Лит старался есть аккуратно и на затылок Малому жиром не капать. На чернявую изо всех сил не смотрел, мрачно раздумывал о несправедливости мира. Вот так вытащишь кого-нибудь из кустов, потом тебя же и корят. И главное, в чем?! Просто смешно. Зариться на это полудохлое создание? Да там только на волосы и глянуть можно. Чучело. Лит был совершенно уверен, что никогда не думал о чернявой, как о бабе. Ну, может быть в первый момент, — надо же было выяснить, кто в снегу лежит? Потом о другом думал. Точно, только о другом. Дорога, снег, шалаши, волк бестолковый. Да и в начале, когда ее на руках носил, никаких мыслей не было. Никаких! Разве о том какая она легкая. Жалко ее было. Стерву глупую.
Малый слегка разбушевался. Лит придержал вертлявую обузу, вытер измазанную рожицу:
-Доедай, и спать пойдем.
Спать сегодня дитю будет привольно. В комнате тепло, раскинется на своей меховой подстилке, и засопит. Одного плаща на одеяло хватит. Роскошная жизнь. И эта... девушка, пусть хоть голяком спит. Неужто не поймет, что не нужна никому? Ну, думал, чтобы выздоравливала быстрей. Жалко же было. Бледную, с руками чудовищными. Околевала она совсем. Теперь, ишь, ручку залечила. Совсем господская ладонь. Тьфу!
Смотрел Лит только искоса. Вообще-то, она слегка поправилась. Внешне. 'Веткой облезлой' несправедливо обозвал. Нет, растолстеть, еще не растолстела. Про это Ёха напрасно плел, — кушает чернявая исправно, но долго ее с собой никто таскать не собирается. Не успеет разжиреть на дармовых харчах. А так уже ничего, с личика кости вглубь упрятались. Миленькая. Встретить бы такую нормальную... Локон красивый из-под капюшона выглядывает. Редкостные волосы. Хоть и не мытые, а красивые. Вообще-то, можно было сегодня и помыться. Там, на кроватях подушки почти господские...
Лит сообразил, что Ёха и Малый смотрят куда-то в угол. И местные с трактирщиком туда же уставились. И что там интересного?
Лит встретился взглядом с чернявой. Никакая она не бледная сейчас была, да и не особенно чернявая. Розовая, почти красная. От ярости.
-Ты хуже волка, — процедила сквозь зубы. — Тот сначала о жратве думает, потом о похоти. А ты сразу обо всем. Тварь ты, углежог.
-Какой есть, — пробормотал Лит. — Не нравится — проваливай. Кто держит? А думать я буду то, что мне думается.
-Не будешь! Так обо мне никто больше думать не будет!
-Иди-ка ты в прорубь голову сунь. Впрочем, можешь и с ногами занырнуть.
-Может, и нырну. Но сначала ты сдохнешь!
-Что-то сурова ты, — насмешливо скривился Лит. — Я ж двумя пальцами шейку твою хилую...
Смотрела, скалилась. Видно, от избытка злобы слов не хватало. Зубы блестели, уже не бурые, а не поймешь какого цвета. И глаза колючие, хвоя заледеневшая. Так и пробрало холодом.
Литу захотелось ссадить Малого с колен, — зацепит ведьма ненароком.
Но стерва колючая лишь тряхнула головой, опуская капюшон ниже:
-Здесь не место, углежог. Позже встретимся.
-Как скажешь. У конюшни амбар. Пустой вроде.
-Свидание назначаешь, башмак фуфульный?
-Вон там меня ругать и будешь, лесная девушка, — спокойно кивнул Лит.
Все смеялись, — местные за своим столом, Ёха, и даже Малый на коленях радостно ерзал.
-Видел, что эта синица вытворяла?! И как она в трактир залетела-то? — Ёха стукнул бараньим ребром о край тарелки. — Прямо цирк птичий.
Лит синицу не видел. Была ли она вообще-то? Умеет чернявая глаза отводить. Этого не отнять. Вот жизнь — все хохочут, а ты стервозе в глаза смотри.
* * *
К ночи мороз совсем озверел. Лит мигом пожалел, что шапку не надел. Пар вырывался изо рта белым облаком, снег под сапогами звонко скрипел. Лит рысцой преодолел два десятка шагов до амбара. Половинка ворот была приоткрыта. Хорошо. Углежог юркнул под крышу, — показалось, что теплее. Только ветер скулил-посвистывал под стрехой.
