Эрлик в тумане

Он сделал паузу. Голос молчал, словно подтверждая его слова.

— Может, я сейчас не здесь, — сказал Ганзориг, вдруг охваченный отчаянием, злясь на эту загадку. Как можно их игнорировать, если они здесь, рядом, бери, если сможешь? Не смогла даже Саар. Даже близнецы предпочитают о них не думать. — Может, я один поддерживаю твою жизнь, — тихо проговорил он. — Не помни я о тебе, ты бы исчез и больше не появлялся.

— Так вы считаете, что мы — кучка частиц, болтающихся в неопределенности между бытием и небытием? — восхитился Голос. — О, дальше от истины близнецы еще не были.

Адмирал ощутил покалывание на коже, волосы поднялись, как от статического электричества. В груди заныло, боковое зрение упало, и коридор справа и слева потемнел. Дверь в каюту сдвинулась влево на два десятка сантиметров, стена, оказавшаяся чуть выпуклой, распрямилась. Коридор стал шире, пространство, которое до сих пор было искривлено, вернулось к прежней геометрии.

— Они ошибаются, — заявил Голос. — И я это докажу.

По ту сторону двери раздались отчетливые шаги — ботинки, хрустевшие по гравию. Ганзориг попятился в темный коридор. Близость разгадки испугала его сильнее, чем огорчало отсутствие ответов. А потом ручка двери повернулась вниз.

Он не стал ждать, когда дверь откроется. Охваченный необъяснимым страхом, Ганзориг бежал, словно сновидец из ночного кошмара.

Но, выбравшись из-под влияния каюты и избавившись от странного туннельного эффекта, он не смог вытерпеть такого позора. Вернуться было невозможно, а среди экипажа обоих кораблей был только один человек, к которому он мог придти и признаться в таком постыдном поведении, не рискуя стать объектом осуждения или жалости. Оборотень был лишен моральных принципов, а если и обладал, то каким-то собственным сводом. Кроме того, он мыслил странно и мог понять произошедшее так, как не понимал Ганзориг.

— Вы зря переживаете, — сказал Кан, выслушав краткий рассказ адмирала. — Судя по всему, там было какое-то сильное поле — магнитное, например. Люди радиочувствительны, у нас даже количество лейкоцитов меняется в зависимости от солнечной активности. На вас повлияли, и вы впали в панику.

— Спасибо, но это слабое утешение, — ответил Ганзориг. — Капитан сбежал от дверной ручки, как ребенок — от дверцы шкафа.

Кан улыбнулся.

— Вы в детстве боялись шкафов?

— Разумеется, нет. Это просто образ.

— Не ругайте себя. Считайте, что это магия.

— Это была не магия, если не считать пространственного искажения. Братья говорили ерунду. Об этих двоих нельзя забывать.

— Близнецы хотели, чтобы мы занимались делом, а не гадали на кофейной гуще. Они нам не вредили: тот, кто в реакторе, вообще молчит, этот болтает всякую чепуху... Рано или поздно проблема решится сама. Я не легкомысленный, но я не вижу реальных выборов. Если Саар не может работать с пространством вокруг каюты, нам туда не попасть.

— Зато он может выйти в любое время.

— Выйдет. Но не в любое. Кто бы там не сидел, он чего-то ждет. И мы знаем, чего. И братья знают. Пока камертоны не заработают, и мы не начнем отсюда выбираться, эти двое будут на своих местах. Подождем еще немного.

— А что потом?

Кан снова улыбнулся, и адмирал понял его без слов.

— Кстати, Вайдиц закончил тесты, — продолжил оборотень. — Он выяснил, кого нет среди погибших. Я послал вам сообщение.

— Сегодня я ничего не читал. И кого же?

— Один — старший офицер, отвечавший за безопасность. Второй, вы не поверите, повар!

— Прекрасно, — вздохнул Ганзориг. — Меня напугал кок.

