— Отрубленные головы, руки возили по городам, прибивали к воротам. В тележках специальных за королем везли клетки... повозки, в повозке клетка, и там, в страшенных кандалах, специально выкованных, тяжелых, огромных возили за королем этих преступников по несколько месяцев для устрашения.
— Цитирую Людовика Одиннадцатого из его наставления сыну. "Злодея карают не за совершенное им злодеяние, а в назидание другим. Да убоятся они творить зло"... В итоге, большой страх, большой испуг. Ему уже легче разговаривать с бывшими лигерами"[250].
Действительно, при столь продуманной системе государственного террора Людовику XI было достаточно легко разговаривать с бывшими лигерами. Да и вообще с аристократами. Все-таки системный подход, культура государственного управления — немалое дело. Европа-с!
Уж, наверное, если бы Иосиф Виссаиронович Сталин был знаком с историей и методами правления Людовика XI, он бы не стал пенять ему на излишнюю мягкость. Как это он вынужден был сделать в адрес Ивана Грозного. Помните рассказ Николая Черкасова, сыгравшего в фильме Сергея Эйзенштейна роль Ивана Грозного, — рассказ о его встрече со Сталиным? Нет, не удержусь, процитирую кусочек! Очень уж точен сталинский анализ итогов правления первого русского царя:
— Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных, феодальных семейств, не довел до конца борьбу с феодалами, — если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени... И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что "тут Ивану помешал Бог": Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает "грех", тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!..[251]
Вот, правильно! Нужно действовать решительнее. Людовик — тот действовать любил и умел. Вспомните список семейств, приведенный в начале параграфа. А ведь это была лишь вершина айсберга! Если взялся терроризировать аристократию, то по-серьезному, без всяких этих "шаг вперед — два шага назад". Под самый корешок! Чтобы испугались навсегда. А кто недоиспугался, тому добавили в ночь Святого Варфоломея, когда было по разным оценкам вырезано от пяти до тридцати тысяч бунтовщиков. Ну, в смысле — протестантов.
Да, у европейцев это всегда хорошо получалось. Это вам не русские варвары, которые ничего до конца довести не могут. Вот тот же Иван, по недоразумению прозванный Грозным, пишет тестю Карла IX, императору Максимилиану II, по поводу резни в Париже: "Ты, братъ нашъ дражайший, скорбишь о кровопролитии, что у французскаго короля въ его королевстве несколько тысячъ перебито вместе съ грудными младенцами: христианскимъ государямъ пригоже скорбеть, что такое безчеловечие французский король надъ столькимъ народомъ учинилъ и столько крови безъ ума пролилъ"[252].
Вот, что бы понимал в искусстве государственного управления?! С несчастными пятью семействами разобраться не сумел! Добренькие все, блин! "Слезинка ребенка"... Поучился бы у Людовика XI, глядишь, и по сию пору Рюриковичи на русском престоле сидели. Без жуткой смуты. Пять семейств извести не смог, а туда же, с критикой... Азия-с!
Впрочем, у нас еще будет время обсудить правление Ивана IV. Ведь он решал задачи абсолютно те же самые, что выпали на долю Людовика XI. И, как мы увидим несколько позже, решал значительно менее успешно. Так что, не будем опережать события и вернемся к нашему Всемирному Пауку.
Отрицая за аристократией суверенное право на власть, он точно так же отрицает за ними и суверенное право на собственность. И власть и собственность аристократии, по мнению Людовика существуют лишь милостью короля. Разумеется, последнее существовало изначально только в теории, и Людовику потребовалось двадцать лет, чтобы воплотить ее в жизнь. Оно и понятно, ведь король покусился на краеугольный камень позднего феодализма — на понятие сеньории как неотъемлемой и суверенной собственности аристократа. Однако, в "Наставлениях" дофину Карлу Людовик уже совершенно осознанно называет все королевство — своей сеньорией, или доменом[253]. Точно так же, как столетие спустя Иван Грозный назовет Московское царство своей вотчиной. Никаких иных сеньорий во Французском королевстве, равно как и никаких иных вотчин в Московском царстве теперь нет и быть не может!
Следующее право, которое Людовик выдергивает из рук лучших людей — это право суда. Мы ведь с вами помним, что изначально во франкском государстве право высшего суда принадлежало королевским чиновникам — графам. Лишь Кьерзийским капитулярием Карла Лысого от 877 года должность графа становится наследственной. Именно с этого момента управляемые графами округа начинаю превращаться в их домены, или сеньории. И право суда оказывается одним из мощнейших инструментов "приватизации" округа.
Думаю нашим отечественным рейдерам не нужно рассказывать, насколько важная это вещь — подконтрольный суд — в святом деле приватизации чужой собственности. Прекрасно понимает это и Людовик XI. И поэтому, наряду с "комиссарским правосудием", направленным исключительно против своих противников, он начинает формировать систему общенационального правосудия для всех остальных. Вырывая ее из рук территориальных "сеньоров".
