Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Вчерашние "русские люди" превращаются в "нерусских", начинают себя называть исключительно "новгородскими". Через столетие это станет общим правилом в документах. Так продержится до... до Ивана Грозного?

Начинается кровавая, "братоубийственная" война. По сути — за дольку в прибылях от торга шкурками из Двинской земли.

"Святая Русь" (Муром, Рязань, Суздаль, Смоленск, Полоцк...) требуют от Новгорода исполнения договора:

— Вы ж обещали! Принять Святослава "на всей воле его". Клялись! Крест целовали!

А — пофиг. Новгород "за базар не отвечает".

Здесь "базар" — "крестное целование".

Новый новгородский князь Роман, стремясь заработать "честь и славу", авторитет у новгородской верхушки, грамотно бьёт по самому слабому звену — по Полоцкому княжеству. Притом, что полоцкие, в отличие от смоленских и суздальских, в походах на Новгородчину перед этим не участвовали. Но ему нужен явный и быстрый успех. А воевать он любит и умеет. И он разоряет Русскую землю. Создавая из полоцких непримиримых врагов — полоцкие полки будут участвовать во всех операциях против него и его отца. Как и смоленские. Сожжённый Торопец — Смоленское княжество.

Победы Романа поддерживаются его отцом. Без способствования высшей русской власти грабежу, междоусобице, крамоле, без выжигания полоцких и смоленских земель, без конкретных деталей совершенно идиотской формы помощи — поход Боголюбского был бы просто невозможен.

Отсюда и пойдёт крик "Уйми хищника киевского!", обращённый у Боголюбскому.

Которому ни Киев, ни Новгород — не нужны. У которого и так хватает забот. Лишь бы вели себя прилично. Увы...

"Въ л?то 6677 [1169]. Иде Даньслав Лазутиниць за Волокъ даньникомь съ дружиною; и присла Андр?и пълкъ свои на нь, и бишася с ними, и б?ше новгородьць 400, а суждальць 7000; и пособи богъ новгородцемъ, и паде ихъ 300 и 1000, а новгородьць 15 муж; и отступиша новгородьци, и опять воротивъшеся, възяшя всю дань, а на суждальскыхъ смьрд?хъ другую, и придоша сторови вси. Въ то же л?то, на зиму, придоша подъ Новъгородъ суждальци съ Андреевицемь, Романъ и Мьстислав съ смольняны и съ торопьцяны, муромьци и рязаньци съ двема князьма, полоцьскыи князь съ полоцяны, и вся земля просто Русьская".

Тут, вероятно, снова обман летописца.

7000 суздальцев в Заволочье — враньё. Там просто нет места, чтобы такое войско прокормить.

В начале года суздальские полки идут на Киев.

"Армейский корпус, даже не участвуя в серьёзных битвах, теряет за одну кампанию до четверти людей".

Так — в начале 19 в. У суздальцев — тяжёлый зимний поход. Штурм мощных укреплений Киева. Это не армейский корпус, а, в немалой части, боярское ополчение. Которое немедленно надо распустить — им своими вотчинами заниматься надо.

У Боголюбского не может быть существенных сил в Белозерье в этом году. Вероятно, Даньслав пользуется временной слабостью суздальских на этом направлении, грабит лесовиков ("даньников"). Обнаружив беззащитность собственно русского населения ("смердов"), возвращается пограбить и их. Древнего князя Игоря древляне за такие заходы — деревами порвали. Здесь... проскочил.

Новгород достал всех — "... и вся земля просто Русьская". Снова собирается общерусское ополчение. Не на Волынь, добивать убежавшего из Киева, активного и не признавшего своё поражение Жиздора, а против взбесившегося "светоча демократии".