Вас двое. Навсегда. Когда-то вас могли разделить. Вам сделали бы сложный протез второй ноги и костей таза, вырастили недостающие ткани и органы, и вы бы освободились друг от друга, со временем научившись ходить. Но ваш приемный отец не дал разрешения на операцию — он хотел знать, чего хотите вы. Мнение детей никого не интересовало, а врачи предупреждали, что с каждым годом шансов на успех становится все меньше. Нет, говорил он, решать должны они.

Но вы все решили давным-давно. Вы всегда знали, что откажетесь. Вы врастали друг в друга, учились распределять свои мыслительные процессы так, чтобы обмениваться информацией с соседним мозгом. Постепенно вклад двух частей начал превышать их простую сумму. Объединяя усилия, вы ускоряли процессы мышления и делали качественные переходы, невозможные для компьютеров, с которыми вам приходилось конкурировать. Вы не перебирали варианты. Вы отточили свой совместный ум до такой остроты, что теперь нацелили его на сингулярность и готовы вытащить ее на белый свет — или втащить весь свет в нее.

Но только если выиграете у чтеца вероятностей.

На стук вылез Балгур.

— Нет, — сказал Джулиус. — Мы сами.

Фамилиар вернулся под кровать. Братья подъехали к двери, открыли ее и посмотрели на Тому. Она сделала не слишком уверенный шаг и наткнулась на колесо.

— Что-то случилось? — осведомился Франц.

— Я скучаю, — ответила она. — Можно войти?

Братья быстро обменялись мнениями.

— Прости, — сказал Франц. — Сейчас мы заняты.

— Пожалуйста! — воскликнула Тома. — Я так скучаю. Это невыносимо. Вы дали мне это чувство, а потом отняли. Вы жадные! Вы сами всё время им пользуетесь, но он не должен быть только для вас!

Она попыталась протиснуться между колесом и дверью. Франц придержал коляску.

— Мы не пользуемся, — ответил он. — По крайней мере, не все время. Ты отреагировала наихудшим образом из возможных. Так что не проси.

Тома выбросила вперед ладонь, словно боец во время рукопашного поединка. Волна силы прокатилась от нее до противоположной стены каюты; тяжелая кровать вздрогнула так, что едва не вырвала крепления из пола.

Коляска с близнецами не шелохнулась.

— Тома, иди, — сказал Франц. — Будем считать, что ничего не было. Иначе ты можешь оказаться под арестом.

— Было, — возразила Тома. — Очень даже было.

Она ударила себя в грудь пальцами, сложенными в знак, и ее одежда серым пеплом осыпалась на пол.

— Черт! — проговорил Джулиус. — Это уже слишком!

— Я тоже так думаю. Неужели мне придется возвращаться к себе в таком виде? — Она развела руки в стороны. — Мне холодно. Я где-нибудь замерзну. — Она опустилась на колени и вцепилась в колеса. — Я не уйду. Впустите, или вам придется прогнать меня силой.

— Так и будет, — невозмутимо ответил Франц.

Внезапно Тома вплотную приблизилась к креслу и попыталась обнять их бедра. Близнецы мгновенно отъехали назад, и Тома оказалась в каюте.

21.

Он наблюдал за ними из темноты. Первой прошла Саар с каменным выражением лица. За ней — Тома в чужой одежде, в расшитом халате старухи, делавшем ее похожей на архетипическую богиню. Тома сияла: счастливая, добившаяся своего. Они не видели Вальтера или не обратили на него внимания, скрывшись за поворотом.

Он спустился по лестнице в конце прохода, откуда они появились. Широкий коридор с четырьмя дверьми, мягкий ковер на полу, обитые деревянными панелями стены и лифт в противоположном конце. Последняя дверь достаточно широкая, чтобы в нее въехала коляска с близнецами. Другие каюты его не интересовали. Могущество братьев пугало, но чем реже он их видел, тем меньше боялся. "Возможно, это они сделали ее такой", думал он. Вечером он собрался с пристрастием допросить ее, но не смог попасть в каюту, даже приблизиться к двери. Спустя минуту тщетных попыток до него дошло, что Тома заперта колдовством старухи. Разозленный, он вернулся к себе и начал рыться в корабельной сети в поисках ключа, отпирающего пространственные ловушки.

