Зверь Лютый. Книга 18. Урбанизатор

Я — дурак. Уже говорил? Ну, извините. Но когда личный "бздынь" пролетает так близко... "Ах, повторяйте-повторяйте!".

"Не думай-ка о бздынях свысока.

Наступит время — сам поймёшь наверное.

Ревут они, как мишки у виска

Бздынения, бздынения, бздынения...".

Встал с рогатиной перед входом, парнишка там, в берлоге, жердью потыкал, отскакивает, весь... "в порыве страсти". Орёт:

— Лезет! Вылезает! Башку видел!

А — нет никого.

Тишина.

Нервишки... тусуют картишки.

Я уже и рожно поближе к этому... "челу".

Тут он и выскочил.

Как-то... очень быстро.

То — тихо, тёмная дырка в снегу. То — раз — морда оскаленная! Два — лёгкий толчок в руку, по ратовищу рогатины. Три — рёв. Охренительный. Четыре — рогатина у меня из рук... ф-р-р-р... Куда-то в бок. Пять... Вы под автомобиль на полном ходу попадали? — Ага. Сносит. Вверх тормашками. Чисто по механике. Недолгий полёт тушкой в сторону. Шесть — я лежу на спине, на мне — туша, перед лицом — морда. Семь — морда ревёт. Страшно. По зверски. И — улетает. Куда-то. А меня отшвыривает в другую сторону... моя взбесившаяся одежда. Восемь — орут все. Причём медведь — на два голоса. Девять — треск в лесу удаляется, и вдруг переходит в страшный, но — недолгий рёв. Там, вдалеке. Десять — рёв медведя раздаётся где-то рядом, в двух шагах. Одиннадцать — и переходит в жалобный скулёж, вперемешку с изумлёнными матюками. Двенадцать — меня вытаскивают из снега и утирают личико.

Это рассказывать — длинно. А по времени... четыре удара сердца. Хотя моё... кажется и вовсе встало.

— Могута, э... мда... тьфу... что это было?

— Дык... ну... двое. Вот. В одной берлоге. Быват.

А со стороны раздражённый голос Николая:

— Охотнички хреновы! Сколько дырок понаделали! Теперь и в полцены никто не возьмёт!

Да, вопреки известной русской мудрости насчёт "двух медведей в одной берлоге" — такое бывает.

Они, видать, потому и не вылезали так долго: считались между собой — кому первому.

Первый наскочил на мою слишком близко поставленную рогатину. Понятно, что пробить что-то серьёзное она не могла. Но съехала по мишкиному черепу и порвала ухо. Это, пожалуй, самое болезненное место у медведя. Мишка выскочил, махнул лапой, рогатину унесло. А он кинулся прямо вперёд. Просто с испугу. И — сшиб меня с ног. Тут, единственный из моих стрелков, Любим, успел (или — рискнул?) среагировать — всадил туше, устроившейся у меня на груди, стрелу в бок.

Мишка и прыгнул. Прямо с меня. А когти у них невтяжные. Вот он ими одежду на мне зацепил и меня в сторону, вверх тормашками, в сугроб. Если бы не "вечный" панцирь в кафтане... Просто истёк бы кровью.

Героем дня оказался Курт. Пока я из сугроба выковыривался, пока мои толпой "утюжили" второго медведя, он догнал первого и... и сломал ему шею.

Сам. Один.

Мда... мишка, конечно, уже раненый... Но я... я бы... Честно? — Не. Даже и подойти просто...

Освежевали, разделали, вытащили к реке. В тот же вечер устроили праздничный ужин по поводу. И местных — пригласили. Точнее — заставили.

— Наши боги запрещают есть тело хозяина леса, великого и могучего маскА. Он властитель леса, он прародитель народа...

