Добро из зла

Она ошибалась. Провозившись с полчаса на кровати, в своей старой комнате, совершенно не тронутой никем за годы ее отсутствия, она чертыхнулась, забрала с собой одеяло и вылезла через окно на крышу. Блейк не могла спать и не могла думать, сознание будто застыло в вязкой смоле, вяло трепыхаясь в ожидании, когда его тюрьма застынет, навеки запечатав свою жертву в янтаре.

Наверно, из-за этого она совершенно не услышала звука шагов, самым позорным образом вздрогнув, когда отец опустился на черепицу рядом с ней.

— Не спится? — без нужды спросил мужчина и тут же продолжил. — Мне тоже.

Блейк скосила глаза на отца. В лунном свете он казался еще старше, чем был на самом деле — углубились морщины, превратившись в залитые тьмой каньоны, а серебро в волосах блестело отраженным светом.

— Зачем ты вернулась, Блейк? — тихо спросил Гира, не глядя на дочь.

— То, что будет дальше с фавнами и всем миром, — тихо ответила Блейк, припомнив слова Мора, сказанные ей перед расставанием в больнице. — Зависит от многих людей и организаций: Белый Клык, Айронвуд и Охотники, Совет Атласа и Мистраля... и от тебя. Мор пообещал мне, что позаботится о Белом Клыке и Охотниках... и я верю в Вайс. Она и Мор сделают все, что будет в их силах, чтобы спасти этот мир. Я собираюсь сделать тоже самое. "Просто Блейк", Охотница или боец Белого Клыка, могут изменить немногое... другое дело — Блейк Белладонна, дочь человека, который полтора десятка лет вел фавнов в их борьбе за равенство со всем миром, и вот уже пять лет вместе с ними строит страну на проклятой земле, на которой больше никто не хочет жить.

Опустив щеку на прижатые к груди колени, Блейк посмотрела на отца, внимательно наблюдающего за дочерью.

— Все это происходит из-за того, что никто не видит другого выхода. Мы слишком устали терпеть, жаться по выделенным нам кварталам и смотреть оттуда по ночам на сверкающий верхний город, жизнь, в которую нас никогда не пустят. Знаешь, какие песни поют в фавн-кварталах Вейл?

Прикрыв глаза, Блейк пару секунд молчала, вспоминая слова, а потом запела, без труда копируя ту бурлящую ярость, что металась простых безыскусных словах музыкантов, которых никто никогда не учил слагать стихи:

За мною по пятам одна и та же паранойя —

Зимнее утро, летний вечер после зноя —

Они не ходят меньше, чем по трое,

И страх в твоих глазах ничто не скроет.

Они не могут сочинить даже новую брань:

"Эй ты, рогатый!", "Животное!", "Тварь!"

И если не согласен, то прижмись спиной к стене,

Сожми покрепче кулаки... другой дороги нет!

Она и сама прошла через это — уже после того, как сбежала с Адамом и лишилась того незримого щита своего происхождения, который всегда защищал ее от расистов. И тот вывод, к которому неизбежно приходишь, испытав это на себе хотя бы раз, не был ей чужд, а потому гнев получился таким же отчаянным и обжигающим, как и у того парня с гитарой, ни имени, ни лица которого она уже и не помнила — только горящие зеленые глаза, хриплый голос и пальцы, бьющие по струнам с такой силой, что выступила кровь.

Так надоело ждать, так надоел страх.

Спасайся сам, а это значит...

Возьми кирпич и дай им сдачи!

Бери кирпич и дай им всем!*

Пару секунд они сидели в тишине. Блейк тяжело дышала, сама удивленная этой вспышкой и прятала глаза от отца.

— Это то, что происходит в Королевствах. Это то, что чувствуют фавны. Единственный путь, который они видят, — Блейк вновь уткнулась в одеяло, пряча выступившие слезы. — Но я видела, куда приводит этот путь — я смотрела на пылающий Вейл, видела трупы на улицах и пирующих Гримм. До тех пор, пока у меня есть хоть какая-то надежда, хоть какой-то, самый призрачный шанс избежать этого, найти другой путь, иной способ — я буду сражаться за это. Не только ради фавнов, но и ради людей. Я точно знаю — там, среди тех, кто никогда не делал фавнам ничего плохого, кто просто не видит и не задумывается, есть хорошие люди.