Наконец, братья дали о себе знать, и теперь Саар каждое утро уходила в аппаратную "Грифона". Кан пропустил сеанс восстановления, не откликнулся на вызов по коммуникатору, и в один из вечеров Ева вышла на его поиски, обнаружив в кают-компании.

— Нет, — сказал он. — Меня все устраивает. Ты сама говорила, что мое здоровье в норме.

— Это если верить приборам. Стоит ли рисковать?

— Пусть все остаётся, как есть. Я здоров. Считай, что моя животная часть компенсирует все проблемы.

— Когда я вижу твою животную часть, она обычно спит где-нибудь в коридоре или дальних закоулках.

Кан усмехнулся.

— Похоже, мне здесь больше нечем заняться. Сила не нужна, только мозги.

Ева смотрела на него с улыбкой, и ему в голову вдруг пришла мысль, поразившая своей простотой и неожиданностью: за все это время, за все месяцы путешествия, он никогда не думал о ней как о женщине, никогда не оценивал ее, не замечал ни достоинств, ни недостатков. Это показалось ему настолько странным и необычным, что слова вырвались сами собой

— Раньше... — начал он и смолк, смутившись своей откровенности. Ева вопросительно подняла брови.

— Неважно.

— Важно. Говори.

— Раньше я думал, что женщина не может быть другом мужчине. Что они не могут просто общаться. — Он замолчал.

— Это ты комплимент пытался сделать или наоборот?

— Ни то, ни другое. — По ее лицу он видел, что она тоже смущена и немного напугана таким поворотом. — Ева, я знаю, что ты обо мне думаешь, и ты права. Но мне с тобой легко. В моей жизни это редкое явление.

— С Ганзоригом ты прекрасно общаешься.

— Он мужчина, и он старше.

— Понятно. — Ева вздохнула. — А я вот помню, как ты мне лицо прокусил.

— Я же говорю: ты права. Но это ничего не меняет. Я не утверждаю, что ты считаешь меня своим другом. Я говорю, что мне с тобой легко. И... — он вновь помедлил, — для этого мне не надо с тобой спать.

— То есть ты не смог бы просто общаться с Саар?

Он отрицательно покачал головой.

— Кстати, Саар тебе не говорила, что Тома под арестом? — спросила Ева просто так, чтобы уйти от смущавшей темы, и испугалась, увидев, как изменилось его лицо.

— Что она сделала?

— Не знаю. Знаю только, что Саар заперла ее в каюте и теперь сама носит ей еду. Пространственная ловушка. Ни войти, ни выйти.

Оборотень внимательно смотрел на нее.

— Ты ведь в курсе, почему между нами трения? — спросил он. — Саар наверняка тебе рассказывала. — Ева молча кивнула. — Понимаешь, что это срежиссировано? Что это ее игры?

— У тебя паранойя, — неосторожно сказала Ева, мгновенно смолкнув, едва увидела опасный блеск в его глазах. Он поднялся с дивана и заходил взад-вперед. В кают-компании было холодно и неуютно — вряд ли сюда приходил кто-то еще, кроме него. Но Ева заметила, что оборотня привлекают такие безлюдные, нежилые места, и если он не сидел в аппаратной, именно в пустых отделениях его надо было искать в первую очередь.

— Все вы удивительно наивны и легкомысленны, — произнес он. — Тома — кукловод. Братья изменили ее. Зачем им это понадобилось? Последствия придется расхлебывать...

— Что значит — изменили? — перебила Ева. Кан остановился.

— Ты хотя бы заметила, что она стала другой?

— Разумеется. Но я не слежу за одной Томой. После перехода у меня куча работы.

— Тому изменили братья, — настойчиво повторил он. — Не знаю, зачем. Знаю, что от этого стало только хуже. Этой своей инициативой они запустили цепь событий...

— Если я правильно поняла твою идею, у них не было выбора. Ни у кого из нас. Мы не можем сделать что-то, чего она не предвидит. Но главное — другое. Почему это так тебя беспокоит? Она просто хочет вернуться на Землю, как и все мы.

