перед тобой.
Великий дамкар склонился в низком поклоне пред эном. "О цвет
от корня достославных предков, блюстителей законов и обычаев
Города. Пусть неправое меж нами станет бывшим. Да простит
твое светлое сердце мое ослепление. И да зарастет травой грех
мой".
Эн, приветливо повернув голову над правым плечом, ласково
посмотрел на дамкара и подумал: "Жестокое воздаяние постигло
его на кривой дороге гордыни; мне ли не жаль его?"
— Нет, Уркуг, — промолвил он с теплотой в голосе, — не таю я
злобы в глубине сердца своего. Пусть бремя горя, постигшего тебя, ниспадет с твоих плеч пред силой блага, дарованного тебе Энки в новом году.
— О Владыка, — Уркуг поцеловал руку эна, — пусть и твоя доля,
ниспосланная от бога, вознесет твое счастье до небес и ведет
тебя от удачи к удаче. "Кто из нас вечен, — думал он. — Воды Страны
без возврата захлестывают всех, обрушиваясь и на великого, и на
бесславного".
Судья, всевидящий Ут, прощал прегрешение перед другим человеком только после того, как простит сам человек, и поэтому
каждый, памятуя о суде божьем, хотел услыхать себе прощение.
Пэаби бессвязно, путано, опустив глаза в землю, горячо
просила Энметена простить её за что-то, непонятное ему. Агга
искал в толпе оружейника, дабы испросить у него прощение за
неправедные, недобрые слова, произнесённые всуе, но избегал встречи с ткачом. Мешда попросил прощения у жены за свою любовь к пиву, она у него — за то, что еда не всегда готова вовремя.
День поминовения в доме каждого шумера начался с возлияний
на могилы предков, лежащих под домом, пожелания им покоя.
Помолившись, мужчины украсили домашний алтарь своих предков
пальмовыми листьями, принесли им бескровные поминальные
жертвы и воздали хвалу душам отцов и отцам их отцов, которые
оставили дому своему высшее из благ — милость доброго имени.
Смерть не заслоняет от душ предков земных деяний потомков.
Зная, что происходит в мире живых, тени умерших тоскуют по
своим родным и близким, печалятся их горестями, грустят и
проливают слезы вместе с ними. Предки судят живущих, одобряя
либо порицая их поступки и бытие. Сегодня, в конце года, души
предков соберутся у алтарей в домах детей своих, вкусят любимой
пищи и обсудят со своим бывшим личным богом, следуют ли их чада
по праведному пути и сколь грешны они.
В храме Энки с утра и до полудня служили молебен о поминовении
общих предков племени, прах которых остался лежать в
затопленных могилах гор прежней родины. После принесения
Городом благодарственных жертв во имя Энки, спасшего род
человеческий, долго звучали благочестивые славословия в честь
праведника Зиусудры, любимца богов, и скорбные поминальные
молитвы о его потомках, энах, почивших пастырях Города. По
окончании богослужения жрецы, стоя на нижней ступеньке
лестницы, до вечера зычно, с выражением, читали горожанам
таблички о доблестных предках: героях-воинах и знаменитых
мореходах.
В храме Наннара, у входа в святилище, на высоком помосте
представлялись сцены и наиболее волнующие эпизоды из жизни
умершего серебристого бога. Гаур и несколько его новых друзей с интересом смотрели костюмированные инсценировки, добро-
совестно разыгрываемые жрецами. К середине вечерней стражи
он вспомнил, что должен сегодня посетить дом великого дамкара,
дабы помянуть умершего в этом году Нанмара, друга своего, и
почтить молитвой его душу. На поминовение, устроенное родными
умершего через четыре недели после гибели Нанмара, и которым
завершался погребальный ритуал, заболевший Гаур прийти не смог.
Поужинав плотно перед строгим постом дня очищения, начи-
нающимся с заходом солнца, Гаур взял с собой чашу для
поминальных возлияний и лепешку, приготовленную матерью на
козьем молоке — приношение душе умершего, и направился в дом погибшего друга.
Жилище великого дамкара стояло неподалеку от храма Наннара, но
было заслонено от него пышно разросшимся садом. Разбогатев на
удачной морской торговле под покровительством эна, Уркуг
перестроил свой дом, сделав его более высоким и просторным.
Звякнув золотым колокольчиком незапертой калитки, юноша
вошел в мощенный каменными плитами внутренний дворик дома.
Гость поклонился хозяину и его сыновьям, которые сидели за
вечерней трапезой после совершения жертвоприношений. Уркуг,
заметив в руках Гаура поминальную чашу, накрытую лепешкой,
радушно пригласил его за низенький столик разделить пищу. Когда
немного оробевший юноша выпил кружку молока и отведал
медовых пряников, хозяин дома окропил его, а Урбагар отвел в домашнюю молельню, к алтарю предков, дабы гость прежде всего воздал должное праотцам дома. Сняв камышовые сандалии у лестницы
и омыв ноги, Гаур взошел на балюстраду, покрытую толстыми
красными войлочными ковриками.
