Союз летящих

Они находились в небольшом полукруглом помещении, два индуса в белом с изумленно открытыми ртами... Линна по команде Алейн подняла альфа-ген, индусы медленно повалились на пол, засыпая. Нехорошо, подумала Алейн, их может зацепить... ладно. Еще две залы впереди, и там, дальше — экран, а за экраном чувствуется инициирующее излучение, его ни с чем не спутаешь, такое же, как то, что вызвало ее в Петербург.

"входишь за мной", велела Алейн младшей тайри.

Первая зала. Пусто. Хорошо.

Вторая... мама родная! Дети. Десяток маленьких индусов, оборванцев, глаза на поллица, открытые рты, скрещенные ноги на полу. Заложники.

— Встать! — крикнула Алейн на телугу, и, посылая в голос императивный заряд, приказала:

— Выходите из ашрама! Бегите быстро-быстро!

Еще пять секунд потеряно, но дети послушались, они бегут, толкаются в дверях. Алейн вскинула руку, телекинезом отшибая запертую дверь.

Первым в помещение рванул кэриен. Мелькнул пушистый черный хвост, исчез.

"Люди, затем аппарат, я беру одри", — повторила Алейн еще раз для Линны и бросилась вперед, держа наперевес тяжелый аннигилятор, словно автомат. Линна метнулась за ней. Она увидела нескольких чела Великого Учителя, индусов и кажется, одного-двух европеоидов, сидящих кругом на полу, в медитации, и в центре — подставка с огромной металлической чашей — то была знаменитая поющая чаша, покрытая узором, и Линна даже успела заметить палочку-резонатор в руке одри, и его ярко-оранжевое одеяние, и тут же поняла, что подставка скрывает излучающие приборы, и главным из них, создающим последнее, высокочастотное колебание, является поющая чаша. Пока она соображала все это, ее руки уже подняли альфа-ген, и один за другим еще неинициированные новые одрин повалились на циновки, погружаясь в глубокий здоровый сон. Линна развернулась к аппаратам, выхватывая из-за плеча аннигилятор, но яркая оранжево-черная молния вдруг пересекла воздух, и на Линну повалилась мгла... И тотчас отступила, Линна увидела на миг, как черный пес висит на плечах одри, вцепившись зубами, и тут же аннигилятором уничтожила приборы и, с легким колебанием, драгоценную древнюю поющую чашу...

Кэриен, отброшенный врагом, клубком пролетел через комнату, шваркнулся о стену и упал, словно черная тряпка. Линна увидела, как Алейн, невероятно бледная, под носом кровь, отрывается от стены, делает шаг вперед, поднимая аннигилятор. Как Шри Шанкара поднимает обе руки, и между ними сверкает молния... Линна прыгнула вперед. Воздух стал вязким, словно вода, импульс прыжка мигом затух, Линна стала медленно опускаться вниз, и тут ее восприятие погасло.

Она очутилась на вокзале. Это был огромный железнодорожный вокзал, и люди вокруг показались ей вдруг гигантами, Светлана не доставала им и до пояса, она была маленькой, очень маленькой, и рука ее, еще теплая от чьего-то прикосновения, была странно и страшно пуста... Мама!

Светлана искривила рот и хотела было закричать, но испугалась еще больше, и только заплакала, тихо, горько, навзрыд, и чье-то бедро толкнуло ее, и чей-то чемодан справа вдруг въехал в ее грудь, и Светлана отскочила, к бетонной опоре столба, и вцепилась в эту опору.

И тут заревела сирена.

Светлана поняла, что мама уже не придет, не придет никогда, и что сейчас начнется оно, ужас сотрясал ее тельце, и мамы не было, не было, не было... Мир рушился на нее. Людской поток хлынул назад, назад, в одном направлении, к вокзалу, в бомбоубежище, а девочка вцепилась в железный прут, торчащий из опоры, самое страшное, если затянет в этот поток, сплошной поток, состоящий не из людей, из кукол с оскаленными лицами, бессмысленно текущий поток кукол, но сирена ревет, и если не утонешь в потоке, то придет рев и свист сверху, знакомый рев и свист, и грохот... Светлана в ужасе закричала.