Крепче вжав лицо в одеяло, она вытерла об него слезы и, вскинув голову, с посмотрела на отца, что за всю ее речь так и не проронил ни слова — лишь лицо все больше старело, прямо на глазах превращая его в усталого старика.

— Я пришла сюда ради этого. Я верю, что если кто и знает ответ, то это ты. Я прошу у тебя помощи, прошу совета... и власти — той власти, что дает фамилия Белладонн, даже там, в Королевствах. Пожалуйста.... — ее голос сломался, но Блейк, сглотнув комок в горле, упрямо продолжила. — Пожалуйста. Дай мне надежду, папа. Потому что своей у меня уже почти не осталось.

Вздохнув, Гира погладил ее по волосам. Поднявшись на ноги, он рассеяно отряхнул штаны от вездесущего песка и протянул дочери руку:

— Тебе пора спать, Блейк. Отдохни с дороги, выспись... а завтра... — Он улыбнулся, заставив уже почти отчаявшуюся Блейк улыбнуться, бледной, неверящей собственному счастью улыбкой, и навострить поникшие уши. — Завтра я покажу тебе другой путь.

____________________________

*— Люмен, "Иди в отмах", немного подредактированная мною под ситуацию. Ссылка: http://www.megalyrics.ru/lyric/lumen/idi-v-otmakh.htm

Глава 16. Пятое Королевство

Автомобиль сдержано ворчал мощным двигателем, раздраженный той черепашьей скоростью, с которой приходилось тащиться по улицам. В свое время Гира выбрал именно эту модель исключительно ради этого звука, низкого рокота, похожего на звук летящей по склону лавины. С его точки зрения это было куда лучше, чем хваленая бесшумность, мягкость хода и прочие "преимущества" многих других моделей представительского класса, так популярных в Королевствах. Жалко только самому за руль редко удается сесть — не положено. В конце концов, время в пути — это тоже кусочек драгоценных минут или часов, которые можно потратить на работу.

Сейчас, впрочем, ему было не до нее, ведь напротив сидела дочь, наконец вернувшаяся домой после пятилетнего отсутствия.

Он помнил Блейк живой тринадцатилетней девчонкой, как-то умудрявшейся сочетать в себе любовь к книгам и играм на свежем воздухе; умной и сострадательной, такой по-детски прелестной... Та Блейк отныне жила лишь в его памяти.

Вчера в его дом вернулась не девочка, даже не девушка — женщина, молодая, красивая, но уже такая уставшая, со взглядом, которого не должно быть у семнадцатилетних девчонок, с глазами, видевшими слишком многое. Блейк была так похожа на мать в юности — те же длинные, черные как вороново крыло волосы, гибкая и стройная, но не тонкая фигура, красивое лицо, чуть вздернутый носик... она даже одета была в старую одежду Кали: белые просторные штаны и блузку, черный распахнутый пиджачок и изящные туфли без каблуков. Из образа молодой леди из хорошей семьи выбивался лишь клинок в широких черных ножнах, лежащий на коленях, говорящий о своей хозяйке, для умеющих смотреть, очень многое — редкие зазубрины на заточенных с одного края ножнах, еле заметные вмятины на металле, затертая рукоять... этим оружием пользовались по прямому назначению. Пользовались часто.

Взгляд сам собой сполз на живот, прикрытый рубашкой. Вчера, после того, как Блейк рассказала свою историю, уже почти стемнело — и, видя усталость дочери, Кали настояла на том, чтобы продолжить разговор завтра. Она пошла показывать Блейк ее комнату, попутно отправив прислугу подготовить место и для ее партнера, напрягла всех срочным поиском пижамы и прочей подходящей одежды... и вернулась обратно с трясущимися руками и блестящими от слез глазами.

