"Загадочная душа и сумрачный гений"

Есть такая змея. Питон. Ну, или удав 'боа констриктор', так еще его называют. Мне показывали его во время плавания на 'Азове'. Так вот, он душит свою добычу или врага следующим образом: обовьет, и при каждом выдохе жертвы сжимает свои кольца. Такой и должна быть наша с Вами стратегия на будущее, Всеволод Федорович. Вот так: мягкая, неумолимая сила, минимум резких движений — максимум эффекта. И желательно, все по тщательно продуманному плану. Импровизаций по обстоятельствам — как можно меньше. Слишком высока цена ошибок...

И еще. Я в Вас поверил. Поверьте же и Вы в меня, в конце-то концов!

Уже?! Замечательно.

Тогда, чтобы с этим вопросом нам покончить и никогда к нему не возвращаться более, вечером жду Вас у себя, Всеволод Федорович. Вам предстоит принести Присягу СВОЕМУ Императору.

А когда прибудем в Порт-Артур, пожалуйста, не забудьте исповедаться у Вашего замечательного однофомильца. Не откажите мне в этой маленькой, но настоятельной просьбе, мой дорогой.

Что же до Ваших страхов за личную жизнь. Одно могу посоветовать: не спешите. Не знаете, что делать? Ничего не делайте. Время само все по местам расставит. Ведь сына своего, когда увидели, — сразу признали, разве не так? — Николай лукаво усмехнулся в усы, — Ну, а на крайний случай, развод я Вам разрешаю. Никто обижен не будет, если что. Не та это проблема.

И пойдемте в салон, пожалуй. Мне очень захотелось кофе с коньяком. Да погорячее.

* * *

Позади остался заснеженный Байкал. В тот же день проследовали Верхнеудинск, с его бросающейся в глаза средневековой, экзотической азиатскостью. Еще и подчеркнутой, вдобавок, сценами встречи Императора с буддистским Первосвященником — Далай-Ламой, его наставником и другом Агваном Доржиевым, а также с находившимся при них Петром Бадмаевым. О встрече этой, как оказалось, заранее попросил царя наместник Алексеев.

Итоги полуторачасового разговора Николая II с духовным лидером буддистского мира и формальным — Тибета, обещали стать крупнокалиберной информационной бомбой. Во всяком случае, по реакции некоторых германских гостей, это можно было с легкостью угадать. Грядущий переезд Далай-Ламы из Урги в Верхнеудинск — уже что-то с чем-то! А согласие Николая, пусть пока на 'негласное', но покровительство Тибету, — это уже ход тяжелой фигурой в 'Большой игре' с англичанами.

Только Петровичу все эти Тибеты, Непалы, Ламы, 'буддисты, ламаисты и прочие кришнаиты', равно как и проблемы взаимоотношений религиозных конфессий вообще, были, что говорится, 'до лампочки'. Ну, вот, не интересовало его это, и все! Что там, в нашем времени, что здесь. Поприсутствовав на протокольной части сего мероприятия в качестве 'мебели в эполетах', он был откровенно счастлив, когда Государь милостиво отпустил всех, кто не был нужен для конфиденциальной концовки разговора с тибетцами.

Как оказалось, в этом вопросе с Петровичем был абсолютно солидарен и морской министр Дубасов, который, слегка поостыв после памятного разговора на повышеных тонах за штруделем, смирился с неизбежностью: придется теперь и продажей кораблей заниматься, и впредь работать с взбалмошным сумасбродом Рудневым в качестве начальника МТК. Против воли самодержца не попрешь.

Воспользовавшись моментом их совпадения хоть в какой-то 'мелочи', откланиваясь, он попросил Петровича о беседе с глазу на глаз следующим утром...

Столицу Забайкальского края Читу, со всеми ее казаками, путейцами, ухватистыми господами-золотопромышленниками и прочим разночинным людом в количестве 63-х тысяч, императорский поезд миновал затемно. Накануне было решено, что лучше уделить читинцам побольше времени на обратном пути, чем начинать карабкаться на Хинган ночью, да еще в дождь со снегом: погода вновь начала портиться...