Подросток впервые находился в доме столь богатого
общинника, и его здесь все занимало. Проходя мимо трех
распахнутых дверей двенадцати комнат верхнего этажа, окна
которых прикрывали терракотовые решетки, Гаур рассмотрел
внутреннее убранство комнат. Полы в них были застланы голубым
войлоком, а стены завешаны прямоугольными кусками желтого
разрисованного фетра. Домашняя утварь хранилась не только в
стенных нишах, но и в больших деревянных ларях. Припасы свои
дамкар хранил в подвалах, а большая часть нижнего этажа использовалась под склад товаров. Скот: ослов, овец, коз и коров —
дамкар держал в большом тростниковом сарае, поставленном на краю сада, около своего колодца. Гаур заметил двух плохо одетых пожилых
женщин, носящих из хлева в подвал горшки с молоком после
вечерней дойки.
В просторной молельне, в глубокой нише, стояли серебряные
статуи Наннара и Нингаль — личных бога и богини мужчин дома Уркуга. У подножья кумиров, на черной каменной плите, возвышались четыре золотые курильницы с благовониями и чаша для возлияний. На проти-
воположной стороне комнаты располагался домашний алтарь
предков, инкрустированный серебром и перламутром и обрам-
ленный живыми красными цветами. На алтаре стояли мёд, пиво, вода,
молоко и угощение для духов предков. Обычно в роду Уркуга
регулярные жертвоприношения предкам приурочивались ко дням
новолуния.
После того как Гаур прочел поминальную молитву и вышел из комнаты, Урбагар, ожидавший его за дверью, повел юношу на первый этаж к еще свежей могиле Нанмара. В ногах могилы тлел поминальный костер, и Гаур, посвященный в мужчины, раздул его.
"С какой молитвой мне совершить возлияние мертвому? — думал
он. — Как словом угодить другу и порадовать его душу?" Возлив
воду у изголовья захоронения, он раскрошил лепешку над
пламенем, чтобы тень умершего могла насытиться ее душой и ее
ароматом, и, встав на колени, произнес молитву о благополучии
умершего в Стране теней. Затем он воззвал к душе друга, дабы
она вышла к нему. И не остались слова его без ответа: в памяти
Гаура явственно, четко восстал образ Нанмара, и возникли многие
картины их дружбы.
Смеркалось, когда Урбагар окликнул его, напомнив, что вот-
вот наступит следующий день — день очищения.
На второй день после проводов лунной ладьи, в самом начале
рассветной стражи, эн — главный жрец храма Энки, доверенное лицо
бога, покинул теплую постель с чувством необычайной важности
предстоящего события. Выйдя к бассейну, он при свете Луны
семь раз омылся в его святых водах и надел простой белый плащ.
В покоях бога эн, бесшумно хлопоча в темноте, дабы не потревожить чуткий сон Хозяина жизни, приготовил для него роскошные белые льняные одежды и аккуратно разложил их перед его ложем. Дождавшись благоприятной поры, когда с первыми проблесками солнца забрезжил рассвет, эн встал со светильником перед богом на колени и, пробуждая его, прикоснулся в благоговейном трепете к всемогущей, чудотворной длани Господа своей бренной, нечистой рукой смертного и тут же, почувствовав ожог, отдернул пальцы.
— Восстань, о Энки — владыка земли нашей! О Всеведущий и
Вездесущий, — взмолился эн, — да святится имя твое, — и шепотом,
озираясь по сторонам, назвал бога его истинным, сокровенным,
тайным именем. — О Свет богов и людей, определяющий судьбы!
О Господин, умиротворяющий гнев Великих! О Многосильный, чья
власть беспредельна! Прости и помилуй раба твоего, что нарушил
сон твой. Позволь напомнить тебе, о Милосердный: сегодня —
последний день старого года. Народ твой покорно просит тебя, о
Благой, послать нам козла твоего, козла черного, священного,
жертвенного, дабы вошли в него и вместились в нем прегрешения
Города твоего и каждого шумера, отпущенные лучезарным
праведником Утом,
Бога омыли, умастили благовониями, одели в белые одежды,
накормили. Трапеза же для его чад и домочадцев состоялась
позднее, в обычное время, но в другом зале. Пока солнце не взошло
и Ут еще почивал, жрецы вывели во двор храма и поставили перед
ликом Энки пять черных, как смоль, козлов. Эн окропил животных
и жребием по указанию бога выбрал из них одного. Козла очистили
огнем, связали и, умастив миррой, возложили на алтарь. Когда
первые лучи сияющей диадемы Ута озарили Город, в его честь
заклали три и три овцы и совершили возлияния, дабы умилостивить
судью богов и людей, снискать его снисхождение.
Жрецы бога Солнца собрали в высокую золотую чашу
благостную кровь жертвенных животных, пролитую к ногам Ута и освященную им. После обряда открытия ворот весь необъятный
двор храма Энки заполнился народом. Чисто и опрятно одетые,
без украшений, люди сосредоточенно, в последний раз перебирали
свои прегрешения за год, оценивая, достаточно ли искупительных жертв, молитв, просьб и обетов вознесли они богам, дабы смягчить
их сердца; и хватит ли этого, чтобы Ут простил их и позволил
избавиться от грехов.
