Там тебя никто не ждёт

Я прикусила губу от нетерпения.

— Эту проблему очень легко решить, — заявил опомнившийся демон. — Я зайду сюда через какое-то время, и ты сама прекрасно на всё согласишься... котёнок.

— Не смей меня так называть! — зашипела я. — И чтоб ты знал: тогда я в состоянии аффекта сброшусь с крыши. Потому что не верю ни тебе, ни клирикам — никому. А если Эдвард умрёт, меня здесь ничего хорошего не ждёт. И вообще, давно пора попробовать самоубиться — может, домой вернусь.

Глаза Чёрного округлились.

— Ты.., — начал он и замер, явно поняв, что я не лгу.

Ещё минуту — драгоценную минуту жизни Эдварда — мы с демоном пялились друг на друга. Потом Чёрный, не сводя с меня глаз, выдохнул:

— В таком случае... желание.

— Какое? — вскинула бровь я.

— А вот это, милая Катя, уже на моё усмотрение, — отчеканил демон.

— Хорошо... Но которое я в силах выполнить! — быстро поправилась я.

Демон скорчил забавную рожицу и протянул мне какой-то пергамент.

Я непонимающе его осмотрела и протянула обратно.

— Так, давай на русском. Я эти закорючки не понимаю. Ты бы ещё японскими иероглифами зашифровал, умник, — а у самой руки трясутся, пергамент пляшет...

Демон снова выругался, махнул рукой и пергамент быстренько "перевёлся". Блин, мне бы на уроках так!

Ещё минут пять мы ругались по поводу формулировок — что я, папины документы не читала? Я знаю, как договор составляется. И, когда Эд подозрительно затих, а в глазах демона появился знакомый алчный огонёк, я быстро схватила у демона ручку и расписалась, запоздало подумав про кровь.

— Всё?

— Всё, — хмыкнул демон, аккуратно складывая договор. — Чтобы я ещё раз с такими, как ты, связался... В следующий раз будешь мне душу должна. И не спорь.

— А что, и следующий раз будет? — закричала я, но демона уже и след простыл.

Я ещё какое-то время пялилась в никуда, потом упала рядом с Эдвардом на кровать и закрыла глаза.

Что же я натворила?

* * *

— Катрин, — слабым голосом позвал Эдвард, и я тут же проснулась.

Светило солнце — ярко, радостно. Эдвард щурился, и я быстро поправила занавеску балдахина.

— Что, — начал юноша, проводя рукой по груди. И тут же замер.

Болячки за ночь лопнули — в гное оказалось испачкано всё оделяло. Я поскорее его скатала и укрыла Эда верхним тёплым покрывалом.

— Катрин, — обретя дар речи, воскликнул юноша. — Ты что здесь делаешь? Умереть захотела? Вон отсюда! — и снова замер, когда я бросилась ему на шею.

— Только посмей ещё раз умереть у меня на глазах. Слышишь? Только посмей!

Эдвард, невнятно бормоча, пытался меня выгнать, я попеременно плакала и смеялась, пока в комнату не заглянули вчерашние врачи и стража — с таким похоронным видом, что мне немедленно захотелось показать им язык.

А вот так вот! Знай наших, ясно?!

Глава 19

— А потом принесли его тело в простой крестьянский дом, положили на стол, и изумились все: настолько прекрасным был он. И усомнились они тогда, что человек этот незнатного происхождения... Катрин, в чём дело?

Я захрюкала в ладошку. Эдвард отложил книгу и укоризненно воззрился на меня.

— Катрин, ты разве не находишь эту повесть прекрасной?

Я не выдержала и расхохоталась в голос.

Эд нахмурился.

— Катрин, благородный человек погиб, а ты... смеёшься?

— Да какой... кхе-кхе... благородный! — меня снова разобрал смех. — Сначала поехал охотиться на кабана, потом спустил на него любимую собаку, после чего решил за эту собаку мстить, причём в одиночку. Эдвард, извини, но я нахожу, что у этого человека не всё ладно с мозгами. Серьёзно, ну зачем было охотиться в одиночку?

Эдвард сосредоточенно перелистал книжку.

— Его убил не кабан, а люди...

