Но сейчас глаза мои утверждали несколько иное: их взору предстала желеобразная масса ярко-красного цвета, живописно распределённая по ткани нашими совместными с Настей стараниями.
— Не понял, — встревожился я, неосознанно вытирая более-менее чистым краем пелёнки свою лысину. — Это что? Кровь?
— Я тоже так подумала! — сердито сверкнула глазами Настя. — Сначала! — Она уже сидела рядом с радостно агукающим Витькой на кровати, с независимым видом сложив кренделем руки на груди. — Оттого и перепугалась!
— Это наш кристалл... — мрачно пропыхтел Пашка, воровато заглядывая через моё плечо. Его дыхание ещё не восстановилось после марафонского бега вслед за мной вверх по лестнице. — А-аблом... — потерянно пробормотал он.
Остальная команда, неловко топтавшаяся в коридоре в двух шагах от нас, после этих его слов окружила нас плотным кольцом. Кто-то тихо присвистнул.
— Растворил! — изумился Другов. — М-да... Ну и желудочек у ребёнка!
В его интонации так и звучало: "А я вам говорил!.."
— Как же всё у нас запущено... — Брат тоже сердито заглядывал мне через плечо.
Честно говоря, я полностью разделял их тревогу!
— Вот здесь вытри, — участливо просопел Вовка, тыкая пальцем мне в ухо. — Некрасиво.
— Я чё-т' не понял, — скрипнул Игорь. — Похоже на то, что мы — того?.. приехали?
— Не спеши с выводами, — фыркнул Другов. — Ещё неизвестно, то ли это сам кристалл, то ли... гм-гм!.. сопровождающая его масса.
— Да какая там "масса"! — скривился Пашка. — Самое что ни на есть оно... Желе...
Я сделал над собой усилие, дабы не наступать на те же грабли, и поинтересовался у хмурой Насти:
— А Витька-то как?
Она неприязненно усмехнулась:
— Я думала, о ребёнке ты и не вспомнишь! Тебя больше какой-то там кристалл волнует!
— "Какой-то"! — тихо фыркнул Пашка, отвернувшись.
Настя его не услышала. Или сделала вид. Я, похоже, вовремя сделал правильный ход: она немного оттаяла и посмотрела на меня более приветливо:
— Как "как"? Вон, посмотри: песни распевает! Его, похоже, ничего не берёт. Напугал, паразит! — ласково потрепала она его по пузу, отчего тот рассыпался заливистым смехом. — Ишь, прокакался, теперь хорошо ему!
— А нам, — пробормотал брат Санька, — этот процесс ещё предстоит...
— Ты о чём это? — обернулся к нему Другов.
За него ответил непривычно мрачный Пашка:
— Насчёт "прокакаться". Не сказать ещё грубей...
— Во-во... — эхом отозвался брат.
— Ну, господа, что-то вас совсем понесло! — Другов развернулся и направился к лестнице. — Пойдёмте! Чего людям мешать? Это дело надо хорошенько обмозговать. За бокалом хорошего вина!
— А что? — чуть оживился Пашка. — Есть идеи?
— Надо подумать! — отозвался Другов.
Пашка сочувственно похлопал меня по плечу и нехотя заковылял за ним следом.
Их примеру последовали и остальные члены моей поникшей команды, оставив меня на съедение Насте.
* * *
**
— И что нам теперь делать? — спросила Настя потерянно. Едва я прикрыл дверь за друзьями и приготовился к худшему, весь её гонор куда-то улетучился. Видимо, неловкость за Витькину проделку она, всё-таки, чувствовала.
— Ты о чём? — Я в этот момент, чтобы хоть как-то оправдать своё присутствие здесь, прислушивался к отчёту браслета о состоянии малыша, поводя над ним ладонями для лучшего контакта. Что вызывало постоянное Витькино подхехекивание и повизгивание, будто эта процедура ему была одновременно и приятна, и щекотна. Браслет отклонений не находил. Всё было в полном порядке.
— Ну... — Настя замялась, подбирая слова. — Я так понимаю, нам теперь нет смысла соваться к местным хозяевам?
— Не знаю, — вздохнул я. — Будем думать. Может, так поверят?
— Ты что? На переговоры к ним собираешься?