Да, для него справедливость — не более, чем "средство укрепления королевской власти, через установление судебной монополии на территории всего королевства"[254]. И поэтому король работает над системой правосудия, не покладая рук. Фактически, ряд ученых вообще называют создаваемый Людовиком абсолютизм "судебной монархией"[255]. Ведь как осуществлялось правосудие ранее?
Еще за сотню лет до него высшим органом правосудия был Королевский Совет. Туда входили принцы крови, крупнейшие вассалы, назначавшиеся королем высшие сановники (канцлер, коннетабль и др.) и, наконец, вводившиеся туда монархом отдельные советники, сведущие в правовых или финансовых вопросах. В середине XIII в. произошла первая метаморфоза — из Королевского совета выделился специализированный трибунал из юристов, который стал называться Парижским парламентом.
Но правосудие Парижского парламента распространялось лишь на территорию королевского домена. Что делает король? Расширяя юрисдикцию Парижского парламента, он учреждает парламент в Дофине (1453 г.), в Гиени (1462 г.), в Бургундии (1477 г.) и других провинциях. Расширение прерогатив Парижского парламента на всю территорию Франции позволило королевской власти:
1) значительно ограничить феодальную и церковную юрисдикцию;
2) тем самым укрепить позиции королевской власти.
Ну, и третье, самое главное. Независимо от того, думал ли король о народе, или же думал лишь об укреплении своей власти, народ получил судебную систему, значительно менее зависимую от произвола местных феодалов. Фактически, именно Людовик XI заложил во Франции основы современного судопроизводства.
Именно его эдикт от 21 октября 1467 г. провозгласил несменяемость судей. Всего три причины могли вести к потере судейского портфеля. Первая — смерть. Вторая — добровольный отказ от места. Третья — должным образом установленное совершение уголовного преступления. "Отныне мы не будем жаловать никаких наших должностей, если они не будут вакантными по причине смерти или из-за совершенно добровольного, должным образом оформленного отказа от них их владельцев — или же вследствие уголовного преступления (forfaiture), коль скоро его факт будет установлен судом в должных юридических формах, при компетентности судей"[256]
Спустя полвека Клод Сейссель в своем трактате "Великая французская монархия" писал, что во Франции юстиция "обладает большим авторитетом, чем в любой другой стране". В том числе и потому, что судьи "несменяемы (sont perpetuelz), и короли не властны их уволить иначе как за преступление"[257]. Вот она — диктатура закона, воцарившаяся вслед за укреплением власти установившего ее тирана!
Итак, право суда было вырвано из рук лучших людей. И, вместе с суверенным правом на власть и суверенным правом на собственность заботливо приватизировано королем. Для того, чтобы вложить это все в строительство Левиафана. Левиафана, или Государства, отныне и вовек подавляющего произвол лучших людей.
*
* *
Завершая краткий обзор войны дворцам, что устроил во Франции Людовик XI, мы можем сказать, что он положил начало фундаментальному изменению социального статуса вооруженного человека. Если до него "блаародный", будь то рыцарь, барон или герцог — неважно — был абсолютно суверенной социальной единицей, руководствующейся исключительно своими частными интересами, то Людовик вводит в оборот совершенно другую концепцию "рыцаря".
Выдернув из-под него властный суверенитет, имущественный суверенитет и судебно-правовой суверенитет, он оставляет "блаародного" всего лишь военным профессионалом на королевской службе. И не более! Вот что пишет он в "Наставлении" своему сыну: "В деле сражения рыцари в государстве могут быть уподоблены ученым и докторам в других науках. И поэтому никто не должен получить рыцарское достоинство, если он не любит блага королевства и общества"
Задача рыцаря — сражаться, "чтобы успокаивать разногласия народа и сражаться, чтобы избавить ... от тех, кто препятствует общему благу"
"Рыцари предписаны для защиты и обороны общего блага и, если они хорошо оплачиваются их жалованьем, но живут за счет общества, они должны скорее называться грабителями, чем рыцарями, равно как и те, кто их поддерживает"[258].
Общее благо — вот ключевая концепция, положенная Людовиком в фундамент искусства государственного управления. В этой концепции лучшие люди, аристократия — не более чем высококвалифицированные профессионалы на службе у короля. Король знает, что есть общее благо! Задача всех остальных — вовремя получать от него деньги и исправно их отрабатывать на пути достижения этого самого общего блага.
Разумеется, от формулировки идеи до ее реального воплощения пройдет еще не одно столетие. И заложенный Людовиком XI фундамент французского абсолютизма будет еще два столетия спустя достраиваться кардиналом Ришелье, сносящим при помощи артиллерии укрепленные гнезда французской аристократии. Но! Именно Людовиком был сформулирован ключевой принцип абсолютной власти — общее благо.
