Начальник еще раз окинул Окассия и его спутников критическим взглядом. Будто коня покупал, да изыскивал в нем изъяны.
— Удостоверьте грамотой, — проскрипел он.
Федор про себя присвистнул. В большинстве мест, стражник при воротах был невеликим чином, и сразу перекинул бы свалившуюся на голову делегацию "больших людей" на вышестоящего начальника. Но здесь дисциплина и чувство собственной значимости караульных было не хуже, чем у гвардейцев ромейского императора. Это внушало.
Отец Окассий безмолвно откинул полу плаща, извлек кожаный футляр, вытащил, осторожно развернул свиток пергамента с печатью, и вручил его стражу. Страж, как оказалось умел, читать, — умение доступное далеко не всем франкским варварам. Приняв пергамент, он некоторое время шевелил губами, разбирая строки. Наконец он осторожно свернул пергамент большими руками, и с легким поклоном вернул Окассию.
— Я сервант-д-арме Дидье, господин. Я сам провожу вас. — Начальник поста обернулся к своим людям. Умберто, — за старшего. Принимай и разводи.
— Уи, — коротко отозвался назначенный.
— Прошу за мной, господа.
Дидье повернулся, и положив руку на рукоять висевшего при бедре меча, направился к крепости. Компаньоны двинулись за ним. Путь, которым вел их провожатый, оказался пологим пандусом, который постепенно поднимался параллельно крутому холму, и оседлавшей его крепостной стене. Любой, кто попытался бы подняться этим путем без спроса, оказывался, на долгом великолепно простреливаемом пространстве, где не было никакой возможности для укрытия. Штурмовой отряд поднимавшейся здесь, мог истаять, так и не добравшись до ворот в стене. Как и всякому опытному солдату, Федору вообще не хотелось брать штурмом никакую крепость, потому что дело это всегда крайне рискованное. Мало что значит твое воинское уменье, когда на тебя сверху опрокинут котел раскаленной смолы, или же ты лезешь по лестнице, конец которой усердно рубит засевший на стене шалун с топором... Но глядя на укрепления Маркаба, Федор признал, что штурмовать конкретно эти стены — он бы хотел в самую последнюю очередь. Ну, почти в последнюю. Человека, видевшего вблизи титанические стены Нового Рима, никакие другие крепости уже поразить не могли. Но уважение здешние стены внушали — однозначно.
— В каком достоинстве наш провожатый? — Тихонько спросил Федор на греческом Окассия, пока они продолжали подниматься по пологим ступеням.
— Он "оружный слуга", — пояснил Окассий. — Сервант де арме, или же сержант эт армс, как говорят в ланжисе бриттов. Это значит, что он принадлежит к вспомогательным воинам из людей простого сословия. Ядром же орденского войска являются всадники из знатных родов, их называют "шевальерс", то есть всадниками.
— А знак у него на груди?
— Этот знак как раз и обозначает что он сервант. Знак этот в виде буквы "T" символизирует крест, на котором принял смерть наш спаситель Христос. У слуг он, как видишь, без верхней палки, то есть как бы без таблички с титулом, где было указано, что Христос есть царь иудейский. Полный крест с четырьмя палками — то есть с верхним титулом, полагается только благородным рыцарям.
— Смотрю, ты изучил нравы сего ордена.
— Какой бы я был посланец, если бы не знал тех, к кому послан? — Пожал плечами Окассий.
— Есть еще что-то о обычаях этих воинов, что мне следует знать? — Осведомился Федор.
— Хвали Бога будучи среди божьих людей. Иначе они открутят тебе голову, сын мой.
Провожатый, тем временем привел их к верхним стенам. На воротах здесь стоял еще один пост. И здесь уже вместе со стражниками оказался воин, на наддоспешнике и плаще которого был полный белый крест. Встретившись с ним взглядом, Федор внутренне поежился. У рыцаря были глаза фанатика, который не боится ничего, а ради своей веры сделает — все. Ровно такой же взгляд был у муслимских бесноватых воинов, будто эти люди были уже не здесь, а где-то в другом мире.
