Невеста для принца Эльдорадо

— Вы — лекарь? — удивлённо спросила Лона, знающая это не хуже меня.

— Я — медик, но не лекарь, — ответила вошедшая. — Диплома нет. Но для большинства случаев мне хватает квалификации. Если нет, зову городского лекаря.

Медичка всё это отбарабанила без всякой интонации, похоже, выучила наизусть. Не теряя времени, она подошла ко мне, переступив через развалившегося на полу Дваша, лёгкими прикосновениями пальцев с короткими ноготками пощупала мою руку возле раны, и недовольно скривилась.

— Сложно для меня. Нужен хирург. Рана гноится, и в ней что-то застряло, — она выглянула в коридор и что-то кому-то крикнула. — Минут через двадцать придёт лекарь. А я пока попробую снять жар, да и неплохо бы что-нибудь сделать против заразы. У тебя есть аллергия на какие-нибудь препараты?

— Аптечка миротворцев есть устраивающая меня полностью, — ответил я.

— Отлично. Мы ею и пользуемся. Но странно, что горцы используют медикаменты, предназначенные для людей.

Жаропонижающее подействовало минут через пять. Жар не совсем ушёл, но стало куда легче. Я попросил медичку отвернуться, потому что я без штанов, а она только рассмеялась и сбросила обувь и халат. Лона вскочила, будто ей на колени пролили кипяток. Наверняка с её губ готовы были сорваться слова о проститутках, которых мы не заказывали, но — не успела.

— И ты, горец, раздевайся, — сказала медичка мне. — Идём в баню, приготовлю тебя к операции. Тебя раньше оперировали?

— Да, но те операции есть проходившие в госпитале.

Оперировали меня четырежды — две стрелы, рана копьём и аппендицит. Тогда операции делали военные лекари, сейчас будет голая женщина, плохо относящаяся к горцам. Я собрался с силами, встал, снял с помощью Лоны куртку и рубашку и поплёлся в баню.

— Вы, девушка, тоже раздевайтесь, — распорядилась медичка. — Кто-то должен оказывать горцу моральную поддержку. Вы же не хотите, чтобы это делала я, да мне и противно.

Мы все трое вымылись, потом медичка побрила мне руку вокруг раны. Она кривилась от отвращения, но брила осторожно, и всё равно каждое прикосновение кинжала к раненой руке вызывало резкую боль. Лона почувствовала и стала оказывать моральную поддержку, как её понимала. Она положила себе на грудь мою правую ладонь и начала нежно её поглаживать. В других условиях это было бы что-то сексуальное, но сейчас я испытывал одну только благодарность.

— Всё, побрила, — заявила медичка. — Ложись в ванну, на спину. Так, чтобы гной и кровь из раны стекали туда. Всё это будет хлестать фонтаном. Я разделась не для того, чтобы радовать горца обнажённым телом, а чтобы не заляпать халат всякой дрянью.

Толком рассмотреть это обнажённое тело помешала Лона — повернула мою голову к себе. Я не протестовал — она мне нравилась куда больше медички. Я даже почувствовал, что начал реагировать по-мужски, если вы понимаете, о чём я. Медичка это заметила и с невообразимым презрением изрекла, что горцы постоянно думают о сексе с людьми, даже когда это неуместно

Тут как раз пришёл лекарь, полноватый мужчина лет сорока с бритым лицом и густой чёрной шевелюрой, и начал препираться с Лоной, надо ли убирать куда-то Дваша или можно оперировать при нём. Я хотел рявкнуть, чтобы они оставили собаку в покое, но не рявкнул, а промямлил. Лекарь согласился, хоть и остался недовольным.

Потом все, кроме Дваша, надели каучуковые носки, перчатки и платки, закрывающие всю голову, кроме глаз. Лекарь сказал, это для того, чтобы не натрусить в рану всякой гадости изо рта, носа, волос или из-под ногтей. Я боялся, что под каучуком будет тяжело дышать, но нет, дышалось свободно, а как оно так получается, не знаю. Пёс улёгся в углу и с любопытством на нас смотрел. А для меня начался кошмар. Вкололи обезболивающее, но оно не помогало. Я терпел молча, стараясь не показывать Лоне, как мне хреново. По моей просьбе медики говорили между собой на торговом, и я сквозь звон в ушах и дурман обезболивающего только и слышал фразы наподобие "Мы стали ветеринарами", "Надо же, сколько гноя", "О, а это что за дерьмо у горца в ране?" или "Держись, горец, сейчас будет по-настоящему больно". Насчёт боли они не соврали.