Глубокое волнение охватило шумеров, и в храме установилась
такая прозрачная тишина, что было слышно, как козел царапал
копытом плиту алтаря и тихонько блеял. Завершив богослужение,
эн вновь воззвал к народу, дабы согрешившие ещё раз искренне
покаялись перед Утом в содеянном, а обиженные и потерпевшие
простили своих обидчиков и помирились с ними. И потянулась
бесконечная вереница людей по центральной лестнице святилища
к Уту, который сегодня сам судил людские деяния, мысли и
чувства. С замиранием сердца каждый становился на колени перед
богом и слезно умолял отпустить грехи его, дабы не отяготили
они новой доли, не усугубили участи и не омрачили судьбу в новом
году.
С кровавой меткой на лбу люди покидали святилище и
спускались во двор храма по боковой лестнице. Затем,
приблизившись к алтарю Энки, возлагали с молитвой левую руку
на голову козла, совершая над ним очищение от бремени грехов,
накопившихся за год. И когда отпущенные Утом прегрешения
переходили от человека к козлу, всякий ощущал неимоверное
облегчение и радость. Успокоившись, в приливе уверенности в
благоприятном исходе Судного дня, люди с легким сердцем
простирались ниц перед Энки, прося его даровать счастливый
жребий в новом году. И милосердный, и милостивый Владыка
внимал гласу каждого. Когда более не осталось никого, кто бы ни
переложил свои грехи на голову козла, эн возлил на него четыре
капли жертвенной крови из чаши Ута, дабы не вышли, не выскочили
из козла грехи — порождения злых демонов, и не разлетелись снова
по свету в поисках новых владельцев. Козла сняли с алтаря и
поставили перед Господом.
— О Владыка, — трижды простер к нему руки эн. — Посмотри на
грехи наши тяжкие. Не порицай строго народ твой, будь милосерден.
Господи, прими грехи наши и погреби их у себя, в бездне Абзу. И
да останутся они навсегда там, и да не увидят они больше
лучезарного Ута, отпустившего их.
При всеобщем ликовании козла с барабанным боем вытащили
на веревке из Города через Козьи ворота, посадили в лодку и
отправили по реке в пучины водной бездны Абзу.
Жрецы-заклинатели, первыми избавившиеся от грехов, приступили после восхода солнца к подготовке новогоднего храма Судьбы, запертого и пустовавшего целый год, к приему великих богов.
Двор храма Судьбы, возведенного за северной частью городской
стены, был засажен правильными рядами священных ясеней,
кустарником, цветами и походил на сад. У ворот храма, обитых
золотыми и серебряными пластинками с вырезанными на них
эпизодами из сотворения мира, к стене примыкали два продол-
говатых зала, где собирались жрецы и старейшины родов племени
в ожидании суда господня. Роскошные, открытые помещения,
расположенные неподалеку от высокой, белой храмовой стены, не
позволявшей видеть происходящее в храме, были отделены от сада
сплошной колоннадой. Здесь боги, наслаждаясь благодатной,
освежающей прохладой и сладкими ароматами цветов, обычно
ждали своей очереди к Владыке судеб.
В центре храмового двора стояло белое стройное здание
святилища с одним просторным внутренним двориком, мощенным
синими глазурованными плитками, с широким центральным входом
и двумя узкими боковыми. Массивная двухстворчатая дверь в
святилище была отделана золотыми пластинками с изображением
подвигов Энки и богов, идущих вслед за ним, и инкрустирована
драгоценными камнями и лазуритом. Напротив главного входа
стоял алтарь, сложенный из белых необработанных каменных
блоков и опоясанный серебром.
Подойдя к храму с пылающими факелами, заклинатели прежде
всего совершили возлияние духу ворот. Обойдя четырежды вокруг
святилища и ударив двенадцать раз в семь медных литавр, они
вызвали сильных и могущественных духов, живущих в звенящей
меди. Духи дружно отозвались и, выйдя наружу, изгнали из храма
демонов зла и враждебные колдовские влияния. Перед тем как
войти в здание, жрецы, творя молитву, намазали створки дверей
кедровым маслом, ублажив духа, живущего в них. В святилище заклинатели зажгли принесенные с собой двенадцать курильниц и
очистили его кровавой тушей овцы, закланной на алтаре. Два жреца,
которые зарезали овцу и очистили храм, вынесли к реке тушу,
вобравшую в себя всю скверну, скопившуюся в храме за год, и
бросили ее в воду реки, обратившись лицом на запад. Нечистые,
они ушли в поля и не смели вступить в Город до окончания
праздников. Оставшиеся жрецы вымыли весь храм тремя водами:
речной, морской и водой из священного источника Энки.
В новогоднюю ночь все члены семьи должны были находиться
в отчем доме, дабы не пришлось весь следующий год скитаться
по свету. В эту ночь гадалки и предсказатели ходили по дворам