Кан сел на диван. Его злость сменилась угрюмостью.

— Ты не знаешь, чего она хочет. Тебе представляется, что братья все просчитают, запустят резонатор, запихнут аномалию в черную дыру, и раз — мы на Земле. Почему тебе не приходит в голову, что может быть иначе?

— Как — иначе?

— Да не знаю я! — воскликнул он. — Если бы знал, был бы чтецом вероятностей.

— Может, ты все-таки придешь в камеру? — спросила Ева через некоторое время. — Хуже от этого не станет.

— Нет, — снова отказался он. — В этом нет ни смысла, ни необходимости. Здесь столько иллюзий, что любое действие запутывает нас еще больше.

Заперев Тому, Саар испытала облегчение. Близнецы вызвали ее по коммуникатору и попросили, чтобы она увела от них Тому. "И захватите, пожалуйста, какую-нибудь одежду", добавил Франц. Сгорая со стыда, Саар швырнула ей халат, заперла в каюте и отправилась назад к близнецам. Ей представлялась разноцветная схема, похожая на карту метро. Только что она побывала на пересадочной станции, и кто знает, куда теперь везет ее машинист?

Братьев было трудно выбить из колеи. Они выжидательно смотрели на Саар, вставшую посреди каюты. Ей не хотелось садиться на кровать, где несколько минут назад лежала Тома.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Госпожа Саар, вы все неверно истолковали... — начал Франц, но она остановила его взмахом руки.

— Я имею в виду, зачем вы дали своему фамилиару ее коснуться? Если то, что говорит Кан, правда, Балгур только увеличил ее возможности.

Братья выдержали паузу.

— Заклинание, которым является Балгур, дает человеку шанс слиться с чистой силой, — наконец, ответил Франц. — Объединить свою личную силу с общим, если так можно выразиться, полем. Но это не просто объединение. Знаете, что такое интерференция? Как следствие взаимодействия поля и этой личной силы в человеке возникают разного рода изменения. Иногда это идет ему на пользу. Иногда — нет.

Саар хмуро смотрела на близнецов.

— Я так понимаю, изменения Томы не пошли ей на пользу.

— Да, — ответил Франц. — Но такие вещи невозможно узнать заранее, хотя в этом случае шансы были, пожалуй, не на нашей стороне.

— Это еще почему?

— Власть над людьми дается не всем. И редко с благими целями.

— У каждого здесь своя доля власти.

— Не у каждого. А у тех, у кого она есть — ну так взгляните на них, госпожа Саар.

Она промолчала.

— Тем не менее, мы рискнули, — продолжил Франц. — Можете называть это предопределением или манипуляцией, как угодно.

Всем своим видом Саар выражала скептицизм и несогласие с их объяснением.

— Просто вы хотите с ней сыграть. И уверены, что выиграете.

Джулиус улыбнулся.

— Мы выиграем.

— Надеюсь, что у вашего выигрыша будут свидетели, — со злостью проговорила Саар. — Хотя вам, наверное, все равно.

Близнецы промолчали, решив не опровергать ее слова, и она покинула "Грифон", чтобы вернуться туда через день, когда братья завершили свое уравнение, в котором, разумеется, была и она.

Ей почти не приходилось участвовать в разговорах: близнецы обсуждали с Юханом математику и физику, поэтому большую часть времени она просто не понимала, о чем идет речь. Изредка они обращались к ней и Сверру, с которым ей предстояло работать. Через несколько дней она привыкла к терминологии, словно внезапно научилась понимать чужой язык — минуту назад это был набор звуков, а теперь они обрели смысл, пусть и не до конца понятный.

Все это был эксперимент, и никто не мог с уверенностью сказать, как он пройдет и чем закончится.

— Некоторые думают, — говорили ей братья, — что маги пространства работают с гравитацией. Но даже если речь идет о Земле, с этим можно спорить. А здесь нет массивных тел, которые могли бы создавать гравитационные колодцы. Мы внутри математической модели. По сути, вы работаете с топологией многомерного пространства, поэтому совершенно неважно, что за предмет в нем находится — большой корабль или маленький зонд.