Что со мной делали дальше, помню отрывочно. Странно, операция вроде несложная, почему же штатский хирург причиняет мне боль куда сильнее, чем военные лекари, которых все считают скорее коновалами, чем медиками? Выходит, не так и плохи наши полковые коновалы, как считают бойцы. Или этот хирург хуже среднего коновала? Или он получает удовольствие, причиняя горцу боль? Но другого коновала поблизости нет, так что приходится терпеть, стойко перенося удары судьбы. Сейчас судьба ударила меня медиками Камарга.

— Ему же больно, — со слезой в голосе сказала Лона. — Почему вы не дадите наркоз?

— Одну дозу он уже получил, — отмахнулся от неё лекарь. — Давать ещё — опасно. К тому же горцы на медикаменты реагируют не так, как люди. А этот ещё и полукровка, с ними вообще всё непонятно.

В самом конце лекарь сказал Лоне, что та штука, что извлекли из раны, даже руку не пробила, так что будь пациент не горцем, а человеком — надел бы кольчугу и отделался небольшой ссадиной. Но тупые горцы доспехов не носят, боятся потерять в подвижности, вот и попадают к нему в пациенты, хоть ему такие пациенты и противны.

Следующее, что я помню — медичка бинтует мне рану, заплаканная Лона смотрит с жалостью, а лекарь и Дваш куда-то исчезли. Я понимал, что вряд ли пёс сожрал мерзавца и где-то переваривает, но всё же надеялся. Медичка сказала, что рану не зашили, потому что она гнойная, и принялась объяснять, почему гнойные раны не зашивают. Знания по хирургии не бывают лишними людям моей профессии, но я всё равно её не слушал.

— Я есть имеющий возможность пополнить свою аптечку, что есть опустевшая, так ли это? — прервал я нудную лекцию.

Оказалось, аптечку пополнить легко — в отеле есть лавка снадобий, и там продаются все медикаменты, что используются миротворцами. Впрочем, медичка ввернула, что она не знает, может, горцам нужны не те снадобья, что людям, и ушла, пообещав сменить повязку утром.

Лона помогла мне добраться до постели. По пути я чуть не наступил на Дваша, развалившегося посреди номера. Он вовремя зарычал, я ведь его не видел, уже начало смеркаться, а ни свечи, ни факелы не горели нигде, кроме бани, которую только что использовали как операционную. Я рухнул на кровать, Лона меня укрыла, сходила погасить факелы в бане и уже собралась лечь рядом, но тут в дверь постучали. Она обвязалась простынёй и пошла открывать вместе с собакой. Дваш чувствовал, когда он нужен, но не всегда понимал, когда мешает.

Оказалось, пришёл коридорный, просто поинтересоваться, будем ли мы ужинать, и если да, то что закажем. Меня после обезболивающего тошнило, но Лона смотрела умоляющим взглядом, и я не смог ей отказать. Тут ещё и Дваш тявкнул, дав понять, что проголодался. Блюда Лона выбрала сама. Едва коридорный убежал, явились портные. У меня не было сил даже разговаривать с ними, пришлось ей. Услышав, что нужно пришить рукава к двум курткам и рубашке, они в один голос принялись уговаривать купить новую одежду, ведь в деньгах мы не стеснены, но я собрался с силами и процедил сквозь зубы, чтобы они делали то, что мы заказываем, а не то, что выгоднее продать. Портные поутихли и принялись за работу. Нет, не шить. Им нужно было определить тип и расцветку ткани, размеры рукавов и всё такое прочее. Но Лона порылась в мусоре и нашла там наши рукава, мятые, грязные и окровавленные. Поблагодарив, портные удалились, пообещав вернуться утром.