— Так — было, былое — прошло. Теперь — я ваш властитель. Теперь у вас новый бог — мой бог. Ваши боги — не властны над вами. Для вас нет прежних запретов — только мои. Вот, я пошёл в лес и убил ваших предков. Теперь вы — мои люди. Ни у кого, кроме меня, нет власти над вами. Никто не защитит вас от моего гнева. Приказываю: каждый должен съесть по кусочку медвежатины. Или — сдохнуть.

Туземцы... попытались. Некоторых вырвало. Но мяса много — повторяли. До фиксируемого проглатывания. Помимо обмороков и повсеместной тахикардии, большинство пробило на понос. Зимние ночи длинные — подождали. И повторили. Для однозначности восприятия новизны.

* * *

Разрушение идеологии через разрушение пищевых табу. Я уже вспоминал о некоторых законах Чингисхана в этой области в отношении мусульман.

Другой пример. В Индии усиливается анти-британское движение. Молодые люди из индусов и мусульман собираются вместе, чтобы покушать мясного ассорти. Из говядины (корова — священное животное в индуизме) и свинины (нечистое животное в исламе). Так они укрепляют своё единство в борьбе с империализмом. Отказываются от собственных традиций ради высшей цели — освобождения своей Родины от "гнусных англичан".

Получилось — британцы ушли. Через несколько лет подросшие и поумневшие "революционеры" режут друг друга в ходе миграции населения между частями уже освобождённой Родины, между Пакистаном и Индией.

* * *

Для меня важно оторвать этих людей от "отчих корней", от норм кудо и ешей. Публичное поедание медвежатины — один из способов. Эти люди не смогут вернуться к былому, их не примут сородичи. Они сами не смогут себе сказать:

— Мы — настоящие, коренные, исконно-посконные.

Потому что — оскоромились. Нарушили табу. "Не девочка".

Среди многих небылиц, что обо мне по Руси ходят, есть и сказка, будто я к медвежьему племени смертную злобу питаю. И давнюю историю с Велесовым медведем, как причину, пересказывают. Да ещё вспоминают первые Всеволжские зимы, когда я-де тьмы медведей истребил. Лжа сие есть.

В первую зиму во Всеволжске были люди мои наги и босы. Медведи же в краях наших жирны и мохнаты. И числом многие. Вот я той медвежатиной людей кормил, в шкуры медвежьи — одевал, салом медвежьим — лечил.

А что люди мои мне лесных хозяев дороже — так то истина. И не отпираюсь. Мне мои — дороже. И не только зверей лесных, но и людей прочих.

И ещё скажу: важно мне было суеверия племён здешних превозмочь. Для верности их, дабы стать "хозяином" здешних мест - надобно победить прежнего "хозяина". "Лысая обезьяна" победила "мохнатого повелителя".

Слова: "на Стрелке медвежатину едят, медвежьим жиром сапоги смазывают" — вызывала у туземцев, по первости, возмущение сильное, отвращение вплоть до рвоты неостановимой. После приходило им в сознание: "Зверь Лютый сильнее могучего маска. Воевода Всеволжский убил нашего бога". И многие глупости, что кровью человеческой обернуться могли, затихали, даже не дойдя до языков.

Отвращение и страх причудливо смешивались в отношении к моим людям. Особенно — к поедателям "великого предка" из числа бывших соплеменников. Взаимная неприязнь между туземцами, оставшимися "на земле", почитающих, хоть бы и тайно, медведя, и присылаемых от меня, со Стрелки — исключала сговор меж ними.

А "два медведя в одной берлоге" — оказалось элементом из местного фолька. Истребление той парочки особенно поспособствовало укреплению моего авторитета, моей власти.

Я добился своего — меня панически боялись. Я этого хотел, потому что только такой страх мог обеспечить безопасность, просто — выживание моих людей на Стрелке.

Ефимыч чётко поёт:

"Я учусь быть злым, чтобы мир дрожал

Даже манную кашу я ем с ножа

На меня все давно махнули рукой

И считают, что я всегда был такой -

Не любил детей, не любил гостей

И все время ждал плохих новостей.