До входных стрелок станции Хайлар оставалось еще три-четыре часа ходу, когда решительный стук в дверь возвестил о приходе званого гостя. Дубасов был пунктуален. Ровно девять тридцать. Минута в минуту. Уже с порога выяснилось — прибыл гость не пустым, а с бутылкой прекрасного старого гаванского рома, но не в смысле 'тут же ее и приговорить за тесное знакомство', а в качестве презента и предложения использовать часть ее содержимого для утренних 'адвокатов'. У старого морского волка были свои устоявшиеся вкусы. Отказывать было неудобно.

— Ну как, любезный Всеволод Федорович? Оценили мое произведение искусства? — улыбнулся седой как лунь Дубасов, — Это я от североамериканцев воспринял. Иногда даже и от янки можно что-нибуть дельное поиметь. Кстати, чай всенепременно должен быть черный и очень крепкий. И опыт показывает, в идеале, — цейлонский. Любую усталость и сон — как рукой снимает. Да-с...

— Да, любезный Федор Васильевич, рецептик знатный, должен сказать. Спасибо! Возьму на вооружение. Кстати, источник сего дивного напитка не подсоветуете?

— Мне принес американский агент в Питере. Как-то я невзначай обмолвился, а он и запомнил, — Дубасов негромко рассмеялся, — Понятливый кавторанг оказался.

— Янки, по большей части, народ смекалистый. Иначе вряд-ли так быстро поднялись бы. Под тупых сельских дурачков они только 'косят', когда выгодно. А за наводочку — спасибо. Учту. Так с чем пожаловали, кроме рома? Давайте уж прямо, без экивоков.

— Прямо, так прямо. Да и то верно — что попусту время терять? Обдумал я, Всеволод Федорович, Вашу идею с продажей за границу наших больших пароходов. Тщательно обдумал. И вот что по сему поводу должен сказать.

Во-первых, как мне представляется, Вы, выходя к Государю с таким предложением, несомненно, все тщательно продумали и взвесили. Не так ли?

— Конечно.

— И понимали, значит, что уменьшая сейчас нашу морскую силу, потенциально на ту же самую величину усиливаете наших противников? Ведь пример, как дважды за эту войну нам господа латиноамериканцы подгадили, первый раз с 'гальюнами', а второй раз — с целой эскадрой, перед глазами у всех.

— Учитывал, безусловно. И эту их пикантную особенность, — улыбнулся Руднев.

— Значит, предлагая сие, Вы были уверены, что в ближайшие годы новая война нам никоим образом не угрожает. В противном случае, простите, мне пришлось бы подумать зело дурно-с о Ваших умственных способностях. Что в свете последних событий — есть нелепица несусветная.

Вот и гложит меня вопрос: так почему Вы столь твердокаменно убеждены, что в ближайшие лет десять нам по-крупному ни с кем не воевать? — пронзительные, светлые глаза-буравчики морского министра, буквально впились в лицо Руднева.

— В ближайшие лет десять? Нет. Никоим образом не убежден-с...

— Да? И как же тогда, простите... — брови Дубасова медленно ползли вверх, а взгляд выражал полное недоумение.

— Федор Васильевич, Вы ведь сами сказали — десять лет. Я же уверен за пять-шесть. Не более. Нет у нас с Вами десяти лет на реформирование флота. А у Государя нет их на все прочие им задуманные реформы. Не дадут их нам англосаксы. Поэтому эти пять-шесть годков нам с Вами, да и не только нам, предстоит пахать как проклятым, если мы хотим успеть заскочить в последний вагон отходящего поезда. Ибо предчувствие, что десятилетие мира и спокойствия нам судьбой не отпущено, в очередной раз, полагаю, Вас не подводит. И в этом я с Вами полностью солидарен...

Петрович хорошо помнил, каким внезапным откровением для него, с юношеским максимализмом считавшего, что во время Русско-японской войны и непосредственно перед ней все наши адмиралы и генералы кроме Макарова и Кондратенко были сплошь тупыми, серыми посредственностями, стала журнальная статья о деятельности Дубасова. О том, как бился умудренный сединами моряк-воин в годы, предшествующие схватке с самураями, за нашу правильную подготовку к ней, за грамотную расстановку сил.

