Она возненавидела себя.
Все в мире ненавидели ее...
— Елена! Елена, не плачь, любовь моя!
Елена невыносимо печальная прекратила рыдания, ее взгляд сразу остановился на груди Стефана, а потом она снова захныкала, пытаясь утереть свой нос его тюремной одеждой, которая определенно требовала починки.
Конечно она не могла этого сделать; так же, как не могла почувствовать руку, которая пыталась нежно обнять ее.
Ее тела не было с нею.
Но так или иначе, она могла плакать, и чувствовать холод, и тут жесткий голос в ее голове произнес:"Не трать их просто так, идиотка! Используй свои слезы.
Если ты собираешься рыдать, хотя бы рыдай над его лицом и руками.
Да, кое-что еще, все ненавидят тебя.
Даже Мэтт ненавидит тебя, а Мэтт обычно любит всех", — продолжил тоненький жестокий отрезвляющий голос, и Елена снова заревела, рассеянно отмечая эффект каждой слезинки.
Каждая капелька, падая на его белую кожу, превращала ее цвет в розовый, который волнами растекался вокруг падающих слезинок, как будто Стефан был бассейном а она лежала на его поверхности, вода, покоящаяся на воде.
Кроме того, ее слезы текли с такой скоростью, что это было подобно грозе на Ивовом озере.
Это вдруг заставило ее вспомнить тот случай, когда Мэтт прыгнул в озеро, пытаясь спасти маленькую девочку, которая провалилась под лед, а также то, что Мэтт сейчас ненавидел Елену.
"Не надо, о, не надо, не надо, моя прекрасная любовь", — просил Стефан настолько искренне, что любой поверил бы в чистоту его намерений.
Но как он мог? Елена знала, как она должна выглядеть: лицо опухло, залито слезами — о какой "прекрасной любви" может идти речь?! И он, наверное, с ума сошел, если хочет, чтобы она прекратила плакать: ее слезы, соприкасаясь с его кожей, давали ему новую жизнь. И, наверное, бурные старания Елены выплакаться принесли свои плоды, потому что его телепатический голос стал сильнее и увереннее.
Елена, прости меня — о, Господи, прошу, дай только мгновение побыть с ней! Только одно единственное мгновение! И я смогу вынести все, даже настоящую смерть.
Только мгновение, чтобы почувствовать ее!
И, возможно, Бог действительно обратил вниз свой сочувствующий взор.
Губы Елены задрожали, затрепетали над губами Стефана, как будто она таким образом могла украсть у него поцелуй, что она раньше уже проделывала с ним, спящим.
Но на секунду Елене показалось, что она почувствовала теплую плоть на своих губах и взмах ресниц Стефана на своих веках, когда его глаза распахнулись от удивления.
Тут же они замерли вдвоем, с широко раскрытыми глазами, ни один из них не был настолько глуп, чтобы хоть чуть-чуть пошевелиться.
Елена ничего не могла с собой поделать. Как только поток тепла от губ Стефана пронзил все ее тело потоком тепла, она растаяла в этом поцелуе и, осторожно пытаясь удержать свое тело в том же положении, почувствовала, как ее взгляд становится размытым и ее глаза закрываются.
Как только ее ресницы задели нечто материальное, мгновение счастья подошло к концу.
У Елены было два пути: она могла закричать и снова телепатически перенестись к Господу, чтобы тот дал им то, о чем просил Стефан, или она могла собрать свою волю в кулак, улыбнуться и, возможно, успокоить Стефана.
Лучшие стороны ее натуры возобладали, и когда Стефан открыл глаза, она наклонилась к нему, сделала вид, будто отдыхает на его груди, согнув руки в локтях. Она улыбалась ему и пыталась пригладить свои волосы.
Успокоенный Стефан улыбнулся ей в ответ.
Как будто он мог вынести все, что угодно, лишь бы ей не причиняли вреда.
"Дэймон сейчас был бы более практичным", — поддразнила она его.
