— О, да! — радостно воскликнула Ви-Э со своим милым и дурацким акцентом. — Я ведь тоже тебя люблю, солнышко — мы с Ником будем тебя защищать, если кто-нибудь пожелает напасть. Ты знаешь, я — грозный воин, из четырёх ос по пяти не промахиваюсь... — и встала в боевую стойку, вооружась какой-то сухой хворостинкой. — Анну, если ты будешь обижать Большого Льва, я вызову тебя на поединок и победю!

Волки уже откровенно смеялись. Эткуру смотрел на Ви-Э, как проснувшийся, щёки у него горели, а глаза сделались влажными. На Анну он оглянулся виновато:

— Всё это было глупо, да? Не вовремя?

Анну протянул ему руки.

— Всё это было в прошлом, брат. Творец дал нам разные души и разную силу, но это неважно. Когда я говорил, что не бросаю своих — ты, Эткуру, ты должен был это принять и на собственный счёт. Я понимаю, что ты чувствуешь. Это пройдёт после боя.

Эткуру схватил его руки и заглянул в глаза:

— Да. Да. Я дерусь вместе с тобой.

— Мы дождёмся Зушру, — сказал Анну. — Не торопись, брат.

Тёмная тень вражды над его людьми пропала, не успев сгуститься.

Ещё до того, как вернулась Зушру, Анну многое узнал о происходящем в его городе.

Они ждали слишком близко. Олу и Кору сообщили Анну, перечитывавшему письмо Барса в тени дремлющего верблюда:

— К нам, от города — приближаются всадники. Двое. Что делать?

— Встретить, — сказал Анну и встал.

Неизвестно, что это за люди, но кто бы они ни были, с ними обязательно нужно поговорить. Эти люди — новости Прайда во плоти.

Они гнали коней против движения толпы, заставляя плебс шарахаться в стороны и падать в пыль. Волки. Анну наблюдал, как они подъезжают, положив руки на рукояти пистолетов; его волки следили и выжидали.

Но приехавшие не собирались затевать заваруху — и не несли на себе знаков послов Прайда. Они были — волки сами по себе, хотя ещё несколько месяцев назад Анну бы не поверил в возможность такого невероятного явления.

И юный боец, не волк, волчонок ещё, спрыгнув с коня, поклонился Анну, скрестив руки у сердца.

— Это, значит, ты, Львёнок Анну, — сказал он, мешая в тоне почтительный страх, восхищение и ещё что-то, тяжело поддающееся анализу. — А все спорят, ты это или не ты. И кто, если не ты. Тебя ведь ждут.

Анну усмехнулся.

— Ждут...

— Лев Львов приговорил тебя к смерти, — медленно сказал боец постарше. — Но кое-кто считает тебя... в общем, мой командир... велел передать... что он... не верит. В твою измену не верит.

— А кто твой командир? — спросил Анну.

— Салту ад Инура. Сотник городской стражи, — Анну чувствовал, как бойцу тяжело говорить. — Я даже и не знаю, что я сейчас делаю: Льва Львов предаю или... или свою душу спасаю.

— А ещё что-нибудь Салту передавал? — спросил Анну.

— Я хочу тебе сказать! — выпалил мальчишка. — Я, а не этот парень! Я всё знаю! Знаю, что гонец из Аязёта приехал, в Аязёте — заваруха, оттуда ждали войска, с Кши-На воевать, а они не придут, там Шестого Львёнка Льва убили, Тхорсу убили! Еретики, гады, приняли истинную веру для виду, а сами Книгу Завета отрицают и пророков не чтят! Моего дядю убили в Аязёте! Еретики, гады, убили! И отец сказал: поезжай, сказал, к Анну, его надо спасти, предупредить — он с шаоя разберётся, если Львёнок Тхорсу такой слабак!

— Здорово... — пробормотал Анну, думая, как ко всему этому относиться. — Лев Львов собирается на большую войну, а у нас беспорядки в тылу... Ладно. А кто видел Синего Дракона?

— Синие охраняют Дворец, — сказал волк из сотни Салту. — Все в курсе: Лев Львов приказал Дракону разделаться с твоей свитой, — и покосился на женщин, — а тебя и Львят Льва доставить во Дворец живыми. Чтобы казнить, как изменников. Но самого Дракона, вроде, в городе нет. Говорят, он в Цитадели и молится за Льва Львов, за его благополучие и победу.