Взглянем еще раз на ключевую идею Людовика XI. Король — есть выразитель общего блага. Заменяем слово "король" на "нацию" и получаем Великую Французскую революцию, отделяющую современность от L'Ancien Regime. Общее благо — есть вообще ключевая социальная идея, лежащая в основе общества Модерна, общества современности. И сформулировал ее, воплотил первый набросок, пролив при этом море крови, ибо иначе никак — интересы слишком многих сильных мира сего она просто множила на ноль — убийца, садист и клятвопреступник, жестокий тиран, один из величайших монархов мировой истории, всемирный паук Людовик XI.
5. А на том берегу.
Итак, французский Левиафан, усилиями и молитвами Людовика XI, родился, омылся в крови французской аристократии и начал потихоньку расправлять плечи. А как обстоят дела на другом берегу Канала? На том самом, где через две сотни лет Томас Гоббс переведет политическую практику абсолютизма на уровень политической философии.
А там тоже все очень хорошо.
Прагматичные англичане, устроив династическую войну под знаменами Йорков и Ланкастеров, замечательно проредили аристократические ряды. Что, несомненно, самым положительным образом сказалось на формировании абсолютной монархии британского образца.
Разумеется, речь не идет о поголовном уничтожении старой английской аристократии. Эта идея, долгое время пленявшая умы историков своей экстравагантностью, к нынешним временам может считаться вполне утратившей ореол научной основательности.
Еще в 1872 году Кингтон Олифант в своей статье "Была ли старая английская аристократия уничтожена в Войне Роз"[259] публикует результаты своих скрупулезных подсчетов. Как выяснилось, безвозвратно исчезли с лица королевства всего пять старинных родов. Остальные, пусть изрядно прореженные, благополучно достигли 1485 года, когда Генрих Тюдор высадился в Уэльсе, двинулся вглубь страны, победил Ричарда, павшего в битве при Босворте, и стал основателем новой династии.
Откуда же тогда в английской культуре и даже, частично, в английской историографии представление о Войне Роз — как об эпохе, положившей конец старой аристократии и давшей начало какой-то новой? Вспомните Шекспира и его "Ричарда III"! Какие слова вкладывает он в уста королевы Маргарет, обращающейся к Томасу Грею, первому маркизу Дорсету:
"Молчите, маркизенок ! Наглы вы!
Ваш новый герб едва лишь установлен.
Судить ли может новое дворянство,
О горе тех, кто потерял его?
Тот, кто высоко, вихрям всем подвержен,
И, падая, он вдребезги разбит!"
По версии Шекспира, именно три десятилетия войн между приверженцами Йорков и Ланкастеров стали временем исчезновения старой аристократии в воцарения аристократии новой. Как это часто случается, художественная правда, созданная гением, оказывается намного могущественней исторической правды. Ибо в действительности все было совершенно иначе.
Если посмотреть в лицо фактам, то в ходе собственно Войны Роз феодальная знать достаточно эффективно воспроизводила себя на высших государственных позициях как при Йорках, так и при Ланкастерах. Проанализировав креатуры на получение пэрского титула, молодой российский историк А.Г.Румянцев пришел к закономерному выводу. Большинство креатур во время войны поставляла титулованная знать. И лишь со значительным отставанием идет нетитулованное дворянство[260].
А вот после воцарения Тюдоров в Англии как раз и начинается строительство собственного Левиафана. То есть, абсолютной монархии. И здесь уже без новых людей, "нового дворянства" не обойтись. На момент вступления на престол последней из Тюдоров, Елизаветы I, то есть в 1558 г. 46% пэров Англии обладали этим титулом в первом или втором поколении. В 1628 г. они составляли 57%. Между 1574 и 1603 гг. в рыцарское достоинство было возведено 332 человека. Численность дворянства возрастала в полтора раза быстрее численности всего населения[261].
Иначе говоря, почти пятидесятипроцентная ликвидация старой аристократии (судя по динамике креаций в Палату лордов) произошла в Англии вовсе не в ходе Войны Роз, а в период царствования династии Тюдоров. Столь радикальная замена господствующего сословия, разумеется, не могла осуществляться в рамках "спокойного" политического режима. Так что, мы с вами, уважаемый читатель, вполне можем говорить о тирании Тюдоров — пусть это будет нашим открытием в исторической науке.
Причем, тирании весьма жестокой. Глядя на восемьдесят тысяч казненных в царствование одной только Елизаветы Тюдор, наш доморощенный тиран Иван Грозный со своими жалкими четырьмя тысячами жертв лишь нервно курит в углу. Впрочем, мера жестокости, проявленная по отношению к аристократии — вовсе не самый главный признак эффективной тирании.
