Назад в юность книга первая

На следующий день, придя в больницу, я отправился в ординаторскую, мне было интересно, подтвердился мой диагноз или нет. Сергей Михайлович встретил меня скептически:

-Ну что хирург, не подтвердился твой диагноз. Вернули Егоренкова нам назад, сказали, нет у него ничего хирургического.

От злости у меня даже загорелись щеки, я никак не ожидал, что так могу пролететь. Взяв историю болезни, я углубился в изучение записей.

В первой записи сделанной в приемном покое нашей больницы рукой Павла Сергеевича было написано нельзя исключить острый живот, но больной направлен в городскую больницу номер два, согласно адреса проживания.

Все понятно, никто не хочет брать к себе психического больного, и Паша сделал это очень быстро обнаружив, что по адресу он должен лечиться в другой больнице.

В городской больнице номер два было целых две записи, первая дежурного врача, который посмотрел больного и решил, призвать на помощь своего зав. отделения, известного в нашем городе врача высшей категории Розенблюма.

И уже в категорической записи Розенблюма наличие хирургической патологии полностью отрицалось.

Прочитав историю, я пошел в палату. Егоренков выглядел еще хуже, чем раньше, и жаловался уже и на боли в пояснице. От еды он отказывался, даже не пил воды, живот был прежний.

Обеспокоенный Сергей Михайлович с надеждой смотрел на меня. Я решительно сказал: -Сергей Михайлович, ведете больного, как хирургического, голод, переливаем физраствор, Рингер, ну, что там еще у вас есть. И снова назначайте консультацию хирурга. Поставьте в известность заведующего отделением, что у вас тяжелый больной, пусть он думает, что с ним делать.

На следующий день я снова зашел в ординаторскую, где расстроенный Сергей Михайлович сообщил, что больного повторно посмотрел хирург, но, увидев запись Розенблюма, тут же написал, что хирургической патологии нет.

Состояние больного ухудшалось, все специалисты дружно ничего не находили.

И на следующий день Егоренков умер.

На вскрытии у больного обнаружили большую язву задней стенки желудка около двух сантиметров с пенетрацией в поджелудочную железу и осумкованный перитонит.

У Егоренкова, оказалась племянница, врач, работавшая в одной из поликлиник Энска, и естественно до нее дошли слухи о произошедшем, и она написала жалобу в облздравотдел.

Я не смог отказать себе в желании сходить и послушать, что будет говориться на лечебно квалификационной комиссии собравшейся по этому поводу.

А на ЛКК, рецензент, мой профессор Егор Николаевич Марушев, потрясая историей болезни, почти кричал, врачам второй городской больницы, с которыми он был в не очень хороших отношениях:

-Вы, хирурги! Вам студент пятого курса диагноз ставит, за вас половину работы делает. Где были ваши глаза? Видели ведь что тяжелый больной, ну не хотите оперировать, так оставьте, наблюдайте.

Тут, видимо от большого ума, встал Розенблюм и сказал примерно следующее, что язвы не было, а двухсантиметровая дырка в желудке это результат посмертного лизиса тканей.

И тут уже вскочила главный паталогоанатом, которая лично производила вскрытие, раздраженная обвинениями в не компетентности в свой адрес, она не стеснялась в выражениях, и высказала Розеблюму, все, что она думает по поводу хирургов, которые не видят в упор своей патологии.

Я шел домой с одной стороны довольный итогами ЛКК, Розенблюму сняли высшую категорию, остальным хирургам дали по строгому выговору, но ведь человека уже не вернешь, и я все укорял себя, что не смог ничего сделать и доказать свою правоту хирургам. С племянницей Егоренкова провели беседу, и она не пошла в прокуратуру, хотя, скорее всего она и так бы никуда не пошла, чтобы не "выносить сор из избы", ведь судьба переменчива и может быть ей, как врачу тоже придется также краснеть и бледнеть за совершенную врачебную ошибку.

Шли последние дни цикла психиатрии, когда Михаил Львович в очередной раз пригласил нас на сеанс гипноза.

Как обычно мы расселись полукругом вокруг него больного, и Михаил Львович начал вводить его в гипнотический транс, почему-то я сразу понял, что сегодня у него ничего не получиться. Больной не мог сосредоточиться и внимательно слушать гипнотизера, а Михаила Львовича не было достаточно таланта, чтобы преодолеть это. Спустя двадцать минут он оставил свои попытки и обернулся к нам.

И тут, как черт меня толкнул под руку, и я предложил:

-Михаил Львович, а можно мне попробовать?

Тот устало улыбнулся и сказал:

-Ну, что же Сергей Алексеевич дерзайте, посмотрим, может из вас получиться не только хороший хирург.

Я сел напротив больного, сидевшего в глубоком кресле, и посмотрел ему в глаза, мужчина средних лет с тревожным выражением на лице также смотрел на меня, и я почувствовал, что между нами устанавливается невидимая связь:

-Вам тепло, удобно, вы хотите спать, по всему телу распространяется теплота.— Начал я говорить. Я говорил и чувствовал правильность всего, что я делал, и продолжал.