Сержант, экономя слова, четко доложил рыцарю, и тот снова потребовал у Окассия бумаги. Священник безмолвно снова извлек футляр.
Далее их провожал уже сам рыцарь с нездоровыми глазами. Он вел их по мощеному черному камню, мимо второй, более высокой наклонной стены, из которой вырастали мощные башни. Вел мимо толстых бойниц, под сводчатыми тяжелыми арками, затем по огромному двору, где тренировались, гремя железом, взмыленные орденские бойцы. Вел мимо огромных конюшен, откуда доносилось лошадиное ржание. При входе в конюшню мальчишка-конюх сидя на скамейке чистил бока коня пучком сена, энергично напевая себе под нос, "Ах младший сын рода Роже де Бриуз, добродетелен так, что в восторге Иисус...". Похоже, сие произведение уже набрало в святой земле популярность. Федор подавил в себе острое желание на ходу пнуть мальчишку под афедрон, чтоб тот кубарем сверзился со скамьи и пропахал землю носом.
— Еще немного, и я сам поверю, что этот нортманн победил пирата плевавшегося огнем, а я целовал ему ноги, — тихонько пожаловался Федор Окассию.
— Крепись, сын мой, — на ходу отозвался монах.
Из двора рыцарь вывел их в галерею с двойным рядом окон, где над каждым большим сводчатым окном было еще квадратное окно поменьше. Крепость кипела жизнью. Четким военным шагом мимо компаньонов прошел отряд в черных рясах монахов-августинцев. Дальше, во внутренних помещениях несколько слуг мыли зал, сгоняя воду деревянными швабрами по наклонному полу. Встречались рыцари. Прошли навстречу слуги с корзинами и закупоренными огромными кувшинами. А рыцарь все вел их и вел, — крепость была велика. Рыцарь поднялся по лестнице, и следуя за ним, Федор увидел через окно вид с горы на низину, прекрасный для любого человека, и вносящий успокоение в душу военного. Насколько неприятно было бы эту крепость штурмовать. Настолько же спокойно было сидеть внутри под её защитой.
Перед сводчатой дверью был еще один пост. Двое рыцарей с белыми крестами и в белых плащах, стояли на карауле по обе стороны от прохода. Провожатый с фанатичными глазами отрапортовал одному из стражей, — у того лицо было иным, располагающим. А учтивый страж вежливо попросил Окассия бумаги. Тот без малейшего признака раздражения в очередной раз извлек футляр. Учтивый страж скрылся с бумагами Окассия за дубовую дверь, через краткое время вернулся, и отворил её перед гостями.
— Проходите, господа, комендант66 ждет вас.
Помещение за дверью оказалось хорошо освещенной залой, которую комендант, видимо, использовал как рабочий кабинет. На столе лежали писчие принадлежности, и бумаги. У стены стояли два шкафа с огромным, — почитай больше пары десятков! — количеством книг. Нос Парфения, будто флюгер, тут же уперся в книжные полки. Федора же больше интересовал комендант. Здоровый, что бык, короткостриженый человек с тяжелым лицом. Щеки его слегка отвисали, будто собачьи брыли, но в этом не было слабости. Скорее комендант божьих воинов своими брылями и меланхоличными глазами напомнил Федору молосских боевых псов — огромных зверей, которых любили держать у себя во дворах ромейские динаты. Тот тип зверей, которые слишком велики, чтобы быть злыми попусту. И который никто не хочет видеть разозленными.
— Приветствую вас, господа, — светлоглазый здоровяк протянул вошедшим компаньонам футляр с бумагами Окассия, и тот принял их обратно. — Я комендант замка Маргат, рыцарь-в-праве, Оливье де Виль. Магистр и приор нашего ордена прислали мне особое распоряжение, дабы я оказал посланцам святейшего папы всяческую поддержку.
Компаньоны представились в ответ.
— Благодарю вас, — вежливо кивнул головой Окассий,— нужный нам человек, Фабиан де Ластик. — Он здесь?
— А вы не любите откладывать дело в долгий ящик, — заметил комендант.
— Дела святого престола не ждут, — мягко заметил Окассий.
— Да... — комендант чуть замялся. — Рыцарь Фабиан. Он ждал вас здесь.
