— Ты что здесь делаешь? — всмотрелся в лицо: — Тебя забыли предупредить, что без важной вести вам в эту сторону вход закрыт?
Лиани быстро опустился на колено — боль отдалась во всем теле, — склонил голову:
— Я виноват. Шел к офицеру Амая, свернул не в ту сторону.
— Как тебя пропустил дозорный?
— Верно, отвлекся.
— Оба завтра будете наказаны, — сказал то раздраженно, но слышно было — он занят своими мыслями, и проступок Лиани уже почти выкинул из головы.
Отделались легко — сутками тяжелой и грязной работы. Сколько Амая не пытался назавтра расспрашивать, зачем юношу понесло в другую сторону от его комнаты, тот так ничего внятного и не сказал. Отвлекся, задумался, и сам не понял, куда идет.
А гонец утром уехал, Лиани этого не застал, но подтвердили товарищи на воротах. Не сомневался: увез ответ, а иначе зачем бы он тут оставался на ночь, не постоялый двор.
**
В монастыре Черного Дерева в эту ночь Нээле пришлось несладко. Девушке снился кошмар.
...Светляки над поляной, красиво, она бежит за ними, светляки кружатся вокруг, и звучит чей-то голос — человек говорит так, будто гладит кошку.
А потом светлячки начинают кружится, вот уже только одно огненное кольцо, и оно смыкается у нее на горле.
Нээле просыпается и едва может дышать. Лежит на узкой кровати в своей крохотной комнатке, откинув одеяло, и не сразу понимает, как без него холодно. Ставня приоткрыта, видимо, ее распахнул ветер.
**
...И другие люди говорили, и зеркало: глаза-обманки, то карими казались, то темно-синими, то были томными, то искрились лукавством. Хорошенькая, как цветы ландыша, и такая же маленькая. И так же чувствовала себя живущей в тени. Никто в крепости не видел ее недовольной, кроме личных служанок, но уж тем были знакомы и ее слезы, и приступы глухой безнадежной тоски, от которой не спят всю ночь.
А наутро снова выпархивала на галерею или во двор, вызывая у солдат не почтение, не затаенную страсть, а умиление.
В крепости она начала появляться недавно — с осени, скучно ей было жить в горном селе, хоть и довольно крупном. Выросла в городке в двух сутках пути от Сосновой, там поначалу и оставалась — но жена командира Таниеры ее со свету сживала.
Вот командир и нашел выход, устроивший его больше всех, Сайэнн средне, а жену совсем никак, но ее не спросили — поселить молодую подругу к себе поближе. Жена тут обосноваться не могла, слабое здоровье мешало, и годы были уже не те, скакать по горам. А Сайэнн никто больше не обижал, и дом — полная чаша, но она умирала от скуки.
От этой самой скуки и полюбила ездить верхом, о чем раньше не могла и помыслить, передвигаясь только в носилках. Здесь, в горах, на женщину в седле смотрели проще, хотя даже в Осорэи водились чудачки, любящие такие прогулки.
— Жили б в Срединных землях, никаких штанов и седел тогда, — ворчала Минору.
— Воительнице Тионэ было можно не только в штанах, но и отряды водить в атаку, — беспечно отвечала Сайэнн, — И она помогла установить власть Солнечной Птицы!
— То были давние времена, — непреклонно отвечала служанка, — А вы и так живете, словно, словно...
— Не я придумала тащить меня в крепость. Могли бы и там поселить, вот бы ты вся кипела и шипела, стараясь оградить от взглядов солдат!
— Да вы и так... Зачем ездите туда самовольно? Надо дождаться, пока приглашение будет, и подобающая охрана...
На этом месте Сайэнн всегда хмурилась. Господин Таниера очень был недоволен, что она ездит в сопровождении всего лишь одного вооруженного слуги да девушки-наперсницы. Места здесь было безопасны — какие разбойники под боком у пары сотен воинов? — но все-таки горы, мало ли что. Несколько раз он брал с молодой подруги слово не делать так больше, или грозился приставить к ней человек десять неотлучно. Но она, вновь приехав, заявляла, что соскучилась, не могла усидеть на месте в разлуке, и сердце его таяло. И он превращался в полного идиота, считала Минору.