Будучи начальником Тихоокеанской эскадры в год занятия Россией Порт-Артура, Федор Васильевич писал непосредственно Государю:

'Мы вступаем на путь, с которого нет поворота. Не хочу быть пророком, но думаю, это неизбежно вовлечет нас в большие затруднения. Во всяком случае, это может связать наши руки именно в ту минуту, когда явится необходимость предпринять решительный шаг в деле решения Корейского вопроса. И это заставляет меня еще раз опасаться, что мы можем совершенно проиграть это дело... Артур и Талиенван нераздельно связаны между собой и, чтобы сохранить за Артуром его стратегическое значение, необходимо решиться почти удвоить финансовые затраты, широко распространив их и на Талиенван...

Как база для морских сил Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям'...

Более того, Дубасов предлагал вообще не занимать Ляодунского полуострова. Он считал, что оптимальным пунктом для базы ТОФа и порта может стать Мозампо на юге Кореи. Вот строки из его телеграфного рапорта на Высочайшее имя:

'Занятие нами архипелага Коргодо с портом Мозампо, только что мною подробно осмотренным, вполне разрешает вопрос стратегического упрочения России на берегах Великого океана. Это даст нам базу, господствующую над сообщением Кореи с Северным Китаем и Японией... Могу вполне их занять и удержать, минировав второстепенные проходы и защищая эскадрой главные...'

При этом решительный начальник эскадры вполне готов был к открытию боевых действий, как против японцев, чью реакцию на такой ход русских можно было легко предугадать, так и против англичан, которых он вполне резонно рассматривал в качестве главных стратегических соперников нашей страны.

Жизнь подтвердила правоту Дубасова, ведь именно Мозампо стал 'центральной позицией' в схеме дислокации сил адмирала Того на протяжении всей войны с Россией. Именно оттуда вышел японский Соединенный флот под его флагом к Цусиме, навстречу злосчастной 'армаде аргонавтов' Рожественского...

— А на чем, простите, базируется Ваша уверенность, любезный Всеволод Федорович, что хоть эти-то пять-шесть лет у России и у нас с Вами точно есть?

— Слагаемых у моей убежденности несколько, Федор Васильевич. Каждое из них по отдельности, может быть, и не определяет окончательный результат. Но вот все вместе — иное дело. Вот, сами посмотрите:

Первое. Наша нынешняя победа о многом заставила задуматься немцев и французов. Аллеманы теперь взирают на сближение с Россией, как на дело первейшей важности, и готовы за это многое дать. А галлы прикидывают, ЧТО они могут окончательно потерять, продолжая заигрывать с Лондоном у нас под носом и за наш счет.

Второе. Фишер и король Эдуард, форсируя чрезвычайно затратную гонку морских вооружений этим своим новым линкором, уверены были, да и сегодня так считают, что ни немцы, ни мы, пока им в этой сфере не конкуренты. И что психологический эффект и бухгалтерский расчет заставят Тирпица с Вильгельмом отступиться.

Только, думаю, крупно тут ошиблись 'счетоводы' с туманного берега Ламанша. Но осознают они это лишь тогда, когда Тирпиц выстроит первую серию своих дредноутов. А когда убедятся, что вызов принят, мир продержится недолго. Только на время, потребное британцам для оперативной подготовки к большой драке, накачки мальчиков для бития на континенте и сговора с янки на предмет участия в деле и послевоенной дележки...

— Думаете, и американцы встрянут в европейские дрязги? А англичане станут искать союза с ними, зная аппетиты своих молодых 'кузенов'?

— Несомненно. Ибо германская конкуренция тяготит янки хоть и в меньшей степени, чем британцев, но с каждым годом все больше. И в Вашингтоне понимают, что тенденция эта устойчивая. Время полюбовного раздела рынков заканчивается даже в Китае. И для чего еще Америка строит столь мощный флот!? Не из опасений же испанского реванша?