И живу я — как в окопе сижу,

Я — шестая колонна, русский буржуй,

Меня не любит эта страна

И я за это плачу сполна.

Потому что я сломанный пароход

И давно уже двигаюсь лишь вперед.

Если я засну, дам слабину,

Местные пустят меня ко дну".

Выучился. "Есть с ножа". Не сплю, "плачу сполна", слабины не даю. Даю... наказания за неисполнение. Двигаюсь — "только вперёд". Да и вариантов типа:

"Переведу на Бали баблосы

Уеду туда собирать кокосы"

у меня здесь нет.

И меня это устраивает: мне от местных — ничего не нужно, они сами — не нужны. Пусть боятся.

* * *

Я уже говорил, что у России очень странная внешнеполитическая история. Все нормальные государства воюют за увеличение получаемых доходов. Способы достижения цели могут быть различны: от примитивного ограбления до отмены запрета на продажу туземцам опиума. Но основной путь: захват густонаселённых провинций с многочисленным платёжеспособным населением.

Аборигены платят налоги, или покупают товары метрополии, или работают за какие-то погремушки. В любом случае: их должно быть много и у них должны быть "ценности", которые можно регулярно "отчуждать".

История России, конечно же, содержит аналогичные примеры. Поход Мономаха и Гориславича на чехов, например, был чистым грабежом нанятых одними европейцами против других русских наёмников. Но количество, вес таких событий — непривычно мал. После Владимира Крестителя, присоединившего часть ятвягов, Русь не ведёт захватнических войн. Вокруг нет "густонаселённых провинций", достойных стать целью.

Ни Бряхимовский поход Андрея Боголюбского, ни более поздние Казанские походы Ивана Грозного, не ставили главной целью подчинение туземного населения для увеличения доходов казны. Хотя это, как и примитивное ограбление в ходе военных действий, имело место.

Однако главным было не "доношение благой вести", или "воссияние русской славы", или "открытие важных торговых путей" или "заложение будущей российской государственности"... Это всё — "отходы производства". Главное — обеспечение безопасности: "не трогайте нас, и мы вас не тронем".

Более позднее "объясачивание" сибирских народов снова носило характер полу-добровольный. Потому, что поймать охотника в его лесах — невозможно. Хотя и случались восстания аборигенов против казаков. Правда, менее часто, чем войны туземцев между собой.

Русские, вместо того, чтобы системно грабить аборигенов, взвалить на них всю работу по получению прибавочного продукта, предпочитали вкалывать сами. Эта разница лежит, например, в основе российско-индейских войн на Аляске. Европейцы и американцы предпочитали покупать шкурки каланов у туземцев, расплачиваясь, в том числе, и огнестрельным оружием. Вплоть до пушек. Русские — ружей не продавали, а каланов — били сами. В десятки раз больше туземцев. Терпеть такую наглость: "Белые делают нашу работу!" — тлинкиты не могли.

"Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам — If you want a thing well done, do it yourself" — английская международная мудрость. В русской истории — постоянно.

* * *

Глава 390

Я тоже — "предпочитаю делать сам". Так что — вполне по-русски и в нашем обще-историческом тренде.

Туземцы мне не нужны, от них только проблемы. Лишь бы — не мешали.

Я предполагал перетащить сюда за пару лет своих людей из Рябиновской вотчины, удвоить-утроить население за счёт пришлых, "всякой сволочи" с Руси, влезть в мировую торговлю — уж очень место удачное! — запустить кое-какие производства, прогресснуть кое-каких товаров и, создав материально-техническую базу, накопив необходимый капитал, вырастив кадры и найдя организационные решения, заняться своим любимым делом — ставить белые избы по Руси.

Такой был разумный, продуманный план. Интенсивный, но без надрыва. Спокойно, взвешенно, последовательно, поэтапно...

Мой план — "гикнулся и копыта отбросил". Можно рвать на себе волосы. Из тех мест, где они, всё-таки, произрастают. Я про брови, а не про то, про что вы подумали.