У больного на глазах исчезало тревожное выражение на лице, он закрыл глаза и буквально через пять минут уже спал. Вскочивший Михаил Львович подошел и поднял руку пациента, и она осталась поднятой после того, как он ее отпустил.

-Уже вторая стадия.— Прошептал он и посмотрел неверящим взглядом на меня:

— Все Сергей выводи его из гипноза, ты слишком неопытен, чтобы продолжать.

И я несколькими словами разбудил больного.

Остальная часть занятия прошла, скомкано, Дворкин был погружен в свои мысли и часто смотрел в мою сторону, а я ругал себя за неосторожность.

После окончания занятия, когда была обговорена дата зачета, Дворкин попросил меня задержаться.

-Сергей, я освобождаю тебя от зачета, давай сюда свою зачетку. И послушай меня, у тебя явный талант, ты можешь стать неплохим врачом психиатром, я заметил твой интерес к этой дисциплине, это было нетрудно. Сегодняшний случай еще больше убедил меня в этом. У меня к тебе предложение не хотел бы ты работать со мной.

-Михаил Львович, не буду скрывать, мне действительно было интересно, и я с удовольствием занимался у вас на цикле, но мне кажется, что это все-таки не мое.

-Ну что же вольному, как говориться, воля.— Вздохнул Дворкин и отпустил меня.

Второй семестр закончился у меня, как обычно пятерками.

И впереди у мужской части нашего курса лежали месячные сборы. Отец, провожая меня, хмыкнул:

-Ну, вот хоть узнаешь, что такое солдатская каша.

Я при этом еле удержался , чтобы не рассмеяться, потому, что срок службы в армии у меня в первой жизни был побольше, чем у отца. Аня же висла на шее и рыдала, это ведь было наше первое расставание на такой срок.

На вокзале, куда потихоньку подтягивались мои однокурсники, царил бедлам. Трезвых студентов почти не было. Но Дмитрий Иванович Максимов наш боевой полковник, соколом летал по залу ожидания и перрону и все-таки сумел собрать нас у вагона к отправлению поезда, Наконец, мы с шумом и гамом загрузились и начали рассаживаться по интересам. Но интерес у большинства был один, как можно быстрее нажраться. Из сумок и рюкзаков извлекались все новые бутылки. Скоро по купе раздавались песни, анекдоты. Дмитрий Иванович благоразумно удалился от нас и в одиночестве, по-видимому, занимался тем же самым. Молодая проводница, уже не рисковала заходить к нам, потому, что со всех сторон сыпались комплименты и нескромные предложения. Ближе к вечеру один из студентов познакомившись с девицей легкого поведения, требовал по очереди от всех, освободить ему на некоторое время купе для одного мероприятия, он обошел уже почти весь вагон, пока ему не посоветовали использовать для этих целей туалет.

-А разве там можно это делать?— Наивно спросил он.

-Можно, можно!— во весь голос заржала пьяная кампания.

Но еще больше все смеялись, когда этот несчастный опять ходил по вагону и искал десять рублей в долг.

-А представляешь Вова, сколько ты еще потратишь, если придется лечиться.— смеялись туалетные советчики.

Но постепенно все успокоились и заснули, несмотря на то, что солнце красным шаром продолжало висеть над горизонтом.

Еще перед сборами у меня была беседа на военной кафедре.

Полковник Капитонов и Максимов объясняли, что командиром сборов буду я.

— Но Дмитрий Иванович, на нашем курсе есть служившие ребята, у них есть звания сержантов, пусть они и командуют.

-Знаем мы этих служивых, ничего у них не получится. А тебе, когда вы приедете на сборы, приказом командира полка присвоят звание старшины и все дела. И мне кажется, что командовать у тебя получиться не хуже чем по кабакам бегать.— И Максимов хитро подмигнул мне.

В Кандалакше мы все, не выспавшиеся с головной болью, пересели на местный поезд и направились в сторону финской границы в поселок Алакуртти, где располагался пехотный полк, в котором нам предстояло провести целый месяц. Настроение у меня было почему-то не очень хорошее, и я даже успел за вагоном в Кандалакше вырубить одного местного хулигана, который не знаю уж, зачем начал приставать к нашему самому безобидному студенту. Когда я вмешался, он с удовольствием пошел за вагон вместе со мной, где я без долгих разговоров просто ударил его в ухо и ушел. Но оказывается, свидетели этого события все-таки были, и мне начали жать руку мои однокурсники, восхищенные быстротой разрешения конфликта.

Приехали мы в полк где-то около двенадцати часов. Нас быстро переодели в военку, и отправили в физкультурный зал, где предложили ожидать дальнейших распоряжений. Время шло, но по-прежнему мы были предоставлены самим себе, Максимов тоже куда-то пропал. Потихоньку все стали разбредаться по территории, и я последовал их примеру. Сама часть, меня не интересовала, за время службы я навидался их, сколько хочешь, но вот река, протекавшая невдалеке, просто манила. Мое сердце завзятого рыбака не выдержало, и пока с нами никто не занимался, я отправился посмотреть эту порожистую речку. За мной увязался мой однокурсник, который тоже был любителем рыбалки, мы не торопясь, вылезли через дыру в заборе и направились к реке. Затем мы с полчаса двигались по скалистому берегу, обсуждая, где может стоять хариус, а где форель, и тут я увидел вдалеке, приближающуюся грузовую машину со стоявшими в ней военными. При виде этой машины, у меня появилось неприятное предчувствие и я, дернув соседа за рукав, показал на машину и побежал к ближайшим кустам. Когда мы уже забирались в них, машина наверху остановилась, и командный голос крикнул:

-Быстро найдите этих двоих, они где-то тут!