— А что ещё остаётся? Как донести информацию? Ведь здесь через два-три дня будет конец света!
— Везёт же нам... — Голос её неожиданно дрогнул.
Повинуясь душевному порыву, я притянул её к себе:
— Не боись, моя хорошая, мы что-нибудь обязательно придумаем...
Она не отстранилась, а только всхлипнула:
— Я тебе не говорила... Думала — глупости...
Я скосил на неё глаз:
— М?
— Мне дедушка снился...
Я натянуто улыбнулся:
— Ну и?
— Чё "ну и"? — всхлипнула она. — Перед самым нашим... ну... отъездом, — затруднилась она с определением. — Вот, прямо отсюда вышел, — показала она на стену. — Пальцем так грозит и говорит: "Ни в коем случае!" Потом повернулся уходить, и, перед тем, как исчезнуть в стене, обернулся и ещё раз пальцем погрозил: "Врёт!"
— Кто "врёт"? — удивился я.
— А я знаю? — укоризненно отстранилась она и опять приникла к моей груди. — Как было, так и рассказываю. Слово в слово.
— Хм... — только и нашёлся я.
Витька, всё это время занятый разглядыванием пальцев на своих ручонках, молчал. Но после моего "Хм!" громко выдал:
— Титяй!
Настя отодвинулась от меня и наклонилась к нему:
— Сисю, что ли? Опять? Ну, ты и обжорик у меня!
Она попыталась взять его на руки, но тот закочевряжился:
— Неть!
Настя изумилась:
— А чего ж тебе тогда?
— Титяй! — повторил Витька, сердито сдвинув бровки, и добавил для бестолковых: — Лёть!
Мы растерянно переглянулись.
— Что он говорит?
— Не знаю, — пожала Настя плечами и, на всякий случай, всё же решила приложить его к груди. Кто его знает? Может, просто выпендривается?
Но тот ловко выскользнул у неё из рук и взмыл к потолку. И уже оттуда вынес вердикт, всё так же хмуря свой микроскопический лобик:
— Мама кака папа!
Я неловко усмехнулся:
— Во как! Умник ты наш! Где запятую прикажешь ставить?
На что тот мне отпел:
— Неть!
Ещё бы у виска повертел. Интонация была самая та.
Настя не поняла:
— Какую запятую?
— Ну, после слова "мама", или после слова "кака"? Кого из нас он кому закладывает?
Она чуть подумала и неожиданно ласково приникла ко мне:
— Выдумщик же ты у меня...
Я оторопел от удивления.
"Чудеса твои, Господи!" — только и пришла мне на ум излюбленная Пашкина фраза...
* * *
**
Не знаю, сколько прошло времени, но нашу идиллию грубо прервали. При чём — на самом интересном месте! Мало того, что Витька, порхавший в заоблачных высях, где-то в районе разлапистой люстры, всё время иронично поглядывал на нас из-за многочисленных светильников, что, кстати, сильно сбивало меня с настроя, так ещё и в самый ответственный момент в дверь кто-то громко постучал. Ну, вовремя!
— Вовчик! — послышалось взволнованное шипение, в котором я с трудом распознал голос Игоря. — Я дико извиняюсь!.. Но у нас, кажись, гости! Без тебя — никак!
Было чуднО слышать волнение в голосе всегдашнего меланхолика.
Настя недовольно поморщилась:
— Иди уже... Ладно...
Но я, невзирая на помехи и её теперь уже неудовольствие, целеустремлённо довёл дело до логического завершения и только после этого сыто отвалился в сторону.
В это время наш бессменный соглядатай выстрелил в нас коротким словцом:
— Кьять!
Мы с Настей удивлённо переглянулись и ничего опять не поняли.
На ходу приводя себя в порядок, я выскользнул за дверь и недовольно спросил у Игоря:
— Ну? Что за спешка?
Смотря на меня глазами побитой собаки, он шёпотом произнёс:
— Тарелка! — И несколько раз, видимо, для убедительности, ткнул пальцем в потолок: — Над нами крутится!
— Серьёзно? — удивился я. — Значит, Санька был прав?
Игорь замер:
— В чём?
— Ну, что нас уже вычислили.
— Он это говорил?