Он не успокаивал бы меня, а дал бы мне выплакаться, потому что в итоге его здоровье сейчас было бы главнее.
И он молил бы о... " — Она сделала паузу и в конце концов рассмеялась, что заставило и Стефана улыбнуться.
"Не могу представить", — завершила она свою мысль, "Не думаю, что Дэймон молится".
"Наверное, нет", сказал Стефан, " Когда мы были юными и еще живыми, городской священник ходил с тростью, которую с бoльшим наслаждением пускал в ход, чтобы преподать уроки провинившимся юнцам, чем использовал ее по прямому назначению".
Елена подумала о хрупком мальчике, прикованном к большому и тяжелому валуну с секретами.
Была ли религия одной из тех вещей, запертых там за многими секретными дверями, как в подводной лодке со множеством отсеков? Получается, что все, чему он придавал значение, было внутри этой лодки?
Она не спросила об этом у Стефана.
Вместо этого она сказала, понижая свой голос до тихого телепатического шепота, малейшего колебания нейронов в сознании Стефана:
Подумай еще тех практических вещах, о которых бы вспомнил Дэймон, будь он на твоем месте? О том, что касается побега из тюрьмы.
"Ну...для побега из тюрьмы? Первое что приходит на ум — вы должны хорошо ориентироваться в городе.
Меня привели сюда с завязанными глазами, но поскольку у них нет силы снимать заклинания с вампиров и превращать их в людей, я все еще мог воспользоваться своими другими органами чувств.
Я бы сказал, что этот город по размерам равен Нью Йорку и Лос Анджелесу вместе взятым".
"Большой город", — заметила Елена, мысленно делая пометки в своей голове.
"Но к счастью, все, что нас интересует в этом городе — это юго-западный район.
Городом скорей всего управляют стражи — но они пришли с Другой Стороны, а демоны и вампиры здесь давно поняли, что люди больше боятся их, нежели стражей.
Сейчас в городе власть поделена между двенадцатью или пятнадцатью феодальными замками или поместиями и каждое из этих поместий контролирует большое количество земельных владений вне города.
Они производят собственные уникальные продукты и продают их.
Например, эти вампиры культивируют вино "Черная магия" Клариона Лоэсса".
"Понятно", — сказала Елена, которая понятия не имела, о чем он говорит, не считая вина "Черная магия", " Но все, что нам надо знать, это как добраться до Ши но Ши — твоей тюрьмы. "
"И правда. Ну, самый простой путь — это найти сектор кицунэ. Ши но Ши — это группа зданий, с одним самым большим — без крыши, закругленной формы, правда, если смотреть на него снизу, то этого не увидишь... "
"Зданием, что выглядит как Колизей?" — охотно перебила его Елена, "когда я прихожу сюда я могу видеть город с высоты птичьего полета".
"То здание, которое выглядит как Колизей, и есть Колизей",
улыбнулся Стефан.
Он и правда улыбнулся. Он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы улыбаться, Елена молча порадовалась этому.
"Итак, чтобы вытащить тебя отсюда мы должны пройти за Колизей ближе к воротам в наш мир"", — сказала Елена, — но чтобы освободить тебя, нам надо собрать кое-что, а это возможно находится в разных частях города."
Она попыталась вспомнить, описывала ли она Стефану когда-нибудь лисий ключ близнецов китсуна или нет.
Лучше было этого не делать, если она уже не сделала этого.
"Тогда бы я нанял местного проводника", — тут же сказал Стефан. — "Я не так хорошо знаю город, только то, что говорят мне охранники, но я не уверен можно ли им доверять. Но низшее сословие — обычные люди — должны скорей всего знать интересующие тебя вещи".
"Хорошая идея", — сказала Елена.
Она прозрачным пальцем рисовала невидимые узоры у него на груди
"Думаю, Дэймон и правда старается сделать все возможное, чтобы помочь нам".