Глупо. Чего пришел? Разбираться с двинутой ведьмой? И оно нужно?
Тусклый полукруг света, — фонарь стоял на старом ларе. Здесь, выходит, она.
-Пришел, углежог? Смелый. И глупый, — шепот свистящий, как тот ветер ледяной. И вроде как изо всех углов амбара разом шепчет.
Лит пожал плечами:
-Насчет ума спорить не буду. Где настоящего ума в лесу возьмешь? Ты же сама лесная, понимаешь.
-Наглый ты. Дикарь-дровосек, моховик безмозглый, — насмехался вездесущий шепот. — Что, не видишь меня? Зачем тогда пришел, безглазый?
-А зачем звала?
-Глупостью твоей развлечься. Да не слишком забавно. Извинись, да иди спать, увалень.
-Мне извиняться? — удивился Лит. — Чего вдруг?
-За похоть неуместную. Никто меня больше не подомнёт. Понял, утбурт-переросток?
-Понял. Только я тебя не подминал. Ни словом, ни делом болезную не обидел. Сама извиняйся.
-Молчи, крысун мохнатый! В моей власти тебя под стропила за ноги подвесить. Заморожу, звенеть под утро будешь, похабник тощий.
-Да пошла ты в задницу! — негромко, но с чувством сказал Лит.
На углежога резко опрокинулась старая лестница, до сих пор мирно стоявшая у стены. Лит к чему-то подобному был готов, — выставил руки. Дряхлые жерди неожиданно легко разлетелись, а вот стена амбара оказалась куда тверже. Лит успел сообразить, — не лестница на него упала, — сам на стену налетел, попутно невинную лестницу разнес. Но тут углежога крепко приложило по макушке старое ведро. То ли само с костыля, вбитого в стену, соскочило, то ли ведьма подправила. Лит крякнул:
-Слабовата, ты, девка. Хоть все подряд вали. Я и под деревья попадал, с вег-дичем обнимался...
Ведьма не ответила, — занята была. На Лита градом сыпалась старая рухлядь, загромождавшая амбар. Углежог заслонил голову локтями, но помогло слабо, — черенки лопат пересчитали ребра, что-то металлическое рассекло лоб. Сундук так двинул под дых, что Лит задохнулся. Ноги сами собой спешили-перебирали, несли тело куда-то. Лит хотел остановиться, но земляной пол окончательно перекосило, — терял равновесие, бил плечами в налетавшие то сверху, то сбоку, бревенчатые стены. Корявый кол угодил под куртку, продрал рубаху.
'Забьет', — ужаснулся Лит. 'Забьет девка проклятая, как муху играясь задавит'.
Нужно было стоять на месте. Чернявая ничего не швыряла, — Лит сам рухлядь телом собирал, — вроде слепоты напасть навалилась. Держаться, замереть нужно. Только не получалось. Как устоишь, когда пол танцует, а углы вертятся так, что и уследить невозможно?
Лит приложился затылком о бревно, в глазах потемнело. Убьет, стерва. Ухватить бы ее...
Лит ахнул, — лопата-то деревянная, треснутая, но черенок на диво добротно вытесан. И прямо промеж ног... Ослаб углежог, поплыл, на пол оседая.
— Додавит она тебя.
— И тебя тоже.
— Не дело. Девка ведь. Ты ж ее не боишься.
— Так больно-то всерьез! Вот тварь, шею бы ей свернуть.
— Она рядом. Глаза только прикрыть и вдоль стены идти. Нащупаешь.
— А, демоны ее раздери! Попробуй!
Лит заставил себя выпрямиться. Рыча, — лавка, вставшая на дыбы, чуть руку не сломала, — пополз, застрял в груде кольев. Раз ползешь, значит не по стене? Встал, отбросил летящую в лицо лопату. Вот стена, — на ощупь бревна, сучки, все надежное, настоящее. Стало жарко, кожу точно кипятком окатили. Воняет, небось, не продохнуть. Ну, пусть ей хуже будет. Нащупаем, будь она проклята, сейчас нащупаем...
Бормоча проклятия, Лит брел вдоль стены. Под сапогами хрустели обломки, но бревна под рукой оставались надежными, приятно холодными. Мелькнули приоткрытые ворота, но удирать углежог теперь уж точно не хотел. То в бок, то по ногам било твердым. Ничего, переживем. Слабеет она, видать. Точно слабеет.
