Солнце для всех!

     — Это точно, — сказала Селен. — Пошли, Первая! — она взяла Джелис под локоть.

     Из записок Вэйнз О'Ди́

     Меня зовут Вэйнз. Я андрогин, хотя... предпочитаю быть скорее обычной женщиной, чем «представительницей сильного пола». Ну, вы, понимаете, о чём я... Мне сорок девять (да, да, я уже большая девочка!) и бóльшую часть своей жизни я была обычной воровкой, до того, как Подземный Дьявол свёл меня с одним человеком... Её зовут Сарранг, и она изменила мою жизнь.

     Скажу честно, я не знаю, почему Сарранг выбрала меня тогда... (она сказала, что ей нужен человек с моим опытом, но, думаю, это была лишь отговорка) если только... Нет. Подкупить меня возможностью избавиться от уродства... Нет, Сарранг выше этого. Наверное, всё-таки, я чего-то да стою как профессионал.

     Это произошло три года назад. Я тогда была в настоящем дерьме, была сломлена, в отчаянии... Только Дафф удерживала меня от того, чтобы послать на хер всё — весь грёбаный мир — и принять слишком большую дозу чего-нибудь поднимающего настроение, или просто горячую ванну с бритвой... Но, так уж вышло, что в один день на меня свалилось всё сразу: и неприятности (весьма серьёзные: меня угораздило подстрелить полицейскую гадину, и я оказалась в розыске), и возможность стать прежней, и надежда... Я стала одной из сестёр, присоединившись к организации иблиссиан. Я и Дафф, мы вместе.

     С тех пор мы с Сарранг сблизились... как сёстры и как подруги. И не только с ней.

     Вообще, я не должна бы этого писать и, тем более, называть имён, но я уверена в надёжности защиты файла. Никто не узнает о его существовании и не прочтёт его, если я не захочу (по крайней мере, в ближайшие сто лет). Я пишу это для будущего. Уверена, настанет время, когда эти записи окажутся полезны, время, когда историю нашей борьбы станут извлекать по крупицам из наваленных правительственной пропагандой гор лжи и клеветы. Я верю, что это время настанет, рано или поздно. Обязательно настанет!

     Думаю, вначале мне следует рассказать о себе.

     Выше я уже назвала свой пол и возраст. Я также намекнула, что мои предпочтения, не то чтобы нетипичны или предосудительны (во всяком случае, в большом городе), но... скажем так, непопулярны. Расскажу об этом несколько подробнее...

     Уже четыре года я живу в моногамном союзе с мужчиной. Дафф, так её зовут. Наши отношения с Дафф таковы, как если бы она тоже была андрогином или мы обе были женщинами. Никто никому не подчиняется (если только это не сексуальная игра, но об этом я не буду писать), никто ни над кем не властвует. Впрочем, так сегодня живёт большинство пар и триумвиратов в городах, часть — открыто, часть — дома, за дверью, когда соседи не видят. Но некоторые всё ещё продолжают (с разной степенью искренности) следовать тупым вековым традициям... Надеюсь, у вас, в будущем, эти глупости уже изжиты, и никто всерьёз не считает определенный набор гениталий аргументом для превосходства.

     В общем, мои взгляды на половой вопрос были достаточно либеральны ещё задолго до моего знакомства с сёстрами (а сёстры известны своей раскрепощённостью) и присоединения к ячейке. Причиной тому — моё происхождение и проведённые в столице Конфедерации детство и юность. А именно: семья, состоявшая из андрогина (моей первой мамы), двух мужчин (одна из которых была моей второй матерью) и одной женщины, и подростковые уличные банды, в которых я приобрела богатый криминальный и, признáюсь, сексуальный опыт. Обе этих составляющих, семья и улица, в равной мере определили мой характер, и годам к пятнадцати я уже была той Вэйнз, каковой являюсь и сегодня... разве что, в те годы я была... скажем, более наивной...

     Семья не была богатой, но и бедной тоже не была. Три моих матери были мелкими клерками, четвёртая работала на фабрике. Я не называю их имён потому, что они вам ничего не скажут: это были обычные люди, ничего не значившие и ничего не решавшие — пыль и смазка на шестерёнках мегамашины... — из таких и состоит наше уёбищное общество. Мы все здесь, под Завесой, ничего не значим. Пока не значим.

     Я получила среднеобщее образование, позволявшее без особых проблем устроиться в какую-нибудь контору с зарплатой в пару сотен эксплор, но карьера офисной служащей была не по мне. Пару сотен я могла легко добыть, просто умыкнув кошелёк у какой-нибудь раззявы. По крайней мере, так мне тогда казалось. Но, попавшись пару раз на карманных кражах и угодив в полицию, я решила, что с этим пора завязывать... я была молода и, как считали многие из моих знакомых, красива... Пришлось расплачиваться с полицейскими самым распространенным способом... Тогда, позволив второй раз себя отыметь, я поклялась самой себе, что больше никогда не попадусь. И не попадалась... пока не оказалась в Тире...