— Ну вот и ясно, — сказал Анну, для которого смысл всех событий действительно стал кристально ясен, как горный воздух. Горячая боль воткнулась под лопатку напротив сердца. — Значит, Синий — меч Прайда. Ясно. Но что ещё, всё-таки, передавал мне Салту? Он не верит — и? Сотня Салту присоединится к нам? Не будет стрелять, если прикажут? Что?

Волк замялся.

— Нет... этого он не говорил. Просто хотел, чтобы ты...

Анну улыбнулся, видя перед внутренним взором обожаемую ледяную улыбку Ар-Неля.

— Чтобы я перед смертью не держал зла на него? Скажешь ему — я люблю его, брат, — и повернулся к волчонку. — Ты, мальчик, принёс более полезное слово. Я благодарен. Хочешь — оставайся, хочешь — возвращайся к отцу. Мы с тобой придём в Аязёт... — он повернулся к Лотхи-Гро, улыбнувшись и ей, — по-другому, не так, как Тхорсу. Но потом. Сейчас нам надо закончить дела в Чангране.

Всё и вышло так, как Анну ожидал. Взрослый волк ушёл, а мальчишка остался; день клонился к вечеру. Никто в городе не делал никаких попыток напасть — там и вправду ждали, когда Анну дёрнется первый, но опыт подсказывал Анну, что при всей ненависти и страсти спешить нельзя.

Его крохотная армия не сможет взять город приступом — даже в том случае, если не пришли войска из Аязёта — в особенности, если его армию в городе ждут.

Остаются... женщины.

Зушру не вернулась. Зато, когда вечерние тени уже сгустились до тёмной синевы, пришла молодая волчица из её свиты. Такая обыкновенная чангранская рабыня, что даже волки Анну узнали её не сразу: Олу остановил, спросив:

— Куда это ты так шустро, сестра? — и ей пришлось скинуть с головы платок, взглянуть ему в глаза и вызывающе улыбнуться, чтобы быть опознанной.

— Никто не заподозрил, — сказала она Анну. — Волки из Дворца ждут мужчин, им не приходит в голову взглянуть в сторону женщин. А напрасно. В Хасурне вам с Зушру было труднее — ворота в Чангран мы сегодня откроем без всякого риска. Будьте готовы.

— "Мы" — это Зушру и её волчицы? — спросил Анну.

— "Мы" — это волчицы Зушру и волки Зушру. Вышло очень смешно. Стражники Львёнка Львёнка, ад Суриту, кажется, остановили нашу Винку. Стали спрашивать, чья она — а она сказала, что принадлежит бедному торговцу, приехала на базар с ним и потерялась. Надо говорить, что они решили забрать себе чужую женщину?

— И стали волками Зушру? — удивился Хенту.

— Нет. Её волками стали бесплотные рабы ад Суриту. А его рабыни, шаоя, нори-оки и вполне наши единоверки — они пойдут с нами, как только погаснет заря. Мы отлично побеседовали через пролом в ограде, не привлекая внимания воинов — кому интересна женская болтовня!

— Когда будут открыты ворота? — спросил Анну.

— В синий час. Мы зажжём три фонаря над воротами, близко друг к другу, в ряд. Это будет сигналом.

— А пушки на сторожевой площадке? — спросил Лорсу.

— Пушек осталось только две, — сказала волчица. — Остальные, как говорят, отвезли во Дворец Прайда: Лев Львов боится нападения и готовится его отражать. А эти две пушки не выстрелят, Зушру поклялась Творцом.

— Ночная стража у ворот, — сказал Анну. — С полсотни? Больше?

— Полсотни, — кивнула волчица. — Но они ждут нападения снаружи, а не изнутри. И ещё. В городе уверены, что ты направишься во Дворец. Что ты хочешь убить Льва Львов и объявить себя его преемником. Болтают, что синяя стража Прайда ждёт тебя каждую минуту, да ещё и отряд, пришедший из Чойгура — невелик, сотен пять, но всё же — тоже охраняет Дворец. Лев Львов боится нас так, что принимает все мыслимые меры.

Эткуру коротко рассмеялся.

— Ты был прав, брат, — сказал он Анну. — Не надо во Дворец, Дворец никуда не уйдёт...

