Рассуждая в подобном ключе, я развернулся, чтобы отправиться в обратную дорогу, и только тогда обнаружил, что я не один. Позади меня стояла целая орава людей: как минимум один полный взвод городской стражи, пол дюжины сыскарей, несколько инквизиторов, одним из которых был Ганс Вебер, и кучка стариков, возглавляемая отцом Гилбертом. В общем-то, все логично, не могли же они меня бросить одного, когда я распутываю их дело. Да и толпу на выходе из храма кто-то должен был для меня раздвинуть. Один сквозь нее я бы не прошел.
— Ну и? — вопросительно посмотрел на меня примас.
— След обрывается в этом тупике. — махнул я за спину рукой.
— Понятно. — кивнул мне настоятель, после чего также кивнул стоящей за ним толпе, и от нее во все стороны разбежались ищейки и стражи порядка.
Пока он отдавал еще какие-то распоряжения, ко мне подошел Ганс и протянул носовой платок.
— Вот, возьми. — каким-то странным брезгливо-поучительным тоном сказал он. — Негоже
служителю ордена представать перед его высокими чинами в подобном виде.
— Что? — не понял я.
— Вытрись. — уже в более приказном порядке ответил инквизитор и пояснил. — У тебя кровь из ушей идет.
Кровь и в самом деле шла, стекая по шее и уже почти дойдя до плечей. Я спешно принялся промачивать ее врученным куском ткани, но все равно не успел. Рубашку придется менять.
Кое-как оттерев шею и уши, я, глядя на полностью заляпанный моей кровью платок, снова замер в ступоре. Если отдать его инквизитору в таком виде, то он может отреагировать не очень хорошо, а если вообще не отдавать, то может подумать, что я его присвоил, и затеять скандал еще больший.
— Спасибо. — неуверенно сказал я Веберу, открыто вертя платок в руках. Так, чтобы, если он захочет, мог легко его взять.
Но Ганс лишь брезгливо скривился, и отошел в сторонку, поближе к своим коллегам по цеху. Его место тут же занял отец Гилберт.
— Вот видишь, мальчик, а ты боялся. — подмигнул он мне. — Главное верить в свои силы. Мы с тобой поверили, и что? Ты нашел место, где предположительно встретились наш бедный брат и колдун. Я прав?
Меня вдруг резко замутило, и отвечать настоятелю я не стал. Ограничился только тем, что кивнул.
— Ну вот! — обрадовался старик. — Значит ты отлично поработал. Теперь за дело примутся наши и городские следователи, перероют здесь все в округе. А тебе пока что стоит отдохнуть. Что-то ты бледный, как вампир.
Я на самом деле чувствовал себя препаршиво. В теле поселилась слабость, в горле какой-то кислый ком, руки мелко тряслись, а в ушах стоял звон. Не магический, самый обыкновенный.
Отец Гилберт проявил ко мне самую настоящую заботу. Отправил стражника сопроводить меня, чтобы он смог оказать мне помощь в том случае, если мне вдруг по дороге станет плохо. Поразительное внимание, если не брать в расчет, что он же меня своими приказами чуть и не угробил.
На улице стоял еще не поздний, но уже самый настоящий вечер. Так что если я и ушел с работы раньше других, то не так уж и намного.
По пути не теряя время на праздное рассматривание достопримечательностей города, я строил планы на следующий день.
Первым делом с самого утра снова придется идти в главное здание департамента защиты, чтобы узнать последние новости. Что удалось разузнать о происшествии в храме, какие улики получилось собрать в той вонючей подворотне и есть ли хоть какие-то свидетели встречи колдуна со священником? А уже дальше, исходя из полученной информации, придется решать: разматывать тот клубок улик, что удалось собрать стражам порядка, или заняться поиском новых. Возможно даже получится навестить моего нового низкорослого знакомого, который согласился побыть для меня глазами и ушами среди торговцев Кельмы. Знать бы еще, что он попросит за эту услугу взамен.
Но планам моим не суждено было осуществиться. Ночью пошел дождь. Мокрый сезон, который и без того уже страшно опаздывал, должно быть только благодаря моим молитвам, наконец достиг Кельмы. В ту ночь над городом разразилась даже не гроза, самая настоящая буря. Ветер, досадуя на то, что все живые души успели укрыться от него за толстыми стенами, срывал зло на всем, что можно было оторвать, вырвать с корнями и запустить в то, что успешно держалась под его напором. Частые, практически без перерыва следующие одна за другой, сполохи молний в ярости сжигали тьму и разрывали на клочки ночную вуаль. Вода лилась с небес сплошным потоком, словно слезы всех раскаявшихся грешников. А грохот от раскатов грома стоял такой, будто бы сам Высший, чаша терпения которого переполнилась низостью и падением человечества, решил спуститься на землю и собственноручно покарать нечестивцев.
Всю ночь я просидел на коленях в дальнем от окна углу комнаты, воздавая хвалу и молитвы Высшему, но погода даже и не думала утихомириваться. С каждым мгновением мои душевные силы таяли, как реки в сезон засухи. К утру, только лишь засерел край небосклона, бастионы, которые я выстроил вокруг своего сознания, рухнули. И когда мир начал окунаться в свет нового дня, я уже утонул в своей собственной тьме.