— Ждал? — Тут же заострился Окассий.
— Он и сейчас вас ждет. Но... — комендант смущенно огладил свои брыли. — Не уверен, что вы теперь захотите его видеть.
Услыхав что-то непонятное, Парфений отвлекся от книг. Компаньоны переглянулись.
— Господин де Виль, вы говорите загадками, — расправил плечи Окассий. — Что с нужным нам человеком? Разве он не в замке?
— Не вполне... — Пробормотал комендант.
— Что значит "не вполне"? — уже слегка раздраженно спросил Окассий.
— Он теперь рядом с замком. — Буркнул комендант. — Это единственный способ, которым я мог соблюсти приказ, в сложившихся обстоятельствах... Искомый рыцарь покинул наш орден. Но он все еще неподалеку.
— Господин де Виль, — слегка побагровев ушами, но теперь уже с волевым спокойствием заговорил Окассий. — Вы понимаете кого я здесь представляю? Хочу вам напомнить, что вы не только монах, но еще рыцарь. Поэтому престаньте говорить загадками. Я их не люблю. Дайте четкий рапорт — где нужный нам человек, и что с ним случилось?
— Простите господин. — Комендант выпрямился. — Даю рапорт: Нужный вам человек, Фабиан де Ластик, ожидал вас здесь, согласно приказу. Однако уже два месяца, как Фабиан де Ластик выбыл из состава ордена Святого Иоанна Иерусалимского, и ныне приписан к ордену святого Лазаря Четверодневника. Фабиан де Ластик сменил белый крест на зеленый.
— Жопа Вельзевула, покарай его Господь! — Пораженно рявкнул побледневший Окассий. — Вот же дерьмище-то, смилуйся над нами Приснодева!.. — Монах растерянно тряхнул головой, глянул на хозяина кабинета — Прошу прощения, за мою несдержанность на язык, господин комендант. Просто таких новостей я точно не ждал.
— Вполне понимаю вас, господин, — учтиво отозвался комендант.
— Это... подрывает нам все планы...
Парфений, как человек культурный был терпелив, а вот Федор терпением в непонятных ситуациях не отличался. Когда квохал один комендант, он еще терпел. Но когда тот смог переманить на свою сторону еще и Окассия, и оба начали бормотать на пару — терпелка гвардейца истощилась.
— Куманек Окассий, — ровным голосом позвал Федор. — Теперь ты дай мне отчет. Какого рожна здесь происходит?
Окассий повернулся к нему.
— Наш рыцарь, хранитель меча... — Окассий нервно вздрогнул. — Наш хранитель заболел проказой.
Лицо Федора вытянулось так, что на щеках заныла кожа.
Несколько секунд длилась немая сцена.
— Нам... нужно посовещаться. — Наконец выдавил из себя Федор.
— Втроем, — уточнил Окассий.
— Без посторонних, — согласно кивнул Парфений.
* * *
Глава двадцать вторая.
— Оглоблю мне в дышло, да поперек! Сто копий мне в печенку! Стрелу в афедрон! Да, чтоб мне девки не давали! — От души выкатил Федор.
— Чтоб меня надуло да разорвало! Монаха в козу, монашку на морковку!.. — Эхом проярился Окассий.
Парфений промолчал, и оба компаньона обернулись к нему.
— Что вы на меня смотрите? — Развел руки Парфений. — Я ругаться не мастак. Но согласен, ситуация бедовая.
Комендант оказался столь любезен, что без лишних разговоров организовал троим посланцам отдельные покои. Сквернословить Федор с Окассием начали сразу же, как за провожатым закрылась дверь.
— Да что же, у вас во всем католичестве не нашлось другого горе-вояки в подряснике, кроме этого? — Взвился Федор.
— Дак, кто же знал? — Пожал широкими плечами Окассий. — Когда я выезжал к вам в Романию, он был здоров. Комендант говорит, болезнь, попущением Господа, скрутила его недавно.