     Случилось это десять лет назад, когда мне пришлось уехать из Энпрáйи. Было тяжёлое для меня время... К тому времени я потеряла всё: деньги, связи... красоту... Как так вышло? — спросите вы. Если не вдаваться в подробности (признаюсь, мне всегда тяжело об этом вспоминать), отвечу: связалась не с тем человеком и поплатилась за это. В общем, моё лицо было обезображено — особая примета, которую трудно скрыть. Из-за неё и попалась. Обчистила квартиру одной богатенькой тирской лоялки и спалилась: меня видела и после опознала её соседка. Так я получила срок. Впрочем, если бы не тюрьма, не знаю, как бы сложилась моя жизнь... Именно там, в тюрьме, я впервые встретила Сарранг... Но, кажется, я отвлеклась... Я говорила о моей юности. Итак, откупившись во второй раз от полиции собственным телом, я решила больше не попадаться...

     В семье, конечно же, не одобряли моего поведения и того, что я «водилась с кем попало». О залётах с полицией матери и их супруги так и не узнали, но и того, что им было известно (мой круг общения и то, что у меня время от времени непонятно откуда появлялись деньги) было достаточно, чтобы всерьёз беспокоиться из-за непутевой дочери. Мне постоянно выговаривали по поводу моего безответственного поведения, напоминали о том, что семья растила меня и вкладывалась в моё обучение не для того, чтобы в итоге я оказалась в тюрьме, что пора бы мне устроиться на работу и всерьёз подумать о личной жизни (в то время я часто меняла подруг, и матери этого не одобряли). Сейчас я лучше понимаю их мотивы: матери переживали за меня и желали мне лучшей участи в меру собственного представления, конечно. Тогда же их опека виделась мне как проявление конформизма и не более того. В четырнадцать лет я ушла из семьи.

     Я устроилась на работу, но не в офис (как я уже говорила, это не для меня), а рабочей на завод, чему родители, конечно же, не обрадовались. Почему? — спросите вы. Зачем идти в рабочие, когда можно сидеть в кондиционируемом офисе в чистенькой блузке и перекладывать бумажки? А затем, что мне были нужны знания, опыт и доступ к специальному оборудованию. Завод, на который я устроилась, производил то, что представляло для меня в то время прямой интерес. Замки, защитные механизмы и всё, что с этим связано. Я без проблем поступила на ученические курсы (пригодился аттестат об образовании) и через четыре декады получила начальный разряд. Я быстро училась потому, что это было важно. Я читала всё, что находила в Сети о замочных механизмах, их типах и об отмычках, изучала электронику и электромеханику. Поначалу мне приходилось туго: ученической стипендии и того, что платили в первый год, едва хватало на еду. Я снимала небольшую комнату в рабочем квартале за деньги, что оставались у меня со времени, когда я промышляла карманными кражами. Но, несмотря на трудности, я не брала денег у родителей. Несколько раз мне всё же пришлось нарушить данное себе обещание, я таки обчистила несколько зазевавшихся лоялок, но то было исключением, а не правилом.

     Со временем мои прежние связи с улицей сошли на нет. Моими любовницами всё чаще становились обычные работяги с завода и иногда клерки из заводской конторы.

     Декада за декадой, сезон за сезоном прошёл год. Я постоянно училась и работала, работала и училась, позволяя себе время от времени короткую разрядку в виде секса. Так прошло четыре года.

     На третий год моей работы на заводе я стала мастером, получила доступ к специальной литературе и право подписки на ограниченную профессиональную периодику. К тому времени у меня сложились дружеские отношения с большинством рабочих в цехе и за его пределами. Меня даже пытались несколько раз завербовать в местный нелегальный профсоюз, что свидетельствовало об особом ко мне доверии (в легальном я, как полагалось, состояла). Но каждый раз я отказывалась. Я честно говорила, что мне не до политики, кроме того, всем была известна моя одержимость постоянным повышением квалификации. Одержимость эта была вполне искренней, и вызывала уважение со стороны других мастеров. Мой отказ воспринимали с сожалением, но никто, как мне кажется, при этом не подозревал меня в лояльности или доносительстве. Мне доверяли. Я была аполитичной, но уж точно не лоялкой. Помимо связей по работе, у меня к тому времени появились и другие связи, за заводскими стенами... То были уже не уличные щипáчки, проститутки и наркодилеры, а профессиональные воровки, работавшие по-крупному. Положение мастера и, не сочтите за хвастовство, личный авторитет в цехе позволяли мне подрабатывать «на сторону». А именно: изготавливать отмычки любого вида и сложности и всё, что требовалось моим знакомым из воровского мира. Разумеется, не забесплатно...