Ганс Вебер не был рад чести, оказанной ему старшим товарищем. Спрашивается, ну зачем было наставнику оставлять его в этом, покинутом Высшим, городе? Да еще и приставлять к делу, которое больше трех месяцев были не способны раскрыть ни местные власти, ни отделение ордена? Местные не могли разобраться в происшествиях из-за того, что у них не было своего охотника на магов? Так оставил бы им только этого косорожего Касия, зачем своего собрата так было подставлять? Но нет же, он бросил здесь, считай, всю свою свиту, взяв с собой только солдатню, при этом ни слова не сказав своему ближайшему сподвижнику ни о цели, ни о причине своего путешествия. Эти непонятные секреты старшего инквизитора и без того больно ударили по самолюбию Ганса, а если еще брать во внимание приказ остаться в городе и не сопровождать Огюста в его походе, то вообще можно считать себя преданным. Во всяком случае, Вебер именно так себя и чувствовал.
Зачем, вот зачем, наставник отправился один? Ему ведь даже спину теперь в случае опасности никто не прикроет. Разве можно в этом вопросе полагаться на этих тупых вояк, которые в первом же бою с какими-то крестьянами потеряли одного из своих?
Не то чтобы Ганс Вебер был настолько предан своему наставнику, что считал себя обязанным сопровождать его повсюду. Нет, он конечно ценил его и умел помнить добро, вот только было его по мнению протеже Огюста не так уж много. Скорее сам Ганс нуждался в некой опеке со стороны старшего инквизитора.
Еще в детские годы будущий служитель ордена усвоил одно правило. Не стоит лезть на самый верх, если не хочешь быть на виду у всех. Будучи пятым ребенком в семье довольно зажиточного купца, младший Вебер всегда оставался на вторых ролях. Все шалости и развлечения придумывали его старшие братья, максимум, что ему оставалось, это только принимать в них участие. Но это не мешало маленькому Гансу получать от них удовольствие. Зато наказание за проделки, как самый младший, он практически всегда избегал.
Став послушником в ордене, Вебер не изменил своему жизненному кредо. Он решил особо не выпячиваться, сделать карьеру инквизитора, но дальше не развиваться, и стать каким-нибудь скромным помощником одного из высших чинов ордена. И дело не в том, что Ганс был недостаточно честолюбив, тщеславия у него было предостаточно, просто он не желал лишней ответственности. Ну станет он равен тому же Огюсту, добудет себе чин старшего инквизитора, и что дальше? Простой люд из-за этого страшиться больше его не станет, а вот самому Веберу в этом случае придется очень много работать, находясь в постоянных разъездах, рискуя головой, преследуя магов, разыскивая врагов ордена и распутывая преступления против веры. Оно ему надо? Тем более что как бы высоко он не забрался по карьерной лестнице, все-равно останется кто-нибудь, кто будет над ним. Епископы, примасы, кардиналы.
Нет, он конечно и так не сидит на месте, наслаждаясь покоем, но будучи помощником старшего инквизитора, практически не несет ни за что ответственности. Ему не надо думать, принимать сложные решения и надрываться, распутывая очередную головоломку или преследуя преступника. Делай, что говорят и не бери в голову лишнее.
Зато власть, которую дает его должность, окупает все причиненные ею мелкие неудобства. А власть Вебер любил. Все те робкие, кроткие, замешанные на страхе, взгляды обывателей, почтительно склоненные позы приверженцев веры, а так же угрюмое и молчаливое признание силы ордена, на лицах бесстрашных и ни перед кем не отступающих воинов. Ни перед кем, кроме служителей ордена. Этой своей властью Ганс упивался, как некоторые пропойцы — дешевым вином. А пьянила она гораздо сильнее последнего.
Больше всего на свете Вебер обожал видеть страх в глазах собеседника. Это зрелище доставляло ему истинное наслаждение, и возносило его перед самим собой на небывалые высоты, особенно если обладателем этих глаз была женщина. Не раз и не два искатель правды пользовался своим служебным положением, чтобы добиться от представительниц противоположного пола согласия на весьма тесное с ними общение. Как говориться: отказать инквизитору — плохая примета.
Такая жизнь была как раз по нему, и обретенное положение его вполне устраивало. Как и любой маленький человек, получивший должность, дарующую ему некую власть над людьми, он всячески старался эту власть показать и обозначить, но своего начальства боялся и старался любым способом ему угодить.
Поэтому на каждом утреннем приеме у отца Гилберта, отчитываясь о проделанной работе, Ганс трясся, как лист на ветру. И поэтому после каждой из этих встреч он негодовал, что его подчиненный, Касий, не роет носом землю, дабы избавить своего начальника от таких вот щекотливых ситуаций.