Какая-то тень легла сверху, нет, не тень, просверк будто бы прожектора, и она тут же замолчала, и полезла на опору, вверх, к этому просверку, к свету, и будто щель разодрала мир пополам, и Светлана смогла выглянуть из него... на нее прямо смотрело круглое смуглое лицо одри, сверкало оранжевое одеяние, ослепительный свет, и бледное, сосредоточенное лицо Алейн сзади. "Продула первый раунд начисто", — сказала себе Линна. Сердце колотилось от пережитого ужаса. Она сосредоточилась на детали, как учила ее Алейн, на пуговичке на вороте одри, почему-то пуговичка была ярко-желтая, а вторая, ниже — оранжевая, неужели не могли подобрать пуговицу по цвету? Одри был невероятно силен, он даже будто стал выше ростом, черное облако волос плавало вокруг, и толстые губы индийца налились ярко-алым... главное — не узнавать, откуда он сейчас черпает силу. Это убьет тебя сразу, говорила Алейн. Худо то, что мы не можем нанести ментального удара одри, чтобы бить по душе, надо, чтобы душа существовала, душа, а не спекшиеся черные уголья. Мы можем только поднять аннигилятор... Линна стала поднимать аннигилятор.

За пять минут до этого в Калькутте обрушился гигантский мост через реку Хугли. Неожидаемо, внезапно, без шума — грохот взрыва был заглушен потоком транспорта — подломились гигантские железные опоры, поверхность накренилась, десятки автомобилей и трамвай неудержимо полетели в пролом... Водители в ужасе жали на тормоза, визжали женщины, дети, пешеходы летели в реку, гроздьями цеплялись за опоры, за камни, друг за друга, многоголосый вопль стоял над Калькуттой...

Несколько магов и целителей прекратили свою работу, уйдя в медитацию, перенаправляя кроваво-бурые потоки к всемирно известному ашраму в сердце гор. В последние минуты жизни гибнущие люди отдавали все свои силы маленькому индийцу в оранжевом, стоящему сейчас в зале среди сладко спящих учеников, напротив двух тайри.

Светлана была прижата к холодным доскам, и чьи-то руки, ледяные, мерзкие, как жабы, полезли ей под пальто, пуговицы были вырваны с мясом, и в лицо Светлане дышали, дыхание это шибало в нос острым табаком, она от одного этого почти теряла сознание...

— Да-ай потрогать, ну че ты, целка, что ли?

Светлана рванулась, стукнулась затылком, глаза преследователей в темноте сверкали, их было не то пять, не то шесть, пацаны с другого квартала, а ей пройти-то надо было всего несколько шагов, проводила подругу, и вот...

— Уйди, — предупредила Светлана дрожащим голосом, — кричать буду.

— Ну сучка... — и в этот миг жабья лапа добралась до мягкого, до самого запретного, и Светлана завизжала.

Хлопнула дверь барака, но ужас не кончился... Светлана, вся дрожа, стала подниматься на ноги — преследователей как ветром сдуло, а над ней нависало круглое плотное лицо соседки.

— Обнаглели, совсем уже! Шалава, другого места не нашла! — завопила та. Светлана запахнула порванное пальто и попыталась что-то сказать, губы не двигались, а соседка больно и цепко схватила ее за ухо и потащила. Самое страшное — Светлана знала, что будет сейчас. Она переживала это словно впервые, но уже знала, чем все кончится, как будто с ней это уже бывало, или как будто она видела это в кино, и от этого знания стало еще страшнее; Светлана заскулила, завыла, но соседка подтолкнула ее в спину. Мама стояла на пороге их барака со страшным лицом. "Мама, я не виновата", — пыталась сказать Светлана, но ничего не выходило у нее, а мама держала в руках длинный и узкий ремень с пряжкой. Светлана знала все, что произошло в тот вечер... она снова знала точно, до мелких деталей, все, что случится, и как она потом будет искать в мамином шкафу таблетки, и не найдет, и черное ощущение, что жизнь кончена, что жить в этом мире она больше не будет, никогда... оказывается, никогда на самом деле не забываемое, не забытое... Но когда уже соседка плотно, со злорадством навалилась на нее, отчаяние словно придал ей силы, и она разорвала завесу. Снова маленький, торжествующий дьявол стоял перед ней, и его надо было уничтожить, просто уничтожить.