— Надо на базар, — сказал Анну. — И наши — оружейные лавки и рабы. Все рабы, сколько их есть — наши братья, даже те, кто не братья по вере. Мы освободим всех — а оружие они возьмут сами.

— Ты сумасшедший, — сказал Элсу.

— Да, безумие, — пробормотал Л-Та.

— Верное дело, — сказал Анну, ощущая, как неземной покой сходит на душу. — Я сумасшедший, но всё получится.

* * *

Запись N148-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, Чангран

— А что будем делать мы? — спрашиваю я Марину, когда наша армия готовится к атаке. Пустыня залита вечерним светом, как жидким тёмным золотом, далёкие песчаные холмы — глубоко розовые, а стены Чанграна вдалеке — ярко-оранжевые. Скала Хаурлян, Небесный Алтарь, багрова в закатном свете, стены Цитадели — темнее, три шарообразных купола сторожевых башен, похожие на минареты, отливают розовато-лиловым, и остро алеют, отражая закат, стеклянные звёзды на пиках над куполами. Деревушка, притулившаяся на берегу канала, кажется игрушечной — и цветущий миндаль вокруг крохотных домиков розовеет, как земляничный крем со сливками. Или как взбитые сливки с каплей крови. Красивый тревожный пейзаж.

— Мы — КомКон — будем действовать по обстановке, — говорит Марина по-русски. — А вы — Этнографическое Общество — будете за всем наблюдать и писать видеоролик "Второе сражение гражданской войны в Лянчине".

Кирри слушает, улыбаясь. Говорит Марине:

— Я тоже буду действовать по обстановке.

— Ты со своим стеклянным мечом будешь охранять Ника вместе с Ри-Ё, а соваться в драку не будешь, — приказывает Марина, как северянину.

Кирри не спорит. Мне не по себе — боюсь, не пришлось бы моей Госпоже А-Рин ввязаться в свалку. Я понимаю, что у неё есть боевой опыт, но всё же... Ри-Ё заглядывает в глаза, нервно улыбается, говорит:

— Как странно сражаться за свободу чужих в чужой стране, да, Учитель?

— Ты будешь сражаться за мир, — говорит Марина. — За великий мир между великими империями — против тех, кто хочет всё разрушить из грязных амбиций.

Ри-Ё вздыхает, кивает.

Мы ждём. Это нестерпимо.

Ви-Э перебирает струны тень-о, но бросает это занятие и принимается рассматривать клинок лянчинского меча; Эткуру гладит её по спине, пожирая глазами — мне кажется, он изрядно боится, но исключительно за неё. Анну со своими боевыми командирами рисуют на песке план города и обсуждают возможные ситуации. Парень из Данхорета развязал мешочек с сушёными плодами, оттуда едят девочки-волчицы, грызут рыжевато-коричневые корочки и пересмеиваются. В шуточках фигурируют силы преисподней и пух из перин: боевая готовность.

Мы ждём и следим, как алый закат наливается багрянцем, потом — синевой, потом — тёмно-лиловым тоном. С востока наползает тьма и накрывает мир, как занавес — без сумерек, от зари — к глухому ночному мраку. Бледная луна разгорается, как фонарь. Ночной воздух прохладен, он чуть заметно пахнет миндальным цветом и сильно — остывающей пылью...

Напряжённое ожидание само собой переползает в собственную противоположность — я вдруг с удивлением осознаю, что мне хочется дремать. Встряхивает только мысль о диверсии — или как это назвать? — которая сейчас происходит по ту сторону городской стены. Город кажется сплошной глыбой темноты на фоне тёмной пустыни, только редкие плошки и тусклый лунный отсвет отмечают верхнюю линию городской стены. Ворот обычным зрением вообще не видно; мои глаза перенастраиваются в режим ночного видения.

Мне уже кажется, что этой ночью ровно ничего не случится. Наши девочки в городе пропали. Всё.

Я глотаю зевок — и вдруг вижу, как над воротами, которые мой встроенный прибор ночного видения воспринимает, как тёмный пятиугольник на зеленоватом колеблющемся фоне каменных стен, вдруг загорается тусклый жёлтый огонёк. Сидящие рядом со мной бойцы вскакивают на ноги. Огонёк гаснет — и загорается снова. Спустя секунд двадцать загорается второй — и это уже не может быть случайностью. Третий появляется через полминуты — к этому моменту наши волки уже поднимают верблюдов.