— Тем более, — фыркнула я. — Тоже мне, граф, а у самого под боком разбойники шастают.

Эд отложил книгу и оглядел меня с головы до ног.

— Знаешь, Катрин, в такие моменты я готов поверить, что ты из другого мира. У вас там этот граф что должен был сделать, чтобы считаться благородным?

— Хороший вопрос, — я зевнула и украдкой глянула в окно. Луна уже высоко, наверняка полночь. А мы читаем всякую фигню. — Ну, наверное, помогал бы сиротам... В благотворительности участвовал. А вообще, нет. У нас он был бы благороден, если бы раскидал всех этих разбойников, как... как... пушинок, вот!

— Катрин, их было двадцать, — скривился Эд.

Я вспомнила, как в прошлом фильме какой-то супергерой расправлялся с целой армией, и громко хмыкнула.

— Вот я и говорю: мало. Ну ладно, мог бы их облапошить, раз такой хиленький. Эдвард, ну я не знаю! Но погиб он глупо. И вообще, зачем мы читаем какую-то глупость? Я думала, у вас её только на пирах исполняют, а тут ты ещё...

— Пирах? — переспросил юноша. — В смысле?

Я цокнула языком: зря вспомнила.

— Ну, эта, песня про рыцаря, который дружил с каким-то подонком, тот его предал, а рыцарь от полного благородства прикрывал спину какому-то государю, а государь ничего не заметил, и рыцаря убили и.., — я выдохлась, — в общем, там конец ещё тупой.

Эдвард вытаращился на меня.

— Катрин... Это песня о Роланде?

— Да я что, помню, как этого чудика звали, — начала я. — А-а-а... Что, правда, что ли? Это был Роланд? Бли-и-ин, я его как-то иначе представляла.

— Что-то я уже не хочу в твой мир, — задумчиво, но с ноткой усмешки протянул Эдвард. — У вас не чтут ни достоинство, ни верность сюзерену, ни честь...

— У нас другие приоритеты, — многозначительно объявила я. И также многозначительно залезла под одеяло поближе к тёплому Эду. — Давай спать, а?

— Катрин, ты с ума сошла? — скривился Эд, тем не менее придвигаясь ко мне. — Ты ведёшь себя неподобающе. Слуги уже болтают.

— Это было до жёлтого плаща или после? — парировала я, закрывая глаза. — Кстати, о слугах. Не хочу никого звать — поможешь снять эти капустные одёжки?

Эд молча уставился на меня, словно не веря ушам.

— Ну помоги, что тебе стоит, — заканючила я. — Раньше всегда помогал!

— Раньше мы не были во дворце, — деревянным голосом произнёс юноша.

Я повернулась на спину.

— И что? Типа принцем заделался, всё теперь, да? Ну и... Ну и фиг с тобой, — я села и принялась выворачиваться, пытаясь достать завязочки, крючочки, ленточки...

Спустя минуту за спиной вздохнули.

— Катрин, ты должна научиться хотя бы раздеваться сама, — тоскливо произнёс Эд, помогая мне с особенно противной завязочкой. — Не вертись! Сиди спокойно...

Какое-то время мы молчали — Эд сосредоточенно меня развязывал. С его теперешней постоянной слабостью на это наверняка ушли все силы.

А ещё спустя какое-то время, когда я избавилась от блио и недокорсета, Эдвард тихо произнёс:

— Катрин, ты очень красивая.

Я повернулась к нему, теребя ленточку на вороте сорочки.

— Очень?

— Очень, — взгляд юноши скользнул куда-то в район моей груди. Да, с ней у меня всё в порядке. Не жалуюсь.

Я ждала, что Эд меня поцелует. И он поцеловал — руку.

— Как целомудренно, — фыркнула я, ложась и отворачиваясь.

— Катрин, я тебя люблю, — неожиданно произнёс Эд, и прозвучало это как-то... обречённо.

— Подумай об этом, когда в следующий раз решишь сунуться в чумной город, — объявила я, тем не менее поворачиваясь к нему.

Эд только улыбнулся и, взяв меня за руки, прижал их к своей груди.

И этот нехитрый жест показался мне романтичней поцелуя.

— Никогда не отпущу, — пробормотал Эд, засыпая. — Никогда.