     Мне было девятнадцать, когда я уволилась. Думаю, останься я тогда на заводе, рано или поздно меня бы вычислили — служба внутренней безопасности наверняка докопалась бы до моих левых дел и отправила меня на нары. Но я ушла. Причин было две: первая — я достигла ранее поставленной перед собой цели — стала высококлассным специалистом, и вторая — я встретила Хрисс.

     Хрисс была старше меня вдвое. Она была опытной домушницей и обладала настоящим талантом в своём деле. За то время, что мы провели вместе — почти три года, Хрисс многому меня научила.

     Мы обчистили столько квартир, что и не перечесть. Несколько раз даже устраивали своего рода «гастроли» по крупным городам Конфедерации (Авальтáк, Мирт, Новая Террáтта и, конечно же, Тир). Это была та ещё школа! Благодаря Хрисс я стала той, кем стала.

     Семья поначалу не знала о том, чем я занималась. Я не стала им говорить, что уволилась и больше не работаю. Раз в две или три декады я навещала матерей, делала им небольшие подарки или просто давала деньги. Поначалу они отказывались, но я настаивала: «я тоже хочу что-то сделать для вас» — говорила я им. Так продолжалось некоторое время, пока им не стало известно о том, что я нигде не работаю... Они быстро всё поняли. Не чем именно я занимаюсь, конечно, но что это точно незаконно. Откуда ещё у меня могли взяться деньги? Уж наверняка не от торговли собственным телом, — проститутки столько не зарабатывают. В общем, состоялся долгий семейный разговор. Мне в который раз напомнили о моей беспутности, несознательности и нелояльности (да, да, мои родители — те еще лоялки!). Кончилось тем, что я ушла и больше никогда не возвращалась.

     Когда в последний раз я виделась с родителями, мне только исполнилось двадцать. Прошло семнадцать лет, прежде чем я уехала из Энпрáйи, и за все те годы никто из них ни разу не пытался со мной связаться: не было ни звонков, ни сообщений. Оказавшись не лояльной, я перестала быть их дочерью. Периодически я наводила справки: лет так шесть-семь у них всё было хорошо, и семья со стороны выглядела крепкой. Потом они разошлись, вернее, раскололись на две семьи — мои первая и вторая матери стали жить вдвоём отдельно от бывших супругов. Тогда же я попробовала восстановить с ними отношения: позвонила первой маме сама, но та не ответила. Второй матери я звонить не стала.

     Год назад я узнала, что одна из них, моя первая мать, умерла. Возможно, мне стоит попробовать поговорить со второй, но я сомневаюсь: а надо ли? Слишком много прошло времени. Сегодня я уже сама старше, чем была она, когда мы в последний раз виделись. Думаю, мы с ней стали слишком разными и вряд ли поймём друг друга. Пусть Подземный Дьявол даст ей долгих лет жизни.

     Глава двадцать первая. Задание

     Роща располагалась на окраине небольшого городка, одного из трёх на острове. Со стороны жилых кварталов вдоль границы рощи тянулась извилистая каменная стена, возведённая, по-видимому, для того, чтобы её обитатели — разные мелкие животные не покидали отведённую для них территорию и не гибли под колёсами машин, а также не причиняли неудобств жителям близлежащих домовладений. С другой стороны — со стороны окружавших городок холмов — ограждением служил забор из натянутой меж столбов пластиковой сетки, за которым начинался уже настоящий лес. В роще имелось несколько ухоженных водоёмов с расположенными вокруг них беседками и шезлонгами. Все дорожки здесь были выложены камнем, повсюду виднелись указатели, тут и там попадались уютные закутки с лавочками; на каждой развилке стоял столбик с коммуникатором, где можно было вызвать помощь или навести справки, и нигде — совершенно нигде! — не было ни одной камеры слежения или микрофона. Местные жители — среди них были весьма влиятельные особы — крайне не любили, когда за ними подсматривают или подслушивают. По принятым на этом острове правилам, под наблюдением находились дороги, главные улицы, важные объекты городской инфраструктуры, но не такие места, как это, куда приходят для отдыха, уединения или романтических свиданий. Конечно, здесь можно было встретить парочку прогуливающихся милиционеров, неизменно учтивых и корректных, всегда готовых помочь посетителям или, наоборот, оперативно исчезнуть из поля зрения, но никаких камер или микрофонов! Идеальное место для встречи с координатором.