Юу вскидывает в воздух сжатый кулак, как лянчинец. Волчица, чьего лица я не могу рассмотреть, взмахивает руками, как земная девчушка в восторге. Кажется, всем хочется что-нибудь выкрикнуть от радости — но все молчат, и верблюды нашей маленькой армии скользят над песком плавно и бесшумно, как привидения.

От холмов, где мы ждали известий, до города наши отдохнувшие верблюды долетают, максимум, за десять минут — и гонят их, не жалеючи. Верблюды достигают почти лошадиной скорости — но их бег тише, чем лошадиный: слышен только глухой топот множества ног, поглощаемый песком; сбруя подтянута, бубенчики сняты с верблюжьих шей и завёрнуты в платки — ничто не звякает и не бренчит.

Ворота распахивают перед верблюдом Анну — и из ворот вырывается рваный и яркий свет живого огня.

На площадке перед воротами, под поднятой решёткой, освещённые пылающей в нескольких бочках смолой, нас встречают вооружённые люди. Их куда больше, чем я ожидал. Их лица, покрытые татуировкой, полунагие тела в крови и чёрном орнаменте клановых клейм — всё это похоже на массовку к историко-приключенческому фильму о земных дикарях, только фигуры уж слишком тонки и гибки для землян. Зушру подходит к верблюду Анну, убирая в ножны кривой меч с золочёной рукоятью. С ней — две наших волчицы; на опухшем юном лице одной — свежая наколка, но я почему-то её узнаю, видимо, по непреклонно-упрямому выражению мрачных глаз.

— Где они? — спрашивает Анну.

— В аду, — отвечает Зушру лаконично.

— Ох, нет! — вырывается у Эткуру. — Это же... наши! Братья...

— Мне они были не братья! — режет высокая плотная татуированная девица. — И ты выбери, Львёнок: либо тебе Анну брат, либо те, что во Дворце сидят, поджав хвост...

— Хватит болтовни! — приказывает Анну. — Вперёд!

Чангран — город большой. Стены возвышаются над нами в два яруса, второй нависает над мостовой, знойными днями создавая благословенную в здешнем климате тень; между вторыми этажами домов — узкая полоска звёздного неба. Едем, как в ущелье. Верблюды умещаются в лабиринт между стен по четыре в ряд. За армией с лязгом захлопываются ворота. Пешие — рабы и рабыни города — бегут за нами с факелами и мечами.

— Что это, Творец милостивый? — вопрошает чья-то голова, некстати высунувшаяся в окошечко калитки.

— Настоящий Лев, настоящий Творец! — рявкает наш волк в ответ. — Спи, брат, а то не уснуть бы тебе навеки!

Пеший ночной патруль сталкивается с нами на подлёте — в переулке двум отрядам не развернуться:

— Кто едет?! Велик Творец над нами!

— Вернулся Лев! — чеканит Шуху, как отзыв на пароль.

— Наш Лев — во Дворце! — в голосе волка слышится, скорее, страх, чем негодование.

— Тискает бесплотного военного советника перед сном! — неожиданно звонко и насмешливо выдаёт девичий голос.

— Какая сука это сказала?!

— Прочь с дороги, пёс — будущее идёт!

Грохает выстрел — и клинки вспыхивают отсветами факельного пламени. Трубно вопит раненый верблюд — и раненый человек выдыхает проклятие своему сопернику. Верблюды, посылаемые вперёд, сминают и топчут патрульных. Кто-то кричит: "Братья, да как же это!.." — и крик обрывается на вдохе. "Анну это, Анну! — раздаётся панический вопль. — Анну проклят Творцом!" — и высокий сильный голос женщины или бесплотного яростно возражает: "С нами Анну — с нами Лев!"

— Ой, псы!

— В сторону, мразь! Лев идёт!

Мой верблюд наступает на мягкое, фыркает и несётся дальше. Марина где-то впереди — а рядом со мной Ри-Ё и Кирри, их глаза горят. Элсу кричит под самым ухом: "В преисподнюю, в преисподнюю!", — секунду я вижу ярко освещённое нервное лицо Ви-Э и отблеск на её мече, потом мимо меня проносятся волчицы верхом. Мир сыплется на части — подозреваю, что качество записи — ни к чёрту.