— В смысле "хоть что-то"?
— Ну, мы, кажется, приехали, — любезно пояснил Руба.
— Ага, — подтвердил ему Прут. — Грузовик наш — говно.
— Скажи спасибо, что хоть такой есть. Пешком всё это расстояние переть было бы вообще неподъемной задачей. Тем более с Табасом на руках.
— Со срущимся Табасом! — снова заржал Прут.
— Смешно. Очень, — процедил Табас, испытывая желание засадить Пруту пулю промеж глаз.
— Короче говоря, дальше мы не поедем.
— Так. Стоп, — Табасу в голову пришёл очень важный вопрос: — Сколько мы уже?..
— Три дня.
— Ничего себе, — Табас попытался найти свои штаны. — Погоди. А где мы заправлялись?
— У помощников полиции.
— Да ладно? — усмехнулся Табас, не поверив. — И что? Они нам поверили и залили бензин?
— Нет, конечно, — ответил Прут. — Но у нас всё по-честному, мы застрелили их, а они застрелили наш грузовик. Мы глохли уже несколько раз. Если б не Айтер, хрен бы мы досюда доехали: он эту тачку из мёртвых воскрешал, что твой Капитан.