Сверху послышался шум, и вниз сбежали три рядовых, кавказского вида с повязками с надписью патруль на рукаве Они тщательно обследовали берег и прошли буквально в двух метрах от нас, мы лежали в кустах, а меня разобрал дурацкий смех, и я даже закрывал себе рот, чтобы не рассмеяться. Меня, полковника медслужбы в прошлой жизни, сейчас разыскивают три рядовых, чтобы отправить на губу.

Особого старания солдаты не проявили и крикнув:

-Здэсь ныкого нэту!— Полезли наверх.

Когда машина тронулась я вместе с товарищем выбрался из кустов и продолжая ржать наблюдал, как удаляется патрульная машина, увозя с собой трех или четырех наших однокурсников, сидевших в кузове с печальным видом.

Когда мы вернулись в часть, в физкультурный зал, где нас пока разместили, все уже были в курсе, что наш приезд оказывается, уже ожидали, и по опыту прошлых лет держали рядышком патрульную машину. И когда студенты, уже одетые в военную форму, начали разбредаться по окрестностям, их быстренько собрали и увезли на гаупвахту, чтобы служба им не казалась медом.

Вскоре появился наш преподаватель, который объявил, что мы будем жить в казарме, вместе со студентами из Ленинградского Санитарно— гигиенического института, и что мы не должны опозорить почетное звание студента нашего университета, перед лицом наших ленинградских коллег. Но мы уже проявили свою недисциплинированность и теперь несколько наших товарищей уже отрабатывают строевой шаг на гарнизонной губе. После этого он объявил о том, что я буду исполнять обязанности командира наших сборов в казарме во время отсутствия старших командиров, отвечать за проверки личного состава и за другие проблемы. Прибывший вместе с ним командир полка в краткой речи также попросил нас вести себя, как положено советским людям, комсомольцам, соблюдать требования воинских уставов, и не влиять на рядовой состав полка плохим примером. После чего вручил мне лычки старшины и удалился. Наши служившие товарищи с удивлением и усмешкой смотрели на меня. Глядя на выражение их лиц, я мог без труда прочитать их мысли:

-Вот дали салаге просто так звание, посмотрим, как он покомандует. Это не так легко, как он думает.

После этого мы,пока еще неорганизованной толпой, поперлись в казарму. Это было стандартное трехэтажное здание каждый этаж, которой был рассчитан на стандартную мотострелковую роту из двух взводов. На третьем этажа нас и расселили. Нас было всего пятьдесят три человека и мы заняли свободную половину казармы слева от входа. Справа уже расположились сангиговцы.

Пока ребята занимали места на двухъярусных койках, я отозвал в сторону наших служивых и начал выяснять справятся ли они с командованием отделениями, но хотя наши старики и строили из себя опытных вояк, оказалось, что все они были в армии фельдшерами, и командовать у них вряд ли получиться. Но других у нас все равно не было, поэтому я быстро распределил по списку пять отделений и назначил их туда командирами хотя они особо не горели желанием . Пока мы беседовали на эту тему я сам по быстрому пришил старшинские полосы на погоны и мотострелковые эмблемы, увы, медицинских мы пока не заслужили. Затем подшил подворотничок из, предусмотрительно захваченного из дома, полотна, вставив в его сгиб кусок тонкого проводка . Все мои действия сопровождались переглядыванием наших "стариков", ну, а когда я после этого встал и ловко заправил кзади гимнастерку, они по-моему, слегка прибалдели.

-Мужики, вы короче объясняйте молодежи, все по порядку, про портянки, подворотнички, и покажите, как подшить погоны и эмблемы. Пусть посмотрят шинели, может петлицы не на всех есть. А я пойду по казарме надо ведь и вам сержантские лычки раздобыть, и вообще выяснить, что тут и как.

Когда я, спустился на этаж и с безразличным видом прошел мимо дневального у тумбочки, тот, уставившись на мои старшинские погоны, отдал мне честь, и даже не заикнулся, кто и для чего идет в расположение роты. Подойдя к прикрытой двери каптерки, я постучал и после приглашения зашел вовнутрь. Там сидела пара сержантов и старшина. Когда я зашел, они с удивленным видом переглянулись, и потом один из них с прояснившимся лицом объяснил остальным:

-Да это наверно старшина этих придурков с третьего этажа. Чего-то наверно хочет.

— Точно мужики хочу, поговорить бы с тобой старшина?

Тот посмотрел на своих товарищей и те вышли, оставив нас вдвоем.

-Слушай старшина ты сам то откуда.

-Я в общем то родом с Энска, только вот призвался с Мурманска.