В этот миг в пекинском метро, между станциями Дунчжимэнь и Чаоянмэнь, громыхнуло, и меж рельс взлетела земля, вспучивая их, завертывая в сложный узел, а по туннелю уже летел поезд, и машинист с белым от ужаса лицом жал на тормоз, но было поздно — вагон по инерции пролетел дальше, врезаясь в стену, разбиваясь на куски, пассажиров тряхнуло, и в этот миг раздался второй взрыв...

Вагоны запылали — туннель вмиг превратился в огненное море. И не было спасения из этого ада, тех, кому удавалось выскочить из поезда, бежать по туннелю, настигали обломки, встречало ревущее пламя, а оставшиеся хватали ртами жалкие остатки воздуха и гибли, гибли, крича в голос...

Впитывая их ужас, их смертный вопль, маленький индус в оранжевом платье выпрямился снова, глаза его сверкали, губы наливались вишневым соком.

Аннигилятор не действовал, и, отбросив бесполезную железяку, Линна просто бросилась на врага, голыми руками, вцепиться в глотку, душить, разорвать... Она краем сознания чувствовала Алейн, обездвиженную, убитую, и черную тень, накрывшую ее разум, и поняла, что сейчас видит Алейн, последнее, страшное, бомжа, скорчившегося от боли, вопящего на полу — но Линне было не до того. Убить гада... Убить. Как угодно. Короткие смуглые ручки вытянулись ей навстречу, и Линну развернуло в воздухе, с воем, свистом, и что-то невидимое стало выкручивать ей позвоночник, но Линна была тайри, она была здесь и сейчас, и отключила боль, вышвырнула страх, и собственным усилием развернулась и приземлилась на ноги. Она еще успела залатать порванные сосуды и нервы, заметила, как непривычна и дика тишина, она не слышала голосов других тайри, она словно вернулась во времена одиночества, в человеческие свои времена.

Черная стена снова надвинулась на нее.

Алейн наконец удалось разорвать собственный морок. Такого трудного боя еще ни разу не было — ни разу вот так, без помощи извне, без энергии, без Союза... в одиночку... хорошо еще, Линна иногда отвлекает его. Умница.

Так. Позвоночник переломлен в двух местах. До аорты он не добрался, но несколько артерий порваны... закрыть. Кровь из брюшной полости... выведем в кишку. Восстановить спинной мозг. Да иди ты, сказала она наползающей тьме. Сейчас. В носу хлюпало. Алейн подтянулась на руках и села у стены.

Если бы только Линна поняла... Алейн потянула к себе аннигилятор. Пылающее энергией лицо одри надвинулось на нее. Протянулись смуглые, унизанные кольцами ручки... Алейн ударила в ответ, выставляя щит, защищая тело, и тут Шри Шанкара показал ей свой последний источник. Алейн увидела огненное море в пекинском метро, кричащих детей, матерей, в ужасе прижимающих их в последние секунды, увидела — и на миг ослабела, и снова чернота повалилась на нее. "Я убью тебя за них", ответила Алейн, и чистая, звонкая ярость стала разгораться в душе, тайри разодрала картинку (а картинка была снова из прошлого, она мельком успела увидеть, что-то из мира инферно), и стала медленно поднимать аннигилятор.

"Снять экран"

"Нельзя. Мы проверили все. Экран встроен в стены зала. Только взрыв ашрама"

"Они должны справиться сами"

Дьен излучал импульсы отчаяния и боли.

"Я могу попробовать проникнуть туда" — робко предложил Кьонар.

"Нет! Толку от тебя, извини, никакого. Он скрутит тебя, как щепку, ты понятия не имеешь... ты только помешаешь им".

"Я догадываюсь, но что-то же надо делать".

"Для начала давайте попробуем отследить новые источники энергии. Этими взрывами все не кончится".