"Новгородьци же сташа твьрдо о князи Роман? о Мьстиславлици, о Изяславли вънуце, и о посадниц? о Якун?, и устроиша острогъ около города. И приступиша къ граду въ нед?лю на съборъ, и съездишася по 3 дни въ четвьртыи же день въ среду приступиша силою и бишася всь день и къ вечеру поб?ди я князь Романъ съ новгородьци, силою крестьною и святою богородицею и молитвами благов?рнаго владыкы Илие, м?сяця феураря въ 25, на святого епископа Тарасия, овы ис?коша, а другыя измаша, а прокъ ихъ зл? отб?гоша, и купляху суждальць по 2 ногат?".

Роман ещё не знает, что верить новгородцам нельзя, что его победы, восторженные слова, которые говорят эти "провозвестники свободы и демократии" — значения не имеют. Не смотря на его храбрость, новгородцы "укажут порог". Приняв "по своей вольной воле", сперва князя из Смоленских, потом малолетнего Юрочку Андреевича из Боголюбово.

Дело не в интригах и происках. Победами воинскими сыт не будешь. Второй сын Андрея Мстислав не может взять Новгород военной силой. Ну и не надо — Боголюбский очень спокойно комментирует катастрофический разгром: "на то, видать, воля Божья". Ему с Новгородом воевать не надо, у него есть другое средство — хлеб. И новгородцы сами, своей волей отдадут княжение. А Романа — выгонят.

"Брюхо вчерашнего добра не помнит" — русское народное наблюдение.

О какой чести, благородстве, благодарности новгородцев можно говорить, если Роман и его волынцы бились за Новгород, "не щадя живота своего", а им — "пшёлты"? Понятно, что "голод не тётка, пирожка не подарит", но ведь ни архиепископ с братией, ни бояре со слугами — с голоду не пухнут. "Вятшие" выгоняют своего спасителя, чтобы не делиться с "меньшими", чтобы "люди чёрные" не пошли с голодухи их дворы разбивать.

"Северяне" проиграли? — Нет, победили. "Зачистка" Новгорода произведена не была, проблемы на Юге (возвращение Жиздора на Рось под Киев, поход хана Кобяка на Переяславль...) не дали Андрею времени вычистить олигархическую заразу. Потом конфликт со смоленскими княжичами, убийство брата Глеба (Перепёлки), странный разгром под Вышгородом, заговор Кучковичей... Фактор времени.

Через 70 лет потомкам нынешних "голландско-больных" будет вырезать языки и выжигать глаза святой Александр Невский. За нежелание признавать власть Батыя, разделять с Русью общую судьбу. За нежелание быть частью "Святой Руси".

Зачем Новгороду Русь? На Печоре — шкурки взяли, в Любек — продали. Эти люди — потомки Якуна и его сообщников — будут веками обеспечивать процветание Новгорода. Его богатство. Прежде всего — их собственное. Его свободу. Прежде всего — их собственную. Будут тянуть на Запад. "Новгород — це Европа". В Ганзу, под ливонцев, литовцев, ляхов...

Одно препятствие — народ новгородский. Который хочет есть. Одна ниточка — хлеб. Опольский хлеб для голодающего богатейшего города.

— Да забрать это Ополье под себя!

— Воевать — не грабить. Армия — не ушкуйники. Нужна централизация, подчинение, князь.

— Нет! Наша священная свобода...! Никогда!

— Народ, "чёрные люди" кушать хотят.

— А зачем нам народ? Загнать быдло в стойло!

Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый века... Новгородская система управления последовательно ужесточается в части сословности. Не-боярин ещё может разбогатеть — клад найти, например, но стать чиновником серьёзного ранга — нет. "Северяне" не только концентрируют в своих руках земли, торговлю, богатства, но и полностью закрывают доступ к власти не-своим.

И эти "не-свои", народ новгородский, закономерно разбегается от воинов Ваньки Горбатого у Шелони.

Потом приходит Иван Грозный. С Малютой Скуратовым. И устраивает "Новгородский разгром". На фоне двух лет предшествующего недорода, наступившей чумы. С разгромом церквей и монастырей, накапливающих запасы хлеба, особенно — в голодные времена.