За ужином я съел кусочек мяса, запив его ледяным яблочным соком. Что ели Лона и Дваш, не видел, но запах их еды неприятным не был, и на том спасибо. Потом коридорный унёс посуду, а взамен притащил большой ящик с песком и деревянным столбиком. Дваш сразу понял, для чего предназначен этот уголок дикой природы, и немедленно им воспользовался. Лона вызвала мальчишку обратно, он утащил этот ящик и принёс другой.

Я хотел спать, но жизнь кипела. Лоне зачем-то понадобились сандалии на каблуках, и она полезла за ними в вещмешок. Обувшись, она надела чёрное платье, что издали выглядело скромным, а вблизи — прозрачным. Оказалось, портные нам всё же смогли что-то продать. Спросил, зачем она это купила, и получил ответ, что несчастной принцессе отец запрещал такое носить, а очень хотелось. Покрутившись передо мной в новом наряде, она разделась, погасила свечи и залезла под одеяло справа от меня.

— Дарен, у нас сегодня, между прочим, помолвка, — сказала она. — Ты впервые назвал меня невестой. А мы уже вторую ночь...

— Я есть раненый, — напомнил я.

— А я читала, что когда воин-викинг смертельно ранен, его перед смертью ублажает валькирия, сверхъестественная женщина. Понял? Даже тяжелораненый викинг способен на это самое.

— Я не есть викинг, а ты есть хреновая валькирия.

— Дурак, — обиделась она и повернулась спиной.

Я тут же пожалел о вырвавшихся злых словах. Да, с ненасытностью она немного переборщила. Но вот она лежит, и мне рядом с ней уютно и приятно. Я хочу, чтобы она и дальше была рядом, и плевать, что об этом думают принц Карстен и его венценосный дед. А раз так, нужно извиниться. Лучше всего был бы, конечно, акт любви, но мечтать о невозможном глупо. Я лизнул ей плечико, она аж подпрыгнула на кровати и повернулась ко мне.

— Я есть просящий прощения у прекрасной Лоны, — произнёс я.

— Значит, я — не хреновая валькирия?

— Ты не есть хреновая. Когда ты есть целующая меня перед боем, я есть не получающий ранений.

Сперва она ахнула, потом кинулась горячо меня целовать, потом просила прощения, что не поцеловала перед стрельбой в лесу, и снова целовала. Наконец, поинтересовалась, не хочу ли я спать. Получив правдивый ответ, вновь повернулась ко мне спиной и попросила перед сном лизнуть её ещё раз. Я сделал, как она хотела, и вдобавок пообещал, что в следующий раз не ограничусь плечами. Она задышала часто-часто и сказала, что теперь она вообще не сможет заснуть, потому что... И заснула.

* * *

Проснулся я от нестерпимого желания посетить отхожее место, а окончательно пришёл в себя уже там. Что ж, неплохо, могу вставать и ходить без посторонней помощи. Да и чувствовал себя куда лучше — жара нет, рука вернулась к нормальному размеру, повязка болталась, не падая лишь потому, что присохла к ране. Здешние медики, при всём их презрении к горцам, подлатали меня выше всяких ожиданий.

Когда возвращался обратно к кровати, снова споткнулся об Дваша, хоть и было уже светло. Он будто специально устраивался на моём пути. На ногах я удержался, но пса всё же обругал, а он и ухом не повёл. Зато проснулась Лона. Как обычно, ей что-то приснилось, и она уже начала пересказывать мне свой сон, но вдруг прекратила. Я проследил за её взглядом и всё понял.

— Лона, ты есть иногда интересующаяся чем-нибудь ещё, так ли это? — мрачно спросил я. — Ты есть жившая без этого больше полутора десятка лет.

— Это потому, что мы были незнакомы, — загадочно ответила она.

Лона явно пыталась кому-то доказать, что валькирия она не хреновая. Вряд ли в этот раз она испытывала огромное наслаждение, но когда довела дело до конца, выглядела довольной. Едва она, обессиленная, улеглась рядом, Дваш бесцеремонно стащил с нас одеяло и стал бросать многозначительные взгляды на дверь номера — просился на прогулку. Пришлось вставать. Я смог сам одеться и обуться, пришлось доставать из вещмешка запасную куртку — на той, что я носил вчера, не хватало рукава. Лона подержала в руках новое платье, глядя на него с восторгом, и со вздохом отложила в сторону — оно не для прогулок с собакой. Пока она одевалась, я пинками вытолкал из номера собачий ящик с песком и сказал коридорному заменить его, пока мы будем гулять.