А Сайэнн нравились эти моменты непослушания. Могла ведь просто кататься по лесам вокруг, но нет. Так веселее было.
Статуя местной хранительницы, почти слившейся в сознании сельчан с Иями, стояла в полутемном святилище, окутанная дымками курений, на подставке, заваленной весной и летом — цветами, в холодное время сушеными плодами. Хранительница покровительствовала женщинам, заботилась об их благе.
У статуи было медовое выражение лица, а край покрывала блестел, отполированный прикосновениями сотен просительниц за долгие годы. Она бы, наверное, с радостью помогла и еще одной жизни появиться на свет, только вот Сайэнн об этом не просила. Находясь тут, и не молилась вовсе, а со скукой снова и снова разглядывала давно знакомое.
И ворчливая, но верная Минору, которая ее, считай, вырастила, знала, что она тут не молится; зато в селе молодую женщину считали мечтающей о ребенке. Это дополнительно вызывало почтение. Знали бы...
Нет уж, тогда вмиг закончится ее и так невеликая свобода. И ничего взамен, подарков же ей хватает и так. Хорошо, что Минору искусная травница.
Снаружи, неподалеку от выхода, его и заметила. В селе новые люди бывали нередко — торговцы, вестники, порой бродячие актеры — но в теплое время года, и не походил он ни на кого из названных. Верно, чей-то гость.
Стоял, рассеянно глядя по сторонам. Тут, возле беседки над источником, нередко назначали встречи... вот и он, кажется, ждет. Прошла мимо, украдкой разглядывая из-под ресниц.
Среднего роста, движениями легкий, как шелковые нити, сперва он показался совсем юным. Потом Сайэнн решила — пожалуй, он будет постарше нее на несколько лет. Лицо его напоминало о солнечных бликах на поверхности ручейка: изменчивость неуловимая. Пожалуй, такую внешность не передаст и самый искусный скульптор.
Вот и прошла мимо.
Тревожное чувство возникло, словно пиявка присосалась к сердцу или к желудку. С чего бы... Очень хотелось оглянуться — не стала, подчиняясь неприятному этому ощущению. И почему-то была уверена: он-то ей вслед посмотрел. Хотя бы из любопытства, не каждый раз в предгорье увидишь молодую красивую даму в невесомых мехах и шелках, расшитых золотой нитью.
Шелка эти она скинула, вернувшись домой. Почти с отвращением — толку в нарядах? Кедры и дятлов очаровывать? Или сельчан, что немногим лучше...
— Я проедусь верхом! — заявила после обеда. — Пусть оседлают Песню.
— На полный-то желудок ездить, придумали, тоже. А если отдохнуть после обеда, уже вечереть начнет, — сказала служанка. Сайэнн вздохнула, глядя на ее темное, без возраста, лицо — другим хозяйкам подчиняются беспрекословно, ей же приходится все это выслушивать!
Смирилась все-таки Минору с неизбежностью прогулки своей подопечной. Поворчала немного на слишком весенний по цвету наряд: теплое, распашное верхнее платье без рукавов — цвета абрикоса, под ним травяная зелень шерстяного нижнего платья, и воротник-стойка, бледно-желтые манжеты самого нижнего.
— Только деревенщина не разбирает, что и когда уместно! Вот через две недели и надевайте.
— Я устала от зимних красок. Уже второй месяц весны, а вокруг, погляди! Хоть наряд будет посолнечней.
— Рано еще!
— Мы в глуши, захочу — в оттенки середины лета оденусь, — беспечно ответила Сайэнн. — Кому тут понять все эти тонкости? Старосте с женой, или их дочке, которая мои платья глазами ест? А в крепости и вовсе мне любой рады.
— Вы же не поедете сейчас в крепость, — встревожилась Минору. — Парня я отпустила сегодня, он, верно, в кабаке надирается...
— А Мирэ?
— Да приболела она! А остальные в седле не удержатся!