"Я ценю уже то, что он пришел сюда", — сказал Стефан, словно обдумывал все происходящее. — "Он держит свое слово, так ведь? "
Елена кивнула.
Глубоко— глубоко в ее сознании всплыла мысль: Его слово, данное мне, что он позаботится о тебе.
Его слово тебе, что он позаботится обо мне. Дэймон всегда держит слово.
"Стефан" — сказала она, снова в самой глубине его сознания, там, где она могла поделиться информацией, как она надеялась, в тайне он всех, — "тебе стоило его увидеть, правда. Когда я накрыла его Крыльями Искупления и все плохое, что держало его или делало его жестоким, ушло. А когда я окутала его Крыльями Очищения и вся каменная оболочка, закрывающая его душу, раскрошилась на мелкие кусочки... Не думаю, что ты можешь представить какой он был. Он был таким совершенным — и таким обновленным. И потом, когда он заплакал..."
Елена почувствовала три слоя эмоций внутри Стефана, которые практически беспрестанно преобладали друг над другом.
Неверие в то, что Дэймон может плакать, не смотря на то, что Елена рассказывает об этом.
Потом вера и удивление, как только он увидел образы из ее воспоминаний.
И, в конце концов, необходимость утешить ее, когда поймал в ее сознании ее образ, смотрящий на Дэймона, навсегда угодившего в путы раскаяния.
Такого Дэймона больше никто никогда не увидит.
"Он спас тебя", — прошептала Елена, — "но он не стал спасать себя. Он даже не торговался с Шиничи и Мисао. Он просто позволил забрать им все его воспоминания о том времени."
"Возможно, они причиняли ему слишком много боли. "
"Да", — сказала Елена, специально устраняя заслоны, чтобы Стефан мог почувствовать боль, нового и совершенного существа, которое она создала, боль, когда оно осознало, что совершало жестокие действия, предавало — это заставило бы передернуться от страха даже человека с очень сильным самообладанием.
"Стефан, я думаю, он чувствует себя очень одиноким".
Да, ангел. Думаю, ты права.
На этот раз Елена думала намного дольше, прежде чем сказать:
"Стефан? Я не уверена, что он понимает как это — быть любимым.
И пока он думал, как ответить, она сидела как на иголках.
Потом очень мягко и очень медленно он ответил:
"Да, ангел. Думаю, ты права".
О, как она любила его.
Он всегда понимал ее.
Он всегда был самым храбрым и галантным, и доверяющим, когда ей этого требовалось.
"Стефан? Можно мне снова остаться на ночь? "
" А сейчас ночь, моя прекрасная любовь? Ты можешь остаться — если только они не придут, чтобы забрать меня".
Стефан сразу стал серьезным, удерживая ее взгляд.
"Но если они придут — ты обещаешь, что уйдешь тогда, правда? "
Елена прямо посмотрела в его зеленые глаза и произнесла:
" Если это то, чего ты хочешь, я обещаю".
"Елена? Ты ...точно собираешься сдержать обещание или нет?" — внезапно его голос стал сонным, но не уставшим, а просто сонным, голосом того, кому дали силы, а потом убаюкали и он погрузился в крепкий здоровый сон.
"Я буду очень стараться сдержать его", прошептала Елена.
Но тебя я точно буду держать очень крепко — подумала она.
Если кто-то придет, чтобы причинить ему боль, она покажет им, на что способен бестелесный противник.
Например, что если она внедрится в их тела, и на минутку войдет в контакт с ними? Интересно, достаточно ли будет времени, чтобы она успела раздавить сердце своими прекрасными белыми пальцами? Это было бы весело.
"Я люблю тебя, Елена. Я так рад, что...мы поцеловались... "
"Это не в последний раз! Посмотришь! Я клянусь!" — Новые исцеляющие слезы упали на него.
Стефан просто нежно улыбнулся. А потом заснул.
Утром Елена проснулась в своей спальне в доме леди Ульмы, одна.
Но у нее было воспоминание, которому она подыщет особое место на полочках своего сознания.