Мы шли, держась за руки, Дваш носился от дерева к дереву, Лона пересказывала свой сон, а я думал о том, как мне приятно идти рядом и слушать её голос, даже когда она рассказывает чушь, интересную только ей. После прогулки мы заглянули в трапезную и позавтракали. Я не проголодался, так что заказал только пюре с котлетой из оленины и вишнёвый сок, Лона взяла пшеничную кашу с огромной отбивной и овощной салат, а Двашу притащили на завтрак живого кроля. Я предложил официанту перенести кормление хищника в другое место, чтобы не портить аппетит другим посетителям, но оказалось, что все без исключения присутствующие горят желанием посмотреть. Смотреть оказалось нечего, несчастного кроля пёс сожрал мгновенно, бедняга и пискнуть на успел, но зрители остались довольны и вернулись к собственному завтраку.

А у дверей номера мы увидели целую толпу. Все рвались войти внутрь. Кое-кого я узнал — медичку и портных, да и коридорный есть коридорный, особенно с собачьим ящиком, а вот кто такие мужчина средних лет с внешностью аристократа и десятилетняя девочка в мундире городской стражи с картонной папкой в руках — понятия не имел. Тут ещё и горничная подошла, с ведром, метлой и шваброй. Совсем не хотелось, чтобы все они топтались в номере. Запросто подбросят какую-нибудь гадость, от яда до амулета слежки.

Горничную отправили восвояси, сказав придти завтра. Коридорному предложили занести в номер ящик с песком и исчезнуть. Лона взяла на себя портных, медичка занялась мной, а предполагаемый аристократ и девочка сели за стол, дожидаясь, пока медичка закончит. Я даже перехватил уходящего коридорного и сказал ему принести для них напитки и лёгкую закуску. Оба заказали вино и апельсины. Я удивился, что малышка пьёт вино, но промолчал — это уж точно не моё дело.

Медичке моё общество было неприятно, но она всё сделала, как полагается — без малейшей боли оторвала бинт от раны, промыла, положила туда исцеляющее и обеззараживающее снадобья, и перевязала чистым бинтом. Уходя, сказала, что гноя за ночь появилось мало, рана заживает, так что дальше я могу делать перевязки сам или с помощью своей так называемой невесты. Но если воспалится — сразу обращаться к медикам.

Закрыв за ней дверь, я глянул, чем заняты портные. Юная стражница рвалась со мной поговорить, но рукава мне нужны, а разговор непонятно с кем — нет, так что ей пришлось ждать ещё. Да и Дваш, судя по недоброму взгляду, был от неё не в восторге. А вот к аристократу неожиданно отнёсся очень тепло, даже дал себя погладить. Я не мог вспомнить, чтобы раньше его гладил кто-то посторонний.

Портные тёрли новые рукава песком, чтобы они не отличались от ткани, к которой их пришьют. Я заподозрил, что песок — из собачьего ящика, но выяснять не стал. Дваш его ещё не посещал, так какая разница? А присмотреть за ними я хотел, чтобы убедиться, что они заодно не пришили амулеты слежки. Ничего не заметил, но как только они ушли, тщательно ощупал всё, не только рукава. И тоже ничего не нашёл.

Ещё раз посмотрел на девчонку. Ребёнок совсем, а у меня мысли, как лучше её убить, чтобы смерть выглядела естественной. Так нельзя! Но поделать с собой ничего не мог — она смотрела на меня с такой брезгливостью, будто я был кучей вонючего дерьма. Мне уже дали понять, что здесь не любят горцев, но не настолько же! К тому же встречались люди, что нормально ко мне относились. И персонал "Уютного отеля", и менеджер этого. Конечно, для них я был клиентом, но я и для медички клиент, а она презрения к горцам не скрывает.