Третье. Англичане тоже никогда слабоумием не страдали. Им сегодня кровь из носу, но необходимо искать союза с нами против немцев. Ибо без русского 'парового катка' на суше, их проблема с 'мэйд ин Джерман' не разрешается в принципе, как кости не мечи. Если не поползти на поклон к Дяде Сэму, конечно...

Сегодня парни в красных рейтузах Шлиффену и его бравым парням в фельдграу — на один зуб. Без наших штыков, нацеленных немцам в спины. И при правильной политике мы вполне сможем тут потянуть волыну несколько лет.

Помните старую присказку 'ласковый телятя двух маток сосет'? Вот ему-то мы и должны постараться уподобиться. Тем более, что наше единомоментное, демонстративное сокращение морских сил, будет для бриттов очень сладкой конфеткой. Ведь мы этим им, да и не только им, продемонстрируем свой очевидный отказ от соперничества с Англией на море! А про то, что это наш вынужденный, временный шаг, ни им, ни французам, знать нет нужды. Ибо имеется еще один щекотливый для нас вопрос.

К сожалению, нам сегодня чрезвычайно нужны внешние заемные деньги, именно французские и английские, а точнее — Ротшильдовские. Именно у них они имеются в интересующих Россию количествах. Нам нужны передовые технологии, а от немцев еще и технические специалисты. Иначе, задуманную Государем революционную реформацию промышленности и села, хотя бы в существенной части, до большой войны не провести. Не успеем физически. У германцев же свободных финансов явно маловато, все в обороте.

Спрашиваете, дадут ли господа парижские и лондонские банкиры столько денег? А почему нет? Если они видят нашу готовность к дружбе с их клиентурой 'против гуннов'. Наше стремление развивать армию и железные дороги, а не флот. И готовность по самые ноздри, навечно влезть к ним в долговую кабалу. А вот то, что Государь наш на самом деле думает на этот счет, и что он планирует получить в итоге, — не их ума дело.

Четвертое. Хоть это и субъективно, но я лично убежден, что король Эдуард воевать не намерен. Ни с Россией, ни с Германией. Он и с бурами-то, думаю, нашел бы решение без кровищи. Слишком умен и хитер старый лис для этого. И по здоровью он несколько лет еще протянуть должен. Дай Бог, пусть бы он правил Британией подольше. Но вот наследничек его, Жоржи Уэльский, это другое дело...

И, наконец, пятое. Если срастается у нас с немцами, то война европейцев меж собой автоматически становится невозможной. Но, увы, только до тех пор, пока к ней не станут вполне готовы Штаты. Их политикам, промышленникам и военным нужно для этого еще несколько лет. Пять-шесть, это самый минимум. На пару с лордами-пэрами именно они и станут главными зачинщиками мировой бойни, надеясь, если что-то в Европе или Азии вдруг пойдет не так, отсидеться за океанами.

Собственно говоря, процесс уже запущен. Переезд мировой финансовой столицы из Лондона в Нью-Йорк идет полным ходом. И тайный дирижер этой пьесы понятен. Вернее, дирижеры: речь о группе лиц, находящихся в родственных и клановых отношениях.

— Вы имеете в виду тех же господ Ротшильдов и их многочисленную родню?

— Естественно, дорогой Федор Васильевич. Естественно. Когда один брат спонсирует Россию, а другой брат и его близкий родич — Японию, как это называется?

— Деловой подход, — горько усмехнулся Дубасов, — У этих...

— Вот именно. Ничего личного, только бизнес. Хороший, семейный бизнес.

Изрядно потертый жизнью Берти видит этих господ ростовщиков насквозь. Но они ему нужны. По вполне понятным причинам. Только он уверен, что железно контролирует ситуацию и всегда может дать им окорот. С Жоржи им будет гораздо проще. Ведь даже 'полковнику' Рузвельту не по силам тягаться в изощренности ума с этими пройдохами. Вот помянете мое слово: когда и если концентрация банковского капитала в САСШ приведет к появлению там чего-то вроде частного Центробанка, до великой бойни останутся считанные месяцы. А повод найдется обязательно.