— Банально, — смущённо буркнула я. И, не выдержав, чмокнула его в щёку. — Спокойной ночи.

Но Эд уже спал. Последнее время он много спит — быстро устаёт. Всё никак не придёт в себя после этой, что б её, чумы.

Я вздохнула, отогнав неприятные воспоминания, и закрыла глаза.

Я тоже. Тоже тебя люблю. Но фиг ты от меня этих слов дождёшься!

* * *

Музыка была безумно красивой. Ещё чудесней казался голос — никогда бы не решила, что он принадлежит девушке... да и вообще человеку. Так должны петь ангелы. И именно это — музыка, славящая бога. Гимны. Аллилуйя. Не знаю, но это, правда, было божественно. Надо же, а с виду обычная девочка...

"Обычную девочку" привела моя новая знакомая — герцогиня де Сиета. Очень суровая, строгая, принципиальная дама — настоящая английская леди, даром, что азвонка. И Её Сиятельство приходилась матерью тому храброму красавцу, бросившемуся вместе с Эдом на кабана. Читай — спасшему моему принцу жизнь. За это я готова была терпеть всех чопорных дам на свете. А леди, напротив, терпела меня благодаря сыну, нынешнему герцогу де Сиета, подружившемуся с Эдом. Вот, а вы говорите, у нас блат. Связи, они и в Азвонии связи.

Леди де Сиета (кажется, её первое имя — Маргарет) явилась в мои комнаты однажды утром, без приглашения. И чудом меня застала — с тех пор, как Эд стал выздоравливать, я негласно получила полную свободу передвижения по королевскому дворцу, чем и пользовалась. Обычно я выбиралась в сад (он здесь громадный) или просто бродила по коридорам. Слуги делали вид, что меня нет, придворные косились и хихикали. Иногда я развлекалась, строя им рожицы. Видимо, они считали, что я... того, с приветом. Хотя... как-то раз я состроила рожицу кардиналу, и Эд вечером меня отчитал. Было неприятно, но не настолько, чтобы во время службы удержаться ещё раз. Под вуалью всё равно незаметно. Ну, бесит меня кардинальская сутана!

Так вот, леди явилась и сходу принялась всех строить. Служанок, Аглаю, меня... Губы поджала, на меня глядя. И заявила на языке Эдварда:

— Девочка, из какой дыры ты вылезла?

У меня вертелось на языке парочка названий, но я даже по-русски их произносить не стала: физиономия леди не располагала. Прямо как наша декан — миссис "я-вечно-всем-не-довольна".

— Ты входишь в окружение Его Величества, Его Высочества и моего сына, — объявила дама, повертев мой подбородок из стороны в сторону. — А стиль и манеры отсутствуют начисто. Ты дурно влияешь на принца Эдварда. И на моего сына, — убийственным голосом добавила она. — Если ты хочешь остаться при дворе, девочка, ты должна вести себя и выглядеть соответствующе. Ты понимаешь? Твои манеры более приличествуют сборищу черни в домах удовольствий, о которых даже говорить в приличном обществе противно... Ты понимаешь меня, девочка?

"Девочка", опешив, взирала на странную тётк... простите, леди, и не находила слов.

— Ты должна ответить: "Да, Ваша Светлость", — подсказала герцогиня.

— Да, Ваша Светлость, — машинально откликнулась я.

Леди неожиданно улыбнулась. Чопорно и не разжимая губ.

— Ну, посмотрим, может, из тебя и выйдет толк.

Вот так неожиданно моя жизнь в Азвонии резко изменилась.

Первым делом леди привела своих служанок, вместе они осмотрели мои наряды и остались недовольны.

— Эти тряпки для мещан никуда не годятся, — перебирая одежду, морщила носик леди. — Невыносимо... Сначала тебя нужно одеть и причесать, девочка. Хоть внешне будешь похожа на... на приличествующую положению принца госпожу.

Мистрис. Что-то в этом роде она употребила. Вроде официальной любовницы королевской особы. Господи, скоро, поди, узнаю, что у них тут вообще гарем.

