Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

Дарэйли теперь стало семеро: ушедшие под землю были извлечены в целости, а сохранность к ним быстро вернулась. С нашей-то регенерацией тканей.

Ощутив в ладони рукоять Иллинира, я понял, что это мой меч. Словно его ковали именно для моей руки, и только я должен им владеть. Колдовское чувство, потустороннее, как само оружие. Как дед сумел расстаться с ним?

А вот дарэйли испугались клинка куда больше, чем мглистого полусерпа. Я чувствовал, как они ежатся, когда узкое лезвие касалось их правого плеча. Особенно, темные. По-моему, они успели пожалеть о своей опрометчивости и держались только на упрямстве, чтобы не сбежать.

Что-то странное происходило и с крылом силы: оно трепетало, как язык темного пламени, норовя оторваться от тела и улизнуть подальше — ему тоже не понравился Иллинир.

Люди, наблюдавшие за присягой, были особенно мрачны. Да и с чего им веселиться? Их товарищи погибли, князь умирал, а наследником избрал чудовищного демона. А что они скажут, когда моя сущность явится во всей красе? Что может быть хуже дракона? Вот Верховный знает, но молчит.

Я покосился на Сьента. Его невозмутимость не просто бесила, она была доказательством, что Гончар подготовил ловушку для нас.

Ну, и не глупо ли — ждать, когда примчатся жрецы и докрошат остатки отряда?

Еще часа два ушли на поспешные похороны. Ольхан успел отправить полдесятка гонцов в ближайшую деревушку с храмом Единого — многие погибшие были приверженцами этой непонятной религии — и они привезли перепуганное существо в черной сутане. Служитель Единого отпевал всех павших скопом, если можно назвать его каркающий, спотыкающийся через слово голос пением. Зато он привез кучу амулетов и раздавал выжившим: о защите от демонов, оказывается, позаботился тот же Ольхан.

Перед похоронами у меня произошла первая стычка с ним. Заметив, что убитых освобождают от лат и оружия, я спросил у пробегавшего мимо седобородого рыцаря:

— Зачем с людей снимают доспехи?

— Так всегда снимают. Мертвым они ни к чему, а нам пригодятся. Зачем добру в земле гнить?

— Даже у собаки после смерти остаются ее клыки. Пусть павших похоронят, как воинов, в латах и с мечами.

Ольхан повернулся к князю — тот прикрыл веки в знак согласия — и рыцарь, не скрывая раздражения, зашагал прочь, на ходу отдавая распоряжения.

— Как только вернутся Ринхорт и Луана, ни у кого из наших людей не будет нужды в латах и оружии, — пробормотал я себе под нос.

За это время вернулась группа Ксантиса, несколько смущенного: чужой дарэйли не пожелал вступить в переговоры, был весьма агрессивен и совершенно случайно убит. Я заподозрил, что люди Доранта пожелали отомстить за князя, и мой дарэйли с удовольствием удовлетворил просьбу, но этот изворотливый земляной червь так и не признался.

Князь Дорант то ли забылся, то ли потерял сознание, и Верховный, снова коснувшись его груди кончиками пальцев, озабоченно свел брови:

— Если через час не прибудет помощь, его не спасти. Тогда пересмотрим нашу договоренность, принц Райтегор.

— Тогда никаких договоренностей быть не может.

— А наши пленники? Ринхорт и остальные?

Я пожал плечами — не буду же я с ним обсуждать план их освобождения — разыскал Ольхана и поручил ему подобрать людей для сопровождения деда (живого или мертвого) в родовой замок.

— Кто поведет отряд? — спросил рыцарь.

— Ты.

Это было не очень разумно — отпускать его и позволить мутить воду за спиной. Я запомнил, что старый друг князя Доранта, избравший себе роль моей правой руки и телохранителя, странно замешкался, когда на меня напал убийца. Но остальным в отряде я мог доверять еще меньше, несмотря на присягу. Она у людей другая. Они не дают слово всей сущностью.

— Сколько людей ты мне дашь в сопровождение, ваша светлость? — спросил седобородый.

— Всех.