В чем дело, он понял довольно быстро. Растерянно прижимая жену к груди, он расслышал тихое: "да она вся изрезана, Гира!" — сами собой сжались челюсти и остро захотелось кого-нибудь убить.

Успокоившись, Кали взяла себя в руки и рассказала детали — и лишь чуть дрожащий голос выдавал ее чувства.

"Ты бы слышал, как она говорит о своих шрамах! — эмоционально размахивая руками, она шагала туда-сюда перед мужем, не в силах усидеть на месте. Ее голос изменился, пародируя непринужденный тон дочери. — "Плечо? Это пуля. Ничего страшного, прошло навылет, через пару дней уже как новенькая была. Сама виновата — зазевалась. ...Лопатка? Осколком задело, разведка опять облажалась, и мы попали в засаду. Легко отделалась — остальным досталось сильнее. ...Бедро? Да ты посмотри, мам, он же совсем тоненький!". И так обо всем! Мелочи! Ерунда! А живот?! Да он выглядит так, будто ее сшивали из двух половинок!! И о нем она молчит. Гримм — и все тут. Врет! Как мать говорю — врет!"

Ему пришлось едва ли не силой уложить ее спать, напоив снотворным — иначе она так бы и бушевала всю ночь. Самому, правда, уснуть не удалось — не в силах успокоится, он отправился к дочери — просто посмотреть на нее, просто убедиться, что она действительно здесь, на самом деле жива и здорова. Блейк в постели не оказалось — и в панику Гира не впал только потому, что отсутствующее одеяло и открытое окно слишком явно свидетельствовали, куда она направилась.

И там, на покатой крыше особняка, он окончательно убедился в том, что той маленькой улыбчивой Блейк больше не существует.

— А ничего так тачка!

И еще был... этот. Бывший солдат Белого Клыка, потерявший всех из-за этого психопата Торуса, охранявший ее дочь на пути домой. Утром он спустился к завтраку все в той же одежде, в которой пришел вчера, больше подходящей к походу, чем к появлению в приличном обществе, увешанный оружием, возвращенным по настоянию Блейк, в черной бандане с нарисованным черепом. Блейк тут же погнала его переодеваться, заставила влезть в подобранную прислугой одежду, в которой он смотрелся как дворовый пес на собачьей выставке, среди породистых конкурентов. Каких трудов ей стоило отобрать у него цилиндр, добытый неизвестно где и заставить одеть простую шляпу — знала только сама Блейк. Он сел в машину вслед за ней с такой уверенностью, будто не могло быть иначе, и та ничего не стала делать, чтобы его остановить.

Гира терпел его, убийцу и преступника, бывшего там или нет, рядом с Блейк только потому, что поганец заставлял ее улыбаться — ее, которая только вчера, рыдая, умоляла отца подарить ей надежду.

Блейк, видя недовольство родителя, толкнула партнера локтем, на что получила лишь: "Что?! Это комплимент!", закатила глаза и больше не сделала ничего, чтобы приструнить лиса. "Бесполезно, — пояснила она еще вчера. — Либо убить, либо привыкнуть".

— Да, машина хорошая, — кивнул Гира. Ему, в конце концов, не привыкать общаться с неприятными людьми ради дела. — И ее главное достоинство — совещания можно проводить прямо здесь, на пути к месту очередного кризиса.

— А еще эта малышка бронированная, — одобрительно кивнул лис, похлопав по кожаному сидению. — Только из пушки и расстреливать.

— И тяжелая, — улыбнулась Блейк старым воспоминаниям. — Я помню, как каждый новый водитель обязательно врезался на ней во что-нибудь хотя бы по разу, привыкая к инерции.

— Они врезаются до сих пор, — хмыкнул Гира.