Екатерина II читала оригинальные документы "Скуратовского" судебного процесса, исчезнувшие в начале 19 в. Императрица писала о неразумности Радищева, воспевавшего Новгородскую республику:

"Говоря о Новгороде, о вольном его правлении и о суровости царя Иоанна Васильевича, не говорит о причине сей казни, а причина была, что Новгород, приняв Унию, предался Польской Республике, следовательно царь казнил отступников и изменников, в чем по истине сказать меры не нашел".

Они — не плохие или хорошие. Они — такие. С такими материальными интересами. Купить у самоеда — продать немцу. А на разницу — жить. Очень неплохо. "Вера православная", "Русь Святая"... это, конечно, важно. Но не важнее моего богачества. "Окский рубеж", против крымчаков... — Эт гдей-то? Вот у меня сапоги сафьяновые с носами — это важно. И, коль скоро, мы, такие, с носами — власть, то и будет по-нашему. Прочие же — быдло безмозглое.

"Северяне" — победили. Подмяли город. Им Русь — не нужна. Это спасало город столетиями. Когда ушли дымом южные половинки путей "... в греки" и "... в хозары". Обеспечивало процветание, пока Русь горела под набегами ордынцев. Но понять дальнейшее изменение мира... у потомков Якуна соображения не хватило. "Что было — то и будет". Что "было" — по всякому... уже забылось.

Как-то так. А вот конкретные персонажи... Якун — что за человек? Будет в Луках? Можно с ним работать?

Даньслав Лазутиниць — "полковой", не "территориальный" сотник?

В Новгороде — сотенная структура. Унаследована от периода перехода от родовой к соседской общине. Территориальная единица — живут рядом. Воинская — вместе на стенах бьются, хозяйственная — вместе улицы мостят, покосы и выгоны общие, налоговая — подати платят общиной. Состоят из улиц и объединены в "концы".

Кроме городского ополчения, в Новгороде есть мощный городовой полк. Наёмники, несущие службу за деньги коллективного феодала — Господина Великого Новгорода.

Разница — в деньгах. Городские сотни деньги в казну города — платят. Полковые — получают.

Живут в домах семьями. Ни ремёслами, ни торговлей не занимаются. Не стрельцы Московского царства, ближе к французским мушкетёрам.

Функции — патрульная служба, охрана правопорядка, карательные экспедиции в волости, походы на внешних противников. Здесь, например, четыреста(?) из них ходили на суздальцев.

Подразделение повышенной боеготовности. По вооружению и выучке мало уступают княжеским дружинникам-гридням. Летописец и называет их представителей в Луках — гридь.

* * *

Если этот Даньслав Лазутиниць — наёмник, то... можно его перевербовать? Или... иначе нейтрализовать?

Захария-посадник на "поряди" будет. Боярин Неревин, кажется, не имя собственное, а должность — "Неревин староста". Один из пяти районов Новгорода — Неревский конец. Несда — бирюч. "Бирюч" — не только "трубач". В смысле: не только орёт громко, оглашая волю вышестоящего начальства. Ещё — младший гражданский чиновник.

Этих троих убьют летом. Сделать доброе дело — предупредить? Сообщив, для достоверности, предсказание о чем-то типа закладки каменной церкви и смерти какой-нибудь игуменьи? Предупредить в обмен на сотрудничество. Какое?

Конец девяносто пятой части

Часть 96. "Ты лети, лети мой конь. Да не ..."

Глава 523

Сказано у св.Луки: "И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те".

Ну вот — я пришёл. К началу второй стражи. Теперь осталось найтиться и блажануться.

Лазарь обижался, что я уезжаю, на свадьбе его не буду. Да и мне самому было бы интересно составить собственное мнение о "молодой", о родном семействе её. Потолковать с тестем накоротке...

Увы, "труба зовёт". В смысле: князь шлёт.

"Не послать ли нам гонца

За бутылочкой винца".

Вино на "Святой Руси" есть. И хлебное, и виноградное привозят. Ягодное ещё бывает. А вот бутылок — увы.