Прямо перед носом Лит увидел висящий на стене старый серп, связку кованых скоб. Этим, да по башке или в брюхо?! Нет, обошлось. Видно, кончались силы у ведьмы.
Нащупал девку у столба, что меж ларей подпирал крышу. Должно быть, все время здесь и стояла, водила по кругу как барана на веревке. Плащ под руку попался, плечо узкое. Сдавили мозолистые пальцы горло противницы, только затрепыхалась ведьма слабо. Удара по лицу Лит почти и не ощутил. И стены амбара тошнотворно прыгать перестали. Оказалось, оседает девка на пол, Лит держал ее надежно, — дергалось горло в крепкой лапе углежога. Запрокинулась девка, хрипит, упирается в грудь душителя двумя руками. Левая ладонь нечистой тряпицей замотана.
— Слушай, ты чего делаешь?
— Пусти, придушишь ведь!
— Ох! Только бы опять не начала.
Лит поспешно отпустил, сполз с девчонки. Вытер взмокшие ладони о куртку, осторожно посадил недодушенную жертву, прислонил спиной к сорванной крышке ларя. Девка с всхрипом дышала, смотрела, но как-то полудохло.
Лит, пошатываясь, вышел за ворота, сгреб с покатой крыши ком снега, умыл пылающее лицо и шею. Взял еще снега, вернулся. Когда вытирал ведьме лицо, вздрагивала, жмурилась. Потом ухватила комок снега губами.
-Дышать-то можешь? — неуклюже спросил Лит. — Может, водицы?
Помотала головой, слабо отпихнула мужскую руку. И прохрипела:
-Додави. Потом пользуйся. Еще теплая буду.
-Ну ты дурища! — изумился Лит. — Не буду я пользоваться. Ни теплой, ни закоченевшей.
-Тогда просто додави, — упрямо прохрипела ведьма.
-Нет уж. Не вижу смысла. Пусть кто-то другой тебя душит. И пользуется пусть другой. Дура ты.
-Сам тупица. Начал, так не тяни, — девка пыталась ощупать свою шею.
-Твое горло просто под руку подвернулось. Я тебя удавливать не хотел, — объяснил Лит.
-У меня сил нет. Доделай, — тоскливо прошептала ведьма.
-Очухаешься. Вторую руку залечишь, тогда вволю отыграешься. Не на мне, так кто-нибудь другой подвернется, — мрачно пробурчал Лит.
-Я тебя убивать не хотела, — прошептала девка.
-Ты меня не убивала, я тебя не душил. Выходит, пошутили. Все ведьмы так развлекаются?
-Я не ведьма.
-Угу, ты дарк.
-Если так, удавишь? — девку начала колотить дрожь.
-Вряд ли, — Лит вздохнул. — Мне в последнее время дарки даже как-то больше нравятся. Особенно их чутье.
-Извращенец. Чего смотришь? Залазь, пока во мне силы нет.
-Вот заладила. И не уговаривай. Не то у меня настроение, чтобы девчонок по холодной земле валять.
-И что пялишься тогда?
-Как сказать-то... Вообще на тебя посмотреть приятно.
-Да? И что во мне сейчас приятного? — чернявую колотило все сильнее.
-Ну... волосы, и вообще.
-Падаль я. Падаль тухлая. Добил бы кто... — девка тряслась, прижимая к груди замотанную руку.
-Не вой, — жестко сказал Лит. — Небось, понимаю, как несладко тебе на Выселках пришлось. Пережила? Так чего сейчас завывать?
-Что ты понимать можешь? — девушка, прикусила губу, попыталась спрятать лицо в складках капюшона.
-Я сам на цепи сидел, — пробормотал Лит. — Оно, может, и по-другому, но тоже...
-Тебя же не брали по четыре человека разом.
-Это да. Мне один все сулил... забаву. Но сорвались мы с привязи вовремя. Можешь у Ёхи спросить. У него от цепи тоже памятка осталась.
-Завидую. Я вовремя не успела.
-Лучше позже, чем никогда. Ты ж неплохо расплатилась. Мы видели.
Кажется, ведьма пыталась улыбнуться:
-За похоть всегда платить нужно.
-У меня похоти нет, — сердито сказал Лит.
-Не ври.
-Чего врать? — Лит хлопнул себя между ног и охнул. — Вот, похоть она здесь сидит. А я на тебя глазами смотрю. Ты на елку колючую похожа. Иногда глянуть приятно.