Какое-то время они ехали в тишине. Гира не отрывал взгляд от дочери, уже в который раз пытаясь простроить предстоящий разговор и предсказать результаты, и раз за разом заходил в тупик — он просто недостаточно знал нынешнюю Блейк, чтобы быть уверенным в реакции. Сама девушка с интересом смотрела в окно, терпеливо отвечая на изредка задаваемые лисом вопросы. Гира с удовлетворением отметил, что дочь все это время следила за новостями Менаджери, да и то, что узнала здесь забыть не успела.

— Так куда мы едем? — спросил этот неугомонный спустя пару минут.

Гира хмыкнул. Блейк с прошлой ночи так и не заговорила с ним на эту тему, просто спокойно кивнув на его просьбу собраться, предоставив отцу самому решать, что именно и когда говорить ей. Может, она и научилась терпению, но глядя на заинтересованно повернувшиеся в его направлении кошачьи уши, пока их хозяйка делала вид, что совершенно не интересуется темой, Гира отчетливо понимал, что любопытство в ней осталось прежним.

Посмотрев в окно, Гира кивнул на запад, где над жилыми домами, прилегающими к Центральному парку, возвышалось самое высокое здание Менаждери — тридцатиэтажный университет имени Белладонн, чью центральную башню окаймляли два широких крыла дополнительных корпусов.

— А ничего так домишко, — протянул лис. — Покруче твоего дворца будет, принцесса.

— Конечно, лучше. Это же наше будущее, — улыбнулась дочь и гордо добавила. — Его построил мой дедушка.

— Начал строить, — поправил Гира. — До конца довел мой брат.

И тихо добавил, не отрывая взгляда от башни, облицованной голубым мрамором, одной из тех немногих вещей, которые они могли продавать Королевствам — то, чего не было "на большой земле".

— А преподавателей сюда привел я.

"Что ж, пожалуй, это лучший способ подвести ее к теме" — подумал он и продолжил рассказывать то, что и без него, скорее всего, все знали:

— После войны был не такой уж маленький промежуток, когда условия мирного договора выполнялись. Наше восстание оставило шрамы, смерти и обиды с обоих сторон никуда не делись, но на нашей стороне было главное — государство, которое выполняло свои собственные законы. Работа Белого Клыка в те годы, в основном, заключалась в работе с населением на самом бытовом уровне, фавнами и людьми, а обо всех случаях расизма просто сообщали властям — и они разбирались, не всегда с полной отдачей, чаще спустя рукава и из-под палки, но в целом все-таки делали свою работу. За эти пять-десять лет, чуть ли не впервые за всю историю, появились фавны с высшим образованием — те, у кого была возможность занять достойное место в мире. Хотя большинство оставалось все в той же социальной группе, занимались почти тем же, чем и до войны, разве что за деньги... или бОльшие деньги. Такие вещи не меняются мгновенно.

Потом начались известные всем события — Шни начали свою компанию по расширению и все началось сначала. Белому Клыку пришлось ввязаться в войну, в которой они ни черта не смыслили, и, что закономерно, они не могли победить. Когда мы научились, как я сейчас понимаю, было уже поздно, Шни расплатились с долгами и заняли свое место на пьедестале, создали прецедент. Я поступил в один из университетов Мистраля примерно в тоже время, — он невесело ухмыльнулся. — Отказать победителю Войны за Права в месте для сына как-то не посмели. Интересно, что бы они сказали мне сейчас?..

Какое-то время в салоне царила тишина. Гира краем глаза заметил, что лис собрался было что-то сказать, но Блейк вовремя прикрыла ему рот ладошкой... и тут же отдернула руку, вытерев ладонь об обивку с тихим "не лижи меня!" Гира отметил, что брезгливости не было — легкое раздражение, не более.

— Фавнов в университете было двое, — продолжил он, сделав вид, что ничего не заметил. — Я и парнишка-сова по имени Джек Килби. Естественно, мы дружили — нас было только двое, в конце концов. Меня многие называли умным человеком, но Джек... он был чертовым гением. Будь он человеком — работал бы на правительство или крупнейшие корпорации и был бы обеспечен до конца жизни. Но он был фавном. Десять лет спустя после окончания университета, я был в Атласе, приехал на одно крупное дело...