— А ты?

— Если нас не прикончат жрецы здесь, то я с дарэйли пойду в Озерную обитель.

Карие глаза человека удивленно округлились.

— Ты собрался мстить Гончарам?

Я не стал в подробностях посвящать 'правую руку' в то, что будет делать моя темная левая: не стоит Ольхану знать, что восточных Гончаров попытались подставить западные, и мстить, собственно, надо бы Западному Сферикалу, находившемуся в океане, в королевстве Тысячи Островов. Зачем ему знать такие тонкости?

— Сегодня нам удалось убить двух жрецов, освободить пятерых рабов и взять в заложники самого Верховного, — напомнил я. — Мы не бессильны. Мои вассалы в плену, я обязан их спасти.

Седобородый вздохнул.

— Я поклялся Доранту присмотреть за тобой и помочь. Если тебя интересует мое мнение, это безумная затея.

— Какая? Присмотреть и помочь? Действительно, зачем? Пока я даже с убийцами справляюсь без телохранителей и советников.

Старый рыцарь вздрогнул и опустил голову:

— Прости старика, ваша светлость.

— Значит, мне нужен другой советник, раз ты — уже старик, и не можешь справиться с взятыми обязательствами, — без малейшей жалости продолжил я расставлять точки над рунами. — Ты сам избрал себе место по правую руку, и теперь выяснилось, что у руки не сгибаются пальцы!

На скулах рыцаря заиграли желваки. Не перегнул ли я палку?

— Я знаю, что тебя смущает, рыцарь Ольхан, — сощурился я, надеюсь, проницательно. — Ты во мне сомневаешься. В моем праве крови на титул князя. Ты думаешь, разум твоего старого друга Доранта помрачился перед смертью. Так?

Рыцарь поднял на меня усталые глаза.

— Так, — тяжело, словно бросил камень, сказал он. — И не только я так думаю. Почитай, все наши люди.

— Ваше сомнение легко разрешить.

Я выхватил Иллинир из ножен правой рукой и, взяв меч за острое лезвие, сунул рукоять седобородому. Вытянул левую руку (если что, не так будет жалко, как правую) и громко приказал:

— Руби!

Только бы он не вспомнил об обычае рубить голову претендентам на наследство Энеарелли! Рыцарь был так ошеломлен, что не вспомнил.

Вокруг нас стали собираться привлеченные шумом люди и дарэйли. Со Сьента слетела маска равнодушия, и он подобрался поближе, чтобы ничего не упустить.

— Руби же! — повысил я голос. — Если ты боишься причинить мне вред, отдай меч кому-нибудь посмелее.

На лбу Ольхана выступил пот. Он замахнулся и резко, как палач топор, опустил меч. Я едва удержался, чтобы не зажмуриться, когда что-то хрустнуло. Это оказались ножны, зажатые в левом кулаке. Иллинир отлетел, не коснувшись кожи, словно наткнулся на невидимую стальную оболочку. Рыцарь едва удержал его в руке.

Уфф... Прокатило!

— Ты все еще сомневаешься во мне, Ольхан?

— Нет, ваша светлость, — улыбнувшись, склонил голову рыцарь. — Теперь — нет.

'Знал бы ты, как прав в своих сомнениях', — думал я, глядя в его удаляющуюся спину.

Только когда все разошлись, оставив меня одного у ложа деда, я разжал кулак правой руки. На ладони уже затянулись тонкие раны и подсохли размазанные капли крови. Я же не случайно перехватывал меч и не по глупости порезался, еще чего. Надеюсь, никто не заметил небольшие пятна на лезвии Иллинира.

Три горьких вывода следовали из этого происшествия.

Первый: Дорант хотел меня убить, когда предлагал испытание. Теперь я уверен, что клинку сначала давали попробовать каплю крови младенца Энеарелли, чтобы потом 'хранитель династии' опознал ее на расстоянии. Потому я и порезал ладонь острием — на всякий случай, лишним не будет.