Позже меня просветили, что моё счастье: у герцогини де Сиета нет дочерей. Иначе с таким же рвением, с каким она занималась моим облагораживанием, леди сжила бы меня со свету — никакой бы Эдвард пикнуть не успел. Охотно верю. Эта дама даже тигра заставит манерно рычать. Я серьёзно.

В общем, с такими герцогинями лучше не связываться.

В первый день мы занимались до глубокой ночи. И только когда обеспокоенный Эд прислал слуг узнать, куда пропала его мистрис, меня отпустили.

Мы с Эдвардом теперь открыто спали вместе — если честно, я просто боялась засыпать одна. То ли после путешествия в чумной город, то ли после болезни Эда меня мучили кошмары. Эдварда, впрочем, тоже, так что ни о какой романтике и речи не шло. Так, пара поцелуев в щёчку. Эд был ещё слишком слаб, а я уставала после уроков "хороших манер".

За тот месяц, пока мой принц выздоравливал, леди де Сиета спустила с меня пять шкур и всё равно была недовольна — и в седле я сижу плохо, и азвонский ни черта не понимаю, и кланяюсь, как старуха древняя, и ем неаккуратно (на своего сына бы посмотрела!), и в платьях путаюсь. Её Светлость всё в толк не могла взять, что во мне нашёл благородный принц, так избалованный женским вниманием. То, что Эд когда-то сам работал в "доме удовольствий", почему-то никого тут не смущало. А вот то, что он приволок с собой "шлюху"... Да-да, болтали все: от придворных до слуг. Кто-то даже решил, что я очаровала несчастного Эда. В смысле, напоила приворотным зельем. Но тогда, стоило бы Эду пообщаться со священником, заклятье было бы снято. Эд же постоянно о чём-то совещался с кардиналом, а, значит, я невиновна.

Обалденная логика, а?

Столицу, кстати, лихорадило. Пошёл слух, что принц умирает, да не просто, а от чумы, и теперь "мы тоже все умрём". С ума сойти, у них тут митинги проводятся — монархия-то, монархия-сё... А как толпа ко дворцу явилась, так только Эд их и остановил. Мой Эд, к тому времени уже оклемавшийся настолько, чтобы сидеть. Вот в седло его и усадили. А дальше он сам, без охраны, без демонов выехал к бушующему людскому морю и полчаса его успокаивал. Как меня трясло, когда я на него смотрела, боже... Орущая масса перекошенных рож, которые я с трудом назвала бы человеческими, и хрупкий, бледный всадник — один-одинёшенек против неё.

А все эти придворные сволочи — кардиналы, герцоги и прочая шушера наблюдали, спрятавшись за замковыми стенами! У-у-ух! Я пыталась устроить истерику, кричала, что они должны выслать армию, пусть рубят это бушующее противное нечто! Но на третьем крике мне благополучно зажали рот, перекинули через плечо и оттащили к крытой галерее, где приватно сообщили, что буду болтать — свяжут и выкинут в толпу, а принцу скажут, что так и было. Оставалось дрожать от страха, глядя из окон галереи на дворцовую площадь. На Эда. На собравшихся за стенами замка Проклятых. Но я же прекрасно знала, что никто, даже демоны, не успеют помочь, реши толпа расправиться с моим принцем.

Слава богу, всё закончилось хорошо. Не знаю, был ли Эд так убедителен, или демоны у него за спиной, но толпа снова кричала: "Салвадо". И снова порывалась его качать, наверное, вместе с конём. Эд потом проехался по всему городу — один, без демонов. Кажется, после этой прогулки мой принц стал почти местным святым — что-то в этом роде. Тем более что чума в городе и его окрестностях так и не случилась.

А меня к нему даже не пустили. Леди Сиета была исключительно убедительна (демоница с плёткой отдыхает), продержала меня до полуночи, а, когда я всё-таки пробралась в спальню наследника, Эд уже спал. Подушка промокла от слёз, прежде чем мне тоже удалось заснуть. Я тысячи раз представляла Эда мёртвым, тысячи тысяч...

И прекрасно поняла тогда, что, сколько ни бросайся ему в ноги, сколько ни бей посуду, сколь ни рыдай перед очередным "подвигом", он всё равно его совершит. Надо — в его морали это важнее, чем любовь.