И где-то в глубине ее сердца, она знала, что однажды это воспоминание о Стефане может стать у нее единственным.
Она могла вообразить, что эти наполненные сладким ароматом хрупкие воспоминания будут давать ей силы жить дальше — если Стефан никогда не вернется назад.
24
"О, я хочу взглянуть только одним глазком", — простонала Бонни, смотря на забытый альбом, в котором Леди Ульма нарисовала их роскошные наряды для первого приема, который должен состояться сегодня вечером.
Кроме того, на расстоянии вытянутой руки, лежали квадратные образцы кусков ткани из блестящего атласа, струящегося шелка, прозрачной кисеи и мягкого, роскошного бархата.
"У тебя будет возможность посмотреть на это на последней примерке через час, и в этот раз двумя глазами!" — засмеялась Елена.
"Но не забывайте, что сегодня вечером не время для игр.
Мы должны будем станцевать несколько танцев, конечно..."
"Конечно!" — с упоением повторила Бонни.
"Но наша цель — найти ключ.
Первая половинка двойного лисьего ключа.
Мне бы только хотелось иметь звездный шар, который показал бы нам интерьер дома, в который мы сегодня поедем."
"Что ж, мы достаточно много о нём знаем; мы можем обсуждать его и пытаться представить", — сказала Мередит.
Елена, крутившая в руках звездный шар с воспоминанием другого дома, положила слегка туманную сферу и сказала: "Хорошо.
Давайте пораскинем мозгами."
"Можно мне присоединиться?" — спросил со стороны двери тихий, колеблющийся голос.
Девушки вставая повернулись, чтобы поздороваться с улыбающейся Леди Ульмой.
Перед тем как сесть на стул, она очень искренне обняла Елену и поцеловала в щеку, и Елена не смогла удержаться от сравнения женщины, которую они видели у Доктора Меггера,
с изящной дамой, которой она стала теперь.
В то время она была практически кожа да кости, с глазами робкого дикого существа, выражающими огромное переутомление, одетая в женский халат и мужские домашние тапочки.
Теперь же она напомнила Елене Римскую матрону — с её спокойным лицом, которое начинало округлятся под венцом блестящих темных кос, удерживаемых гребешками с драгоценными камнями.
Её тело тоже округлилось, особенно её живот, хотя она сохраняла свою природную грацию садясь на бархатный стул.
На ней было одето платье из шелка-сырца шафранового цвета и нижняя юбка мерцающего абрикосового цвета отделанная бахромой.
"Мы так взволнованны предстоящей вечерней примеркой", — сказала Елена, кивнув в сторону альбома.
"Я сама взволнована, как ребенок", — призналась Леди Ульма.
"Я только желаю, что смогу сделать хоть десятую часть того, что сделали вы для меня."
"Вы уже сделали", — сказала Елена.
"И если мы сможем найти лисьи ключи, то это будет только благодаря тому, что вы так сильно нам помогли.
И это... Я не могу выразить словами, как много значит для меня", — она закончила практически шепотом.
"Но вы никогда не предполагали, что я смогу вам помочь, когда нарушали закон ради испорченной рабыни.
Вы просто хотели спасти меня, и сама сильно пострадали из-за этого", — тихо отозвалась Ульма.
Елена шевельнулась, чувствуя себя неловко.
От пореза пересекавшего её лицо остался только тонкий белый шрам вдоль скулы.
Раньше, когда она впервые возвратился на Землю из загробной жизни— она была бы в состоянии избавиться от шрама простым использованием Силы.
Но теперь, хоть она и мог направить свою Силу через всё тело и использовать это, чтобы усилить чувства, она не могла подчинить её своим желаниям в любых других формах.
Вдруг она задумалась, представив ту Елену, которая стояла на автомобильной парковке Старшей школы Роберта И. Ли и "пускала слюни" на Порше, она бы считала царапину на лице — величайшей катастрофой в её жизни.