Второй: дед и потом, уже умирая, не верил, что меч признает меня, и специально смешал нашу кровь, чтобы Иллинир почуял его след в моей. Тоже на всякий случай. А значит, Дорант действительно боялся оставить древние земли и замок совсем без наследника. Лучше уж чужак-нелюдь, чем родной сын-безумец. Лучше ли?

Третий: теперь никто никогда не узнает истины. Настоящий я наследник княжеской короны или нет? Имею ли я кровное право на имя или узурпатор поганый? Самое мучительное: я и сам уже не узнаю. 'А какая тебе разница, Райтэ? Ты отказался от короны императора, зато весь испереживался из-за права на какой-то там княжеский венец!'

Заткнулся бы этот чертов внутренний голос, и без него тошно. Я сам не знал, почему венец князя Энеарелли перевешивает в моих глазах все короны царей Подлунного мира.

И почему имя меча, хранителя династии князей Энеарелли, так похоже на имя Лунной королевы Иллиры?

Глава 15

Создавший меня жрец и император Ионт говорил в ночь своей смерти, что дарэйли рождаются духовно взрослыми. Это неправда, хотя мы с братом действительно отличались от прочих детей, и прислуга называла нас, принцев, маленькими старичками за то, что мы никогда не смеялись и мыслили не как другие дети.

Ринхорт объяснял мне, что, если люди взрослеют с течением лет и бед, то дарэйли — рывками, внезапно, с каждой новой ступенью инициации, но это не взросление в человеческом понимании, а развертывание и осознание силы нашей сущности.

Это тоже ко мне не относится. Силу я чувствовал, но не осознавал. Хрен ее знает, какая она. Прет непонятное, как туманная тряпка за спиной.

Я повзрослел в те минуты, пока спускался с холма отряд врагов, и происходило то, что потом еще долго укладывалось в сознании.

Гончаров и их дарэйли было около полусотни, и моих вассалов не почуял среди них даже Ксантис.

Маленькая истина открылась мне слишком поздно: гору не одолеть, насыпав на нее горсть песка. Сколько бы ни пришло ко мне свободных дарэйли, мы всегда будем горстью песчинок, а Сферикал способен стать монолитом, и сейчас этот монолит скатывался с холма, чтобы погрести под собой все живое.

Они длились неестественно долго, эти минуты, словно у жрецов был тот, кого быть не могло — дарэйли времени, растянувший мгновение до вечности, до сотни вечностей, по одной на движение рук, доставших мечи, на перестук копыт, на вздох, на взгляд.

Я повзрослел, когда увидел, как умирают дарэйли.

Но все по порядку.

Мы задействовали только лучников, рассредоточив их по местности, хотя их оружие бесполезно против дарэйли и Гончаров. Но они могли, если повезет, выбить лошадей и ненадолго остановить нападавших, а там появится возможность изменить направление их атаки.

Анабель прикрыла людей иллюзией так искусно, что их невозможно было отличить от деревьев за пару шагов. Рощица, правда, выглядела неуместной посреди взрыхленного поля недавней схватки. Расчет был на то, что враги не дойдут до князя.

Люди Ольхана сразу скрутили Верховного, едва дозор сообщил о приближении Гончаров. Он не сопротивлялся. Сказал только, что, если его убьют, то Мариэт уже не сможет никому помочь. И еще сказал, что не звал помощь Сферикала.

Этой лжи никто не поверил.

Я и остальные дарэйли, кроме Анабель, оставшейся с людьми, вскочили на лошадей, и мы, рассыпаясь веером, понеслись навстречу жрецам, но правее, чтобы оставить между нами разлившееся в низине озеро: надо было хотя бы немного увести битву в сторону от умиравшего князя.

Расчет был на то, что дарэйли Сьента чувствуют хозяина и ведут Гончаров именно к нему. Я не ошибся: жрецы действительно свернули к нам: связанного пленника нес Граднир.

Мы спешились и хлестнули коней. Анабель прощальным подарком сотворила в их седлах иллюзию всадников. А мы затаились в кустах и ждали. Ксантис защищал наше присутствие от чутья других земляных дарэйли, но никто не надеялся на длительное укрытие.