— И довольно уверенно!
— Ей-Бог, не помню...
Быстрым шагом мы спустились в гостиную и я удивлённо оглядел пустое помещение:
— А где народ?
— Дык эта... На улице! Блюдёт!
Я устало опустился в кресло:
— Какая необходимость? Зови! Будем отсюда... блюдить!
— Дык отседова ж ни черта не видать! Она прямо сверху, над нами барражирует!
— Зови, говорю! Будет видно.
Игорь недоверчиво вскинул бровь и пулей вылетел на улицу. А я сделал абсолютно прозрачными потолок и стены гостиной. Вся растительность, что оплела купол Тадж-Махальчика, тоже стала невидимой. Обзор получился просто исключительный! На все триста шестьдесят! Создавалось впечатление, что нет уже никакого Тадж-Махальчика, а сижу я ранним утром на открытой всем ветрам круглой площадке, огороженной по периметру невысоким ажурным заборчиком. Это всё, что я оставил видимым от стен.
— Ох! Етишь твою налево! — вскричал изумлённый Пашка, первым вваливаясь внутрь. — Тундры-лианы! Пустыни-Каракумы! Первый раз такой планетарий наблюдаю! А снаружи как-то и не заметно ничего!
— Так оно и задумано, — невольно улыбнулся я Пашкиной непосредственности.
Остальные члены команды с разной степенью тревоги на лицах молча расселись по периметру площадки. И только Пашка задержался возле стола, плотоядно высматривая, чем бы поживиться?
— Ну, и где оно? — Я рассеянно оглядел безоблачный небосвод. Одно только солнце, едва поднявшееся над горизонтом, безжалостно давило на маковку.— Что-то я не наблюдаю никакой...
И запнулся на полуслове: в пределы видимости из-за ближних зарослей вынырнуло ребристое брюхо дисковидного аппарата и на небольшой высоте с тихим шипением пронеслось над нашими головами. Я непроизвольно съёжился.
— А теперь — как? — наблюдаешь? — ехидно осведомился Пашка, чем-то хрумкая с неистребимым аппетитом. — Вот так уже минут пять. Туда-сюда, туда-сюда! Как муха надоедливая! И не садится, и не улетает. Всё чего-то ищет!
— Да нас и ищет! — невесело хмыкнул Другов. — Кого ещё здесь можно искать? Голимый океан!
— А, может, рыбки половить захотелось?
— Угу! — скрипнул Игорь угрюмо. — И, почему-то, именно здесь. Другого места не нашлось!
Он опять был прежним Игорем: нацепил на себя мрачную невозмутимо-насмешливую маску. И спичка тихо и жалобно так же похрустывала между его сомкнутых челюстей.
— Да кто ж по собственной воле рыбные места оставит? Они ж — выстраданные! Конкурентов гнать отседа надо в шею!
— Ладно вам! — покривился я. — Остряки... Чё делать-то будем?
Тарелка вновь проскочила над нами. Только теперь в другую сторону и намного выше. Не исчезая из поля видимости, она резко развернулась и взмыла в бездонную синеву неба, превратившись в едва заметную точку. Там она замерла, чего-то выжидая.
— Я не понял, — сказал Вовка, опасливо отслеживая выкрутасы нежданной гостьи. — Они — что? Нас не видят?
— В том-то весь и фокус! — гыгыкнул Пашка. — Не видят, но чувствуют!
— Они чё? Слепые? Такой каравай не увидать?
— Так ведь у нас, наверное, режим невидимости? — Пашка повернулся ко мне за подтверждением.
Я только пожал плечами:
— Понятия не имею. Специальной команды я не давал.
— Дык спроси у своего всезнайки!
Я спросил. И получил утвердительный ответ. Так, мол, задумано.
— Интересно, кем? — нехорошо осклабился Игорь.
— А то ж ты не знаешь! — хлопнул себя Пашка по бокам. — Шефом нашим, естественно! Который нас сюда и спровадил!
— Надо понимать, что нашу невидимость и обеспечивает тот самый вневременной карман? — спросил Другов с надеждой.
— Какая ж это, к чертям, невидимость, если мы всё равно себя чем-то выдали? — фыркнул Пашка. — Нас, по идее, вообще здесь нет, в этом времени!