Если признаться честно, расследователь из Вебера был довольно слабый. Ему не хватало ни подвижного склада ума, ни опыта, ни профессиональной цепкости. Даже кадрами распоряжаться более-менее сносно у него не получалось. Так виртуозно, как Бич Отступников, чувствовать, на кого из свидетелей следует надавить, кого отпустить, а кого необходимо отдать в руки специалиста по допросам, Корвута Брута, Ганс не умел. А отдав всех очевидцев Бруту, он рисковал их всех лишиться и заработать еще больше недовольства от начальства. Поэтому, как бы Вебер от себя это не скрывал, все его надежды по раскрытию дела возлагались на охотника на магов. Недаром он, по совету Огюста, даже нанял в городе топтуна, профессионала слежки, чтобы он присматривал за парнем и, в случае чего, сообщал о всех его действиях.
Каково же было его возмущение, когда бракованный инструмент снова сломался. Стоило серым тучам заполнить собой небо, а пролившейся воде звонкими ручьями побежать по тротуарам — "потек" и сам охотник.
Заглянув утром в комнату Касия, инквизитор обнаружил не человека, а забившееся в угол животное, которое даже человеческую речь не понимало. Во всяком случае слова Вебера лысый парень полностью игнорировал. Быстро потеряв терпение, инквизитор вознамерился перейти к более решительным мерам. Но попробовав силком вытащить охотника из комнаты, он получил довольно жесткий отпор. В сердцах сплюнув, Ганс сдался. На его предплечьях появились свежие царапины, а на ноге возник след от укуса. Хоть под одеждой его и не было видно, но болел он изрядно, и тем самым все равно доставлял неудобства.
Хорошо хоть про свои клинки, висевшие в ножнах на быльце кровати, это дикий зверь в человеческом обличии не вспомнил.
Только благодаря помощи людей из департамента защиты отыскав в одном из местных питейных заведений духовника треклятого охотника, Алекса Агорника, Ганс дал ему время до полудня, чтобы привести своего подопечного в норму. Абсолютно не уважая чужой авторитет, толстый монах меланхолично взглянул на инквизитора и ответил, что Касий не станет собой, пока с неба не перестанет литься вода. И с этим никто ничего не сможет поделать, разве только Высший. Алекс конечно может напичкать охотника на магов всякой алхимией, вот только вернуть парню рассудок это не поможет, максимум, отправит его в мир сновидений, что не позволит ему сбежать. Но так как Касий и так сидит в четырех стенах и никуда не порывается, делать это Агорник считает бессмысленным.
Дерзкий толстяк! Он еще посмел намекнуть, что, мол, господа инквизиторы сами виноваты в сложившейся ситуации. Ведь они были предупреждены о некоторых проблемах своего сотрудника, но проигнорировали их и отказались отпускать его после успешно проведенной охоты. Будь у Вебера больше времени, он бы приказал выпороть духовника за подобную наглость, а то и бросить в камеру на неопределенный срок. Но Ганс спешил на доклад к примасу.
Отец Гилберт встретил его в приподнятом настроении. Наконец получив подтверждение своим догадкам, он брызжил энтузиазмом по поводу скорой поимки колдуна. И Вебер не сообщил ему о появившейся новой проблеме. Просто не смог. А точнее испугался, что гнев, который в общем-то заслужил охотник на магов, обрушится на ни в чем не повинного Ганса.
Настоятель храма так предавался своим фантазиям и мечтам о поимке чародея, которые вот-вот должны были осуществиться, что не придал значение явной нервозности своего собеседника. Он настолько витал в облаках, что даже не поинтересовался, чем занят их главный аргумент в расследовании — охотник на магов.
Впрочем, на следующий день такую оплошность он не совершил. Несмотря на все силы, приложенные департаментом защиты и отдельными служителями ордена, несмотря на новые появившиеся улики и найденное место магического ритуала, дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Это заметно охладило пыл отца Гилберта, и первый же его вопрос касался Касия. Непонятно, что сподвигло на это инквизитора, но Вебер, запаниковав, стал открыто врать настоятелю. Сославшись на плохую погоду, он сказал, что охотник, должно быть, заболел и чувствует себя на столько плохо, что пока даже не может выйти из комнаты. Во всяком случае, доля истины в его словах была. Что касалось духовного состояния, Касий и впрямь был не здоров.
Примас же, решив, что парень слег из-за того, что надорвался после его приказа, тоже не стал дальше развивать эту тему. До поры.
Выйдя из дверей храма, Ганс Вебер мысленно костерил всех подряд. И начальство, в лице отца Гилберта, и своего наставника, доселе всегда прикрывавшего своего протеже, и, само собой, треклятого охотника на магов. Несмотря на его отсутствие, следствие нужно было продолжать, а инквизитор совершенно не представлял с чего ему начинать.
В тот день он настолько отчаялся, что был готов хвататься за соломинку и принять помощь от кого угодно. Ну а что касается охотника и его духовника, они еще ответят. И за этот укус на ноге, и за свою дерзость, и за то, что Веберу приходится терпеть нападки начальства.
Сон. Мне снился сон. Как всегда, это был фрагмент из моего прошлого. Но на этот раз, что странно, это было не одно из испытаний на пути становления меня, как охотника на магов. Точнее, не сразу оно.