— В крепость не поеду, — задумчиво сказала Сайэнн, — служанка облегченно вздохнула, — Но и дома сидеть не буду.
— Одной-то не дело. До рощицы и обратно поезжайте, чтоб видели вас.
— Какая же это прогулка, у всех на виду? И не хмурься ты так, кому я нужна в этой чащобе!
— Так то оно так, только если случится что, от нас и кусочка целого не останется.
На это девушка не нашлась что ответить, но взялась за гребень, заколоть волосы.
— Если людей не боитесь, хоть про горную нечисть подумайте! — почти взвыла служанка.
— Слышала я много раз эти сказки...
— А кого вы осенью видели? То-то, лесовика!
— Это Мирэ так сказала, не я, — девушка поджала нижнюю губку. — Я обещаю, что доеду до моста и обратно, тебя устроит? Или будешь цепляться за мое платье?
Разумеется, слово она нарушила. Не нарочно, просто туман рассеялся, солнышко выглянуло, так хорошо. От дома теперь отделяла пара часов пути, а вдвое ближе находилась застава. Еще немного, и пора сворачивать, если Сайэнн не хочет попасться дозорным. Они-то молчать не станут, передадут ее повелителю.
Девушка фыркнула, поехала берегом, намереваясь добраться до второго, маленького моста. Он, полуразрушенный, весь зарос мхом, а над ним кедры почти смыкали ветви.
Как хорошо... всегда бы ездить одной. Никогда не боялась; только выросшая среди еще трех сестер может оценить одиночество!
Эх, если б не сестры, родители, может, и не уговаривали бы так — согласиться... Первый год был ужасен, потом ничего. А сейчас ее обожает целая крепость.
Река здесь делала резкий изгиб, журча среди камней, а берег слегка поднимался. Сайэнн заслушалась, как поет клест, выпустила поводья — и зря. Что-то испугало ее скакуна, он встал на дыбы, выбросив девушку из седла, та прокатилась по мокрому глинистому склону и оказалась в воде.
Было больно, а камни, ледяные и скользкие, не давали подняться, а еще тяжелая намокшая одежда мешала. Барахталась, и обида была сильнее боли и холода — и досада, что так нелепо упала и глупо выглядит. Видела бы ее сейчас жена командира! Вот бы посмеялась, сказала — так и надо этой разряженной глупой кукле.
Послышался оклик — Сайэнн вскинула голову и увидела силуэт всадника неподалеку, и человек и лошадь показались ей черными, будто против солнца. Или у нее в глазах уже все темнело и переливалось?
Человек соскочил с коня, устремился к ней прямо по камням, не тратя времени на обход по берегу. Не добежал, скорее, долетел: ухитрялся выбирать только глыбы, торчащие из воды, и ни разу не поскользнулся.
Вот он уже и рядом.
— Вставайте!
Девушка ухватилась за протянутые руки, он ее поддержал.
— Осторожней! Наступайте сюда, — вскоре они были на сухом месте. Сайэнн, хотя все тело ломило от холода, узнала нежданного помощника:
— Это вы...
— Потом, — перебил ее. — Вы не пострадали?
— Кажется, нет... ушиблась, но это пройдет.
Бросила взгляд на камни, между которыми только что барахталась. Ей показалось, что в струйках, огибающих гладкие бока валунов, промелькнуло тело рыбы. Вот кому хорошо...
— Вы одна? Где ваша лошадь?
— Убежала. Не знаю, где она.
Плечи девушки окутала теплая куртка, это было лучшее, что случилось в ее жизни.
— Идемте. Я отвезу вас домой.
Вскоре он уже подсаживал ее в седло своего скакуна. Сайэнн, хотя чувствовала себя промерзшей и избитой, поразилась: лошадь словно спала, порой вздрагивая от плохих снов.
— Может быть, лучше будет добраться до заставы? — робко спросила Сайэнн, пытаясь сесть поудобней, чтоб не ныли ушибы. — Там обо мне позаботятся и переправят в крепость...
Молодой человек взял повод, собираясь вести животное.