Федор крутанулся на месте, на каблуках своих сапог. Положение и правда получалось неприятное. Проказа, она же "слоновья болезнь", она же "лепра ориенталис", была болезнь наводящей ужас даже на самых отважных людей. Хворобь эта была заразной, и передавалась от человека к человеку при телесных контактах, при чихе да сморкании, а может и еще каким дьявольским злокозненным способом. Развивалась хворь неторопливо, будто давая человеку проникнуться отчаяньем неизбежности. Сперва начинала теряться чувствительность членов. Затем облик человека менялся, кожа становилось жесткой, и начинала напоминать своими огромными морщинами слоновью, что и дало одно из названий сего ужасного недуга. Наконец, у человека не ощущавшего боли, незамеченные мелкие ранки да ссадины приводили к тому, что несчастный начинал гнить заживо. Отваливались носы, уши и пальцы. Заболевших старались держать в специальных лепрозориях. Но некоторые бедолаги все же бродили неприкаянными, всюду гонимые, не могущие нигде остаться близ людей. Скрывая свой ужасный вид под глубокими капюшонами и масками с прорезями для глаз, предупреждая о своем приближении звоном колокольчиков, эти отвергнутые скитались, живя в ужасе, и ожидая ужасной кончины. Бррр!..
Федор поежился.
— Ну и что нам теперь делать, — снова развернувшись на каблуках, вопросил он компаньонов. — Какие мнения?
Парфений огладил растрепавшуюся в дороге бороду.
— Что ж тут думать? На кой нам теперь такой спутник? Оставить его здесь, и дело с концом. Пускай здешняя братия и разбирается с несчастным.
— Эй, это невозможно! — Тут же набычился Окассий. — Хочу напомнить вам, достойные друзья, что в этом деле поставлена на кон репутация престола его первосвятейшества папы. И сей рыцарь с его мечом должен обеспечить наше участие в исполнении общего древнего договора.
— Так что ж нам теперь? Бродить с твоим рыцарем, пока у нас у всех лица слоновьими рожами не обратятся? — Хмыкнул Федор. — Тебе-то, кум Окассий, хобот может и пойдет, а я знаешь, без него обойдусь... — Федор задумчиво почесал нос. — Есть другое предложение. Эта крепость битком набита боевыми монахами. Пусть рыцарь передаст меч одному из них, а сам останется тут... лечиться. Новый монах пойдет с нами, и так договор со стороны твоего папы будет исполнен. Что скажешь?
— Это, пожалуй, вариант, — Согласился Окассий.
— Парфений? — Обернулся ко второму компаньону Федор.
— Да, хорошее решение.
На боку у Федора что-то зашевелилось. Глянув вниз, он увидел, как его колдовской меч самоходом ползет из ножен, используя перекрестье гарды, как две лапы, которые елозили по обоймице, нащупывая опору. Федор подтянул ножны, и наполовину вытянул клинок на свет.
— Да, Солнцедар? Чем ты обеспокоен?
— Ничем я не обеспокоен, — сварливо отозвался клинок. — Просто слушаю ваши многомудрые речи. Вы тут так говорите, будто передать меч плевое дело. Но если речь о моем собрате — захочет ли он сам покинуть своего владельца? Вы, знаешь, хоть существа смешные, да недолговечные, а все ж и мы к вам привязываемся.
— Думаешь, — тот меч может заартачиться? — нахмурился Федор.
— Если они с носителем крепкие друзья, то конечно может. Впрочем...
— Что?
Меч помолчал.
— Я, знаешь, не уверен, что здешний клинок действительно из моего племени.
— Почему так думаешь? — Заострился Федор. — Ты же его еще не видел.
— Кабы видел, так уж сомнений бы не было. — Похвастался меч. — Дело вот в чем... Болезнь, которую вы именуете проказой, вызывают, как бы это сказать... мелкие пакостные твари.
— Демоны! — Подсказал Окассий.
— Да сам ты демон... — буркнул меч. — не демоны никакие, а мелкие болезнетворные организмы. Настолько крохотные, что вам их невозможно увидать вашими слабыми глазами. Эти пакостные крохотульки подобны армии завоевателей, попав в ваш организм, они начинают сражаться с хранителями вашего организма, и если побеждают — начинают менять ваше тело для собственного удобства, как побежденную провинцию. Я не слишком сложно говорю?