— Паш, — осторожно закинул удочку брат Санька. — А как насчёт гравитационных возмущений? Ну, как о себе чёрные дыры дают знать?
— Да о чём ты говоришь? — возмутился тот. — Сравнил размеры! Там такая дурища собою пространство ломает! А здесь что? Наш островок по сравнению с той дырой — микроба вшивая! Какие уж там возмущения?
— Может, потому и найти нас не могут, что возмущения очень малые?
Пашка пожал плечами:
— Может... — И тут же вывернулся: — Да и нет в природе никаких-таких чёрных дыр!
— Вот как! — выпрямился Санька, готовый возражать оппоненту. — С чего это ты взял?
Пашка похлопал клешнёй по талмуду:
— Юрик так говорит.
Книга так и прописалась у нас на углу стола рядом с посудой. Кто бы её и когда бы ни брал, она всё равно возвращалась на это же место. Неосознанно.
— Так! — подвёл я черту под учёной дискуссией. — Кончайте умничать! Давайте думать, что делать будем? — Я указал на тарелку. — Пока сюда целая флотилия не заявилась.
— А нам-то что? — ухмыльнулся Пашка. — Хай сабе ищут! Если найдут. Мы и в кармане отсидимся!
— Нам всё равно надо на них выходить, — упрямо возразил я. — Беда уже у порога. Каждая минута дорога.
Пашка не согласился:
— И чё? Мы вот так, за здорово живёшь, пустим их в свой огород? Здрасьте-пожалуйста, берите нас под белы ручки, режьте на куски, ешьте нас с маслом?
— Ну, зачем "в огород"? В этом нет необходимости. Я сам к ним пойду.
— Вот ещё! — возмутился Пашка, да и остальные недовольно зароптали. — Ты опять от коллектива отбиваешься? Рисковать, так всем вместе!
— Хочешь сказать — нам лучше будет всей толпой к ним завалиться?
— А что? — гордо выпятил Пашка челюсть. — Делегация! От будущих времён! Убедительно! Сообразишь нам прикид какой-никакой для солидности.
— Нет, — покачал я головой, не до конца понимая, то ли Пашка дурака валяет, то ли вправду собрался в парламентёры. — Мне намного спокойнее будет, когда я буду знать, что вы со своими домашними находитесь под надёжной защитой.
— Ага! — хрюкнул Вовка. — А мы будем тут спокойно сидеть и прикалываться, как там из тебя салат нарезают!
— Не пойдёт! — поддержали его и остальные.
Но я был непреклонен:
— Как я сказал, так и будет!
— Вот диктатор хренов! — хохотнул Игорь. — "Я"! А мы?
Чтобы смягчить неприятное впечатление, я пояснил:
— У меня браслет. Что мне сделается?
— Да уж ентот твой браслет! — махнул Пашка пренебрежительно. — Сколько раз уже тебя вурдалаки в узел завязывали? Не помнишь? И это, заметь, при его явном и равнодушном попустительстве!
— Интересно! — усмехнулся я. — И что же вы сделаете, если из меня даже и начнут котлету делать?
— Рыло начистим! — легко отозвался тот. — Лично ентим кулаком!
Я вздохнул:
— Паш, мы не на митинге. Иду я один. И это не обсуждается. А вы "сидите и прикалываетесь", — с усмешкой глянул я на Вовку. — Помогай вам в этом поможет.
Другов неприятно ухмыльнулся:
— Одно меня интересует: что ты им предъявишь? В качестве доказательства? Кристалл, как я понимаю, приказал долго жить?
В этот момент Пашка вскинул клешню:
— Гля! Вторая появилась!
При появлении второй тарелки, первая вышла из режима ожидания, и они продолжили свои хаотичные манёвры, с шипением рассекая над нами воздух и скрываясь из поля зрения за верхушками пальм. Теперь траектории их пролётов складывались в подобие большого креста, пресечение которого приходилось прямо над нашими головами.
— Пеленгуют, сволочи! — нервно констатировал Игорь.
— Ладно, — сказал я, вставая. — Мне пора. Чего ещё выжидать? Пока на голову сядут?
— Погоди, — вдруг сказал брат. — Есть предложение.