— Нет. Ваши служанки в селении, а на заставе могут позаботиться о лошади, не о девушке.
— Но до села далеко...
— Нет, — глядя на нее снизу вверх снова ответил он, на сей раз с улыбкой, совсем мальчишеской. — Не беспокойтесь, тут есть тропа...
Потянул повод, и конь послушно направился прямо в заросли сухого болиголова. Шагов через десять они действительно оказались на звериной тропе, совершенно невидимой с дороги. Порой приходилось резко сворачивать, иногда спускаться со склона, довольно крутого для коня. И от ветвей надо было уклоняться, ладно хоть лошадь шла шагом. Без проводника девушка никуда бы не добралась, осталась умирать в зарослях, но молодой человек будто родился и вырос в этих местах. Сайэнн решила расспросить его — но после, пока у нее зуб на зуб не попадал, хотя без куртки совсем бы пропала. Жаль, что он не поднялся в седло сам, она бы позволила... а было б теплее.
Хотя, если б увидел кто... не надо лишних расспросов. Но ведь никого нет...
До селения добрались действительно быстро.
Вот и дом — и даже Минору не караулит у входа. Совсем бы некстати было.
Спаситель Сайэнн помог ей спуститься, ударил молоточком в медную пластину, висевшую у ворот.
— Отогревайтесь, — сказал с лаской в голосе, будто давно относился к девушке с большой приязнью. Так посмотрел... тепло стало.
— Вы не зайдете?
— Сейчас они должны думать только о вас.
— Я... так благодарна вам.
— Ерунда. Ну вот, за вами идут, — заметив, что открываются ворота, пристально посмотрел на нее — уже с седла, и тронул повод; лошадь сразу побежала быстрой рысью, исчезнув за поворотом.
Только тут спохватилась Сайэнн — куртка осталась у нее. И имени не спросила.
**
За стенкой ругались слуги из местных. Совсем распустились, поняв, что приставлены уже не к почетному гостю, но почти пленнику. В глаза ничего поперек не говорили, веления исполняли, хоть и с видимой неохотой, но стоило им шагнуть за дверь, начинали вести себя, как хозяева. С личными прислужниками Камарена все чаще не могли поделить какие-то мелочи. Спасибо, речь у Детей Солнечной Птицы довольно-таки мелодичная, если отрешиться от слов, звучание не раздражает.
Правда, все равно хоть волком вой — толком некуда выйти, только ждать день за днем, вспомнят ли о нем сородичи в Столице, договорятся о возвращении на родину или к ним, снова в золотые чужие сады — но в большую безопасность.
Все чаще снился дом, но как следует разглядеть лица близких что-то мешало, они являлись перед внутренним взором как бы полустертыми или подернутыми туманом.
— Что, подруга, найдешь дорогу, если я тебя выпущу? — спросил он соколицу, которая мрачно смотрела на него с вершины клетки. Почтовые птицы находят дорогу, но Гуэйя никогда не улетала далеко. Хотя охотилась там, на далекой родине, среди лугов и озер...
— Если будет все плохо, придется тебя выпустить, — с легким вздохом сказал северянин. — Хотя здесь тебя бы ценили, да...
Топот бегущих ног в коридоре, испуганные быстрые реплики — слуги кидали их друг другу, как риэстийские дети тряпичный мяч в игре. Еще од того, как слуга с известием возник на пороге, Камарен уже понял, кто пожаловал в гости.
Обрадовался, и будто вдохнул свежего воздуха: всяко лучше, чем ожидание едва ли не взаперти. Поспешил во входной двери, но не успел.
Кэраи Таэна появился в коридоре сразу за слугой, хотя вроде не спешил, а весть о его приходе прозвучала только что. Ах ты, ящерица зеленая, восхитился посол. Давно знал, что вся ваша предписанная неторопливость такая же настоящая, как герои в театре.
— Рад приветствовать, чем обязан такому приятному визиту? — спросил посол, приглашая гостя в лучшую комнату. Распорядился принести вино и закуску. Понял: мог и вовсе ничего не сказать, и без того бы все принесли.