Наблюдая за мчавшейся к озеру лентой врагов, я недоумевал, почему Гончары не наносят упреждающий удар. С их мощью они должны были снести нас одним щелчком, хотя бы попытаться. Но их дарэйли даже не выпустили крылья силы!

Я находил единственное объяснение промедлению: из-за Верховного. Не хотели случайно его зацепить.

Вперед вырвались какой-то рыжеволосый жрец и десяток дарэйли. Двух я узнал: это были Арр и Парк, рабы Сьента. Они скакали над водой, словно под копытами лошадей была твердая земля, и это меня слегка раздосадовало: наш план поймать их в ледяную ловушку, когда они поплывут через озеро, провалился. Смешно было надеяться.

Остальные жрецы с рабами остановились у кромки воды. Из их группы вырвалась еще одна фигура на белоснежном скакуне. Капюшон слетел с ее головы, за узкими плечами развевались длинные распущенные волосы цвета воронова крыла, как и ее одежды. Лицо девушки облепила черная кисея, и зрелище было жутковатое.

Она взмахнула рукой, обтянутой перчаткой, показывая именно на тот куст, где притаились я и Граднир с заложником.

— Господин там! — долетел звонкий голос, на который обернулись скакавшие впереди дарэйли.

— Это Мариэт, — шепнул Сьент, улыбаясь. — Мы успеем спасти князя.

Я едва успел удивиться странному, демоническому облику светлой дарэйли жизни. Мало ли, какое уродство она прячет под кисеей: жизнь, в общем-то безобразная штука, если подумать.

И тут жрецы ударили.

Одновременных атак было две: в нашу сторону и... по собственному авангарду.

Я был так ошарашен, что не обратил внимания, чем нас хотели убить. Что-то просвистело над головой и тяжело ухнуло позади, обдав спины горячим воздухом, комками земли и крошевом веток и щепок. Оно было невидимым. Перелет, и отлично: значит, рабы Гончаров еще не точно чувствуют цель. Только уши заложило.

А вот всадникам посреди озера пришлось хуже: по ним не промахнулись.

Главной целью была девушка. Сфера диаметром саженей пять, прозрачная, как мыльный пузырь, едва обозначилась в небе и ухнула вниз — словно отрезали ломоть воздуха и придавили к земле огромной невидимой ладонью.

Фигурка, вылетев из седла, распласталась по поверхности озера, как подстреленная птица. Но незримая дорожка, державшая лошадей над водой, лопнула, и птица затонула. Всадники провалились под воду. Рыжеволосый жрец успел что-то крикнуть, а огненный Арр — швырнуть в Гончаров струю пламени.

— Только не лед! Скажи своим, принц, — дрогнул голос лежавшего позади Верховного.

Поздно. Поверхность озера стремительно покрывалась ледяными стрелами, сраставшимися причудливыми узорами. Но чья сила заковывала воды? Наша или чужая?

В тот миг я и понял, в чем всегда буду уступать Гончарам: в быстроте и качестве связи. В моем распоряжении был только голос и жесты, а слуги Эйне, в зависимости от силы и знаний, способны управлять своими дарэйли беззвучно и, может быть, на любом расстоянии.

Я покосился на Сьента: он стал белее мела, губы что-то шептали, глаза полузакрыты, а высокий лоб прочертила глубокая морщина. Чувствовалось охватившее его напряжение. Что происходило, я мог только догадываться. Такое выражение лица Верховного я уже видел во время схватки с ним, когда он перехватывал обрезанные связи.

— Перед отъездом я передал почти всех своих дарэйли иерарху Ремесу, он уже мертв, — глухо сказал Верховный.

— А дарэйли?

— Еще живы. Я успел... Теперь ты видишь, принц, что меня предали?

— Сочувствую, — усмехнулся я.

— Развяжи меня, иначе будет катастрофа. Для огненных вода смертельна, а Мариэт ненадолго хватит, чтобы поддержать их жизнь и свою, и тогда некому будет спасти князя.

Жрецы снова ударили. На этот раз воздушный снаряд разорвался ближе, но не причинил вреда. Они еще нащупывали цель.