-Ох, и тупица, — едва слышно прошептала девчонка. Глаза ее закрывались.
-А ты очень вежливая. В двери, небось, всегда стучишься. Звать-то тебя как?
-Дженни, — пролепетала, закатывая глаза. — Не смотри на меня, дикарь.
Ослабла как-то сразу, сползла по ларю. Рот безвольно открылся.
-Это ваше колдовство — дерьмо сплошное, — пробормотал Лит. — Опять, значит, ее на себе неси. Интересно, где она фонарь стащила?
Кряхтя, поднял. Показалось — порядком потяжелела. Фонарь не забыть бы...
Лицо ведьмы Дженни, которая не была ведьмой, не была человеком, а была вовсе невесть кто, углежогу все равно нравилось. Дурь, конечно. Некрасивая она, — узколицая, с запавшими щеками. Зубы глянцевые, цветом чуть светлей плаща. Ресницы разве что, да локоны чуть изящны. Щетка...
* * *
Проснулся Лит оттого, что Малый принялся хныкать-фыркать. Понятно, — из-под плаща выкрутился, попка замерзла. Привык в тесном уюте дрыхнуть. Лит укрыл дитё. В комнату вошел зевающий во всю щербатую пасть Ёха:
-Ну, подъем объявляем? Завтрак уже готовят. Хозяин ругается — ночью какой-то мелкий дарк в амбар забрался, все подряд перевернул да изгрыз. Э, а что у тебя со лбом?
-Не привык мягко спать, с кровати свалился, — пробурчал Лит. — Ты что, не слышал что ли?
-Да я спал как убитый. А ты с какой кровати свалился — с этой или соседней? — Ёха мотнул головой в сторону стены.
-Попутчицу нашу зовут Дженни. И ни о каких кроватях в ее присутствии даже не упоминай, — сухо сказал Лит.
-Да я эти темы и так обхожу, — Ёха еще раз оглядел царапины и синяки на физиономии друга. — Значит, вы ночью беседовали? Я думал, она вообще немая.
-Наполовину так и есть, — объяснил Лит и принялся щупать висящую у камина, сырую после стирки рубаху.
— — — — — — — —
* * *
Мороз, к счастью, ослаб. Сани тащились по отсыревшему снегу, Лит держал вожжи. Главный конокрад, кучер, знаток скакунов и иноходцев, гарцевал верхом. В конях Ёха, конечно, разбирался, но вовсе незачем было принимать такой молодцеватый вид. Прямо лорд благородный. Малый, по теплому времени сидящий в открытом коробе, глазел на всадника с восхищением. Дженни, понятно, никуда не смотрела, свернувшись на полупустом мешке с остатками фасоли, спала, зарывшись под плащ и попоны. Может и не спала, просто силы копила. Колдовство, оказывается, уйму сил отнимает. Нет уж, лучше нормально бревна ворочать — поспал ночь, и опять бодрый. А бедняжке приходится целыми днями отлеживаться. Еще и рука у нее не долеченная.
Впрочем, к неподвижности и немоте пассажирки все давно привыкли. За четыре дня, что после Околесья миновали, и Ёха уже перестал опасаться неожиданностей, болтал, щедро вставляя свои северные словечки, не забывал поносить почем зря короля, слуг Светлых, и всех прочих людишек, кто чином или титулом чуть выше десятника поднялся. Но больше о дороге разговаривали.
-Нет, хорошего мы коня отвоевали, — сказал Ёха, откидываясь в седле, и похлопывая мерина по крупу. — Настоящий, кавалерийский. Практически, буденовская порода.
-Не гони, — безнадежно напомнил Лит.
-В смысле, предки у коника хорошие, — пояснил северянин. — Ты-то чего в седло не сядешь?
-Я уже сидел утром, — пробурчал Лит.
-Так тренироваться нужно. Мало ли как жизнь обернется. Потом можем и Анарху оседлать. Она тоже ничего.
Вороная кобылка, непонятно отчего прозванная северянином Анархой, тряхнула гривой. Особого желания идти под седло кобылка не проявляла. Лит взгромождаться верхом тоже не жаждал. По-правде говоря, кое-что, ушибленное в амбаре, еще напоминало о том никчемном колдовстве. Но в седло Лит садиться уже научился. В случае чего, можно и проехаться. Но только на смирной лошади и недалеко. Верховая езда углежога не слишком-то восхитила.