"Куда сбываются мечты?" — это вопрос мучает множество людей. Я — не исключение.

Я допустил только одну ошибку. Чётко знаю в какой момент.

Когда "лоси" пришли ко мне, когда я растерялся — что с этой толпой делать, когда я спросил:

— Кто вы, Паймет? Чего вы хотите и что можете? Это — решать вам.

Я даже представить себе не мог, что можно всем народом попроситься в рабы!

Нет, так-то... если подумать, повспоминать, почитать классику и профессионалов... У меня у самого уже были здесь примеры.

Была "Отравительская весь". Но там я сперва перебил кучу мужиков. Я — сам. И ко мне пришла не община-"мир", а "коллекция вдов и сирот".

Была "Паучья весь". Которую я — то бил, то спасал, то нагибал. Я — сам. И снова — для них ничего сразу сильно не изменилось: они оставались на своих наделах, в своих жилищах, со своим скотом и своими семьями. Изменения происходили постепенно, касались не всех одновременно. Да и они не были холопами! Вольные смерды с ограниченным правом перемещения.

Были ещё ошмётки "Велесовой голяди". Снова — сперва я их... И ко мне пришёл "детский сад", а не полнокровный "мир".

Во всех случаях: сперва я их побил, потом их побили другие, потом я их "нагнул". Источником событий, "спусковым крючком" был я. Я уже имел контакты, имел, хоть какое-то, представление о людях.

"Лоси" пришли сами. Вдруг.

Ещё: я к такому "нагнутому" состоянию тех общин стремился. Я об этом думал, я этого искал, оно мне было нужно. В тот момент, в Рябиновке — чрезвычайно.

Потом-то я целиком с общинами не работал. Мне нужны были "люди россыпью". Кусочники, нищие, бродяги, "изверги"... За эти годы сама возможность обще-общинного перехода в рабство подзабылась, стала неактуальной. Отодвинулась в "запасники сознания", "на свалку".

Ещё: в Рябиновке я представлял, примерно, возможности и потребности вотчины. Например: сколько земли можно расчистить под пашню. Хотя бы с точностью до раз. 100 га, 200, 300... Но не миллион же!

Во Всеволжске разброс... Ну совершенно не представимый!

Ещё: те ограничения, которые довлели мне в Пердуновке, здесь утратили жёсткость. Остались два самых главных: моё личное время и рабочая сила. Всё остальное пляшет... "от горизонта до горизонта".

Пример: утром в день прихода булгарского каравана у меня не было шёлка, рабов, серебра, киновари, хлеба... К вечеру следующего дня — есть.

Какое планирование возможно в таких условиях?! Средне-потолочное?

Какие-то евро-дипломаты могут похвастать:

— Мы составили "дорожную карту"!

В моей ситуации и "контурная карта" — недостижимая мечта о детализации.

Поэтому от нормального планирования, с его пошаговом описанием, необходимо переходить к "гипер-планированию", к созданию множества потенциальных возможностей для движения в нужном направлении. Закрывая, безусловно, критически опасные вопросы: внешняя и внутренняя безопасность, пропитание, санитария... И явно очевидные и долгие: подготовка семенного материала, тёплое жилье, обучение и воспитание...

Не ново. Так ведёт сев всякий пахарь: он не знает — вырастет ли колос вот из этого конкретного зёрнышка. Но сотни пудов зерна с десятины — он возьмёт.

"В России нет дорог — есть направления".

"А мы уйдём на Север,

А мы уйдём на Север...".

Направление — задано. А уж по какой тропке мы сделаем свой сотый шаг в этом направлении... Вероятнее всего — по той же, по которой сделали девяносто девятый. Но возможностей выбора — должно быть.

У меня есть "направление": свободный, богатый город. "Там, за горизонтом". И — "сплошное бездорожье". Какое-то планирование, предвидение... можно карты Таро раскладывать, можно в бубен колотить.