В этот миг гигантский аэробус, летящий над Атлантикой, стал терять высоту.

Пилоты, покрытые ледяным потом, из последних сил пытались запустить мертво молчащие моторы. Пассажиры, белые, как снег, вцепились в поручни кресел, и кто-то кричал в истерике, кто-то замкнулся в ужасе, а кто-то молился — и те, кто молился, перерывали ниточку смертного смрада, тянущегося в далекую Индию, но этих было слишком уж мало. Все уже поняли, что это — смерть, но смерть была растянута, еще предстояло долгое падение, удар о воду, заливающая легкие ледяная вода. Это было еще только начало великолепного пира, потока кавалы, которого жаждал запертый в подземелье собственного ашрама маленький божок этого мира...

Алейн стала медленно подниматься на ноги, вжавшись в стену, борясь с головокружением, преодолевая слабость. Дьен, подумала она. Дьен — его не было здесь, но одно это слово заставило ее выпрямиться. Одно это слово наполняло ее радостью. Глаза ее полыхнули новой силой.

Тайри с "Виэрела" дистанционно запустили электронику вновь. Двигатели взревели. Командир аэробуса выпрямился в кресле... высота восемьсот. Шансы есть. Повинуясь его пальцам, машина стала выходить из затяжного пике...

Стюардессы хлопотали вокруг пассажиров, старшая звучным, хорошо поставленным голосом вещала, что опасность миновала, экипажу удалось спасти положение. "Черт тебя побери" — рявкнул командир на второго — "выясняй, в чем дело, быстро!" Он залпом выпил стакан воды. Надо будет переодеться. Он весь был мокрый, промокла даже форма — от пота, и сиденье под штанами было мокрое и кажется, начинало вонять...

Кавала иссякала, в Калькутте из реки вылавливали трупы и раненых, в Пекине в метро почти не осталось живых, что случилось с самолетом, одри пока не понял — но ему стало трудно. Ему стало тяжело, и прямо перед собой он увидел непроглядную тьму — как черную дыру — дуло аннигилятора.

Тогда он рванулся в сторону, протянул руку — и в ладонь мягко ткнулся висевший на стене кинжал.

Одри нагнулся над одним из спящих чела и одним взмахом перерезал ему горло. Жадно вдохнул запах крови, фонтаном брызнувшей из артерий.

Алейн замерла. Все это были неинициированные одрин, и при человеческой жизни -не лучшие экземпляры вида гомо сапиенс, и грозившие вот-вот превратиться в монстров — но все это были люди.

И она была виновата в их гибели.

Они спали, и Шанкара не мог так уж много почерпнуть кавалы, они не ощущали боли, но открытая льющаяся кровь — тоже источник кавалы... хотя и не такой полноценный. Лицо Благословенного вновь наливалось краской.

— Нет! — она шагнула вперед, преграждая ему путь. Чуть улыбнувшись, Шанкара смел ее с пути. Алейн согнулась пополам. На этот раз он порвал ей брюшную аорту...

Шанкара подошел к следующему своему верному ученику. Когда Алейн смогла залатать внутренние повреждения, было уже поздно. Он снова швырнул в угол поднявшуюся было Линну.

"Ты никогда не справишься со мной, тайри. Вы придумываете себе слишком много ограничений. Вы слабы. Ваша придуманная этика, все эти ваши долги, мораль, обязательства — все это загнало тебя в ловушку".

"Если ты так силен, одри, для чего тебе были нужны все эти люди? Вся эта кровь? Ты попросту наркоман, который не может жить без крови — и это сила?"

"Я выше людей. Я имею право распоряжаться ими. Я не навешиваю на себя долги и обязательства. Поэтому я выиграю этот бой".

"Ты давно мертв. Ты ходячая оболочка, и знаешь это. Твоя жизнь лишена смысла".

"Ты лжешь. Ты не веришь в то, что говоришь. Ты сама понимаешь, что я ничуть не менее жив, чем ты, я просто — другой, и я неизмеримо сильнее тебя, потому что я не раб никаких союзов, и я живу для себя".