"Кабы батя не пил, так и хлеба купить не на что было" — народная мудрость совейских времён. Здесь не проходит. Поэтому в стране так много голодных?

Среди суеты сборов в дорогу не успел кучу вещей, которые планировал. Хорошо хоть повторил Лазарю сегодняшние свои договорённости с Боголюбским. Парень старательно кивает, но в глазах... туман.

Не-не-не! Не любовный! А такой... предсвадебный. "Как-то оно будет...". Не уверен, что он меня слышит. "В одно ухо влетело — в другое вылетело". Пришлось повторить текст связистам. Пошли семафорить во Всеволжск. Пусть теперь мои приказные головы — свои головы ломают.

Так-то темы обсуждались. Но детального плана нет. Вот пусть и додумывают да состыковывают.

Мне уже заранее смешно. Как представлю, что Чарджи да Терентий будут согласовывать решения... да ещё с Чимахаем и Аггеем... Мой "госсовет" — коллекция ярких личностей.

Я же не сказал — психов!

Рада расстроилась. Она, явно, собиралась на мне выспаться.

Не-не-не! Не физиологически!

Высказать всё, что думает о дороге, усадьбе, мне лично... Даже забавно. Видеть, как она слова, для меня заготовленные, проглатывает. Она, кажется, рассчитывала на мою помощь в наиважнейшем в жизни всякой матери деле — в выдаче дочек "взамуж".

Как вспомню как я её в Твери в трапезной на столе... она и нынче бы не против... обсудить тему приданого...

Увы, "труба зовёт". В смысле: князь. Так что — "сама, сама".

Вытащил из своих бумаг пакет. Шесть страниц под названием: "Как бы нам бы типа под-обустроить бы Святую Русь и окрестности. Ежели вдруг чего. С Божьей помощью". Отдал Лазарю со строгим наказом отнести завтра Андрею, "лично в руки". Может, не забудет? В своих "предбрачных хлопотах".

Факеншит! "Хорошее дело браком не назовут" — русская народная мудрость. Но вот же — втемяшилось...

"Детальный план коренных реформ"? Перестань, девочка, верить россказням! Я, в те поры, просто не знал Святую Русь настолько, чтобы придумать "детальный план"! Как можно, сидючи на краю, на Не-Руси — придумать "детальный план"? "Письма издалёка"?

Это было шесть страниц бреда. Глупостей невиданных.

Что оказалось хорошо. В смысле: невиданность.

Как я узнал позже, первая реакция князя Андрея была нормальная: бредятина бессмысленная. Он уж собирался в печку те листы кинуть, да вспомнил, что я и сам это ему предлагал. Чисто из вредности, из занудства своего, сел читать дальше.

Его раздражало всё. Но более всего — его собственное непонимание текста, написанного на русском языке. Он же хорошо грамотен! Но... сходно с моими ощущениями в первые годы пребывания в "Святой Руси".

Текст писался "для внутреннего потребления", в той грамматике, которая внедрялась мною во Всеволжске. С точками, которых здесь не будет до 1480-х годов. С пробелами, которых в русских рукописных текстах нет до 17 в. С вопросительными и восклицательными знаками, которые из века 18-го...

Андрей воспринял текст как вызов его уму, как зашифрованное послание. Он посчитал своим долгом, с учётом некоторых оттенков нашей беседы, доказать, что он не только старше, но и умнее, "просветлённее" меня.

Что вокруг меня всё иначится — он уже понял. Что я в книжной премудрости малость маракую — уловил ещё в Бряхимовском походе. Вот и стал искать в словесах моих "здравое зерно". И — сыскал. Раза с пятого.

Он — сыскал. Это — его труд. И его же опыт собственного сочинительства. Был бы иной человек — чисто читатель — было бы худо. Но Андрей сам, изнутри себя, знал, как из смутного чувства, ощущения, неизбывного желания высказать — получается мысль, как она словами оформляется, как одна мысль другую тянет, как проговаривается, как на письмо ложится... Как всё написанное — в клочки